Страна багровых туч. Глиняный бог - Аркадий Стругацкий

Трехэтажное кирпичное здание в юго-восточном углу территории являлось резиденцией самого Грабера. Справа от здания возвышалась водонапорная башня.

С тех пор, как я приехал, прошло более трех месяцев. Мое перемещение по территории по-прежнему ограничивалось двумя бараками, где хозяйничал доктор Шварц. Кроме меня, в его распоряжении было еще только два сотрудника — один немец, по имени Ганс, и итальянец Джованни Сакко. Оба они работали в северном бараке и ко мне никогда не заходили. Весь северный барак представлял собой синтетическую лабораторию. Там изготавливались какие-то химические вещества. Там же вместе с Гансом и Сакко жил и доктор Шварц. Я жил один.

По территории днем и ночью медленно шагали часовые. Они несли службу по двое, вооруженные карабинами. Они обходили всю территорию по какому-то очень сложному маршруту.

Мне редко удавалось видеть на территории кого-либо из людей. Особенно безлюдным был юг, хотя днем из труб валил дым, а иногда ночью окна светились. Вдоль восточной ограды проходила асфальтовая дорога, и по ней довольно часто к водокачке или к электростанции подъезжали грузовики. На этой же дороге иногда появлялись люди, завернутые в белые сутаны. Это были рабочие из местных жителей.

Кроме Шварца и Пуассона я долгое время никого не знал. Ганса и Сакко я встречал, посещая с результатами анализа северный барак, однако, всякий раз, как я к ним приходил, они быстро удалялись в другое помещение, оставляя меня наедине-с доктором. Пуассон приходил ко мне сам, причем после случая со спиртом очень редко. Заходил главным образом для того, чтобы взять какой-нибудь реактив или передать мне препарат для анализа. Он всегда был молчалив, задумчив и, как мне казалось, немного пьян. У меня создалось такое впечатление, что его что-то гложет, но что он не хотел или не мог сказать.

Впрочем, вскоре после приезда у меня появился еще один знакомый, вернее, знакомая. Я не видел ее в лицо. Это знакомство состоялось по телефону. Однажды, когда я почему-то залежался в постели, вдруг зазвонил телефон. Так как до этого он никогда не звонил, я вскочил как ошпаренный и схватил трубку. Не успел я произнести и слова, как из трубки послышался женский голос:

— Господин Мюрдаль, пора на работу. — Фраза была произнесена по-французски с очень сильным немецким акцентом. — Вы опаздываете на работу, господин Мюрдаль. Уже десять минут девятого.

Я посмотрел на часы. Было только семь.

— На моих только семь… — произнес я растерянно.

— Вы не проверяли свои часы. Звоните мне всегда после восьми вечера. Я буду говорить вам точное время.

— А как мне вам звонить?

— Просто поднимите трубку.

— Хорошо, спасибо. Я буду так делать. Кстати, как ваше имя?

— Айнциг.

В обязанность этой телефонистки входило поднимать на работу сотрудников.

Впоследствии я стал более часто пользоваться телефоном, для того чтобы лишний раз не ходить к доктору Шварцу. Это было также необходимо и в том случае, когда я справлялся о судьбе своих анализов у Пуассона, к которому мне не разрешалось ходить.

Я поднимал трубку и просил, кого мне нужно. “Пожалуйста”, — говорил женский голос, и меня соединяли. Однажды вместо доктора Шварца трубку взял итальянец. На очень ломаном немецком языке он стал быстро мне говорить, что количество кремния, которое я обнаружил в препарате, слишком мало, и что анализ необходимо повторить, и чтобы я…

В этот момент наш разговор был прерван. Когда я стал кричать в трубку, чтобы меня соединили вновь, голос фрау Айнциг с подчеркнутой вежливостью произнес:

— По этим вопросам вам надлежит разговаривать только с доктором Шварцем. Его сейчас нет.

После этого я почему-то заинтересовался, куда идет провод от моего телефона. Оказывается, вниз, под пол. Электропроводка была также подземной. Я старался угадать, где находился телефонный коммутатор. Наверное, в трехэтажном здании, где обитал доктор Грабер.

За время пребывания в институте Грабера я многому научился. Теперь я мог очень тщательно выполнять качественный и количественный химические анализы, причем со значительно большей точностью, чем в университете. Кроме обычных реактивов для обнаружения химических элементов, я применял чувствительные органические индикаторы. Я освоил многие физические методы анализа, о которых знал либо только по книжкам, либо по одному—двум практическим опытам на устаревшем оборудовании. Я овладел колориметрическим, спектрофотометрическим, спектральным, рентгеноструктурным и потенциометрическим анализами. Доктор Шварц особенно настаивал на том, чтобы последний я выполнял особенно тщательно.

— Концентрацию водородных ионов в растворах вы должны определять с высокой степенью точности. В конце концов, вы должны ее просто чувствовать с точностью до третьего знака, — поучал он.

Я долго не мог понять, почему это так важно. Только впоследствии, когда здесь, в пустыне, разыгрались трагические события, я понял смысл всего этого…

Из лаборатории, где жил Шварц, для анализа мне передавали либо растворы, либо кристаллические вещества. Пуассон, как правило, приносил мне золу. Он у себя в лаборатории что-то сжигал, и мне предстояло определить состав того, что оставалось. Иногда он приносил растворы. Но это были не те кристально-чистые растворы, которые поступали от Шварца. Его растворы почти всегда были очень мутными, с осадками, иногда неприятно пахнущими. Передавая их мне, он настаивал, чтобы, прежде чем я помещу их в потенциометрическую кювету или в кювету нефелометра, я их тщательно взбалтывал. Однажды мы с ним крепко поспорили.

— Послушайте, Пуассон! Как-то доктор Шварц забраковал мой анализ только потому, что я чистый химический реактив высыпал на руку. А вы мне приносите какие-то помои. Вот, например, глядите, в пробирке плавает какое-то бревно, или кусок кожи, или черт знает что! Как ни болтай, а эта грязь либо попадет, либо не попадет в анализ. И я уверен, что при той точности, которая требуется, у вас могут получиться разные результаты.

— Сделайте так, чтобы эта ткань попала в анализ, особенно в качественный, — произнес он и ушел.

Результаты каждого анализа я выписывал на специальном бланке, указывая все данные: какие химические элементы входят в состав препарата, их процентный состав, полосы поглощения вещества в ультрафиолетовой и инфракрасной части спектра, коэффициенты рассеяния, концентрацию для растворов, тип кристаллической структуры для твердых и кристаллических веществ, концентрацию водородных ионов и так далее.

Вначале я выполнял всю работу автоматически, не думая, каков ее смысл и для чего она необходима. Меня просто увлекало многообразие сведений, получаемых о веществе при использовании современных методов исследования. Было приятно узнать о каком-нибудь розоватом порошке, что молекулы вещества расположены в нем в строго кубическом порядке. А об этом говорил рентгеноструктурный анализ. О том, что это органическое вещество, в котором есть метальная, гидроксильная, карбоксильная и ароматические группы, что имеются двойные и тройные связи, свидетельствовал спектрофотометрический анализ. Что вещество имеет кислую реакцию — об этом говорил потенциометрический анализ. Что в состав молекул вещества входят атомы кремния, алюминия, железа и т. д., я узнавал из результатов эмиссионного спектрального анализа. Иногда данных получалось настолько много, что я свободно писал химические формулы исследованных соединений.