Сборник новелл На полпути в ад - Джон Кольер

- Зато о твоей седине мне и подумать страшно. Так что, сама видишь, если даже я соглашусь выпить его ради тебя...

- Ну и пей, пей! - вскричала Каролина, благородство и доброта которой были поистине неописуемы. - Я не желаю, Алан, чтобы ты старел и дряхлел у меня на глазах или даже заболел и... умер. Лучше я сама умру. Да. Лучше умереть, чем дожидаться твоей смерти, а потом остаться одной-одинешеньке.

- Вот и я так думаю, - откликнулся Алан с тем же пылом, но другой интонацией, заставившей Каролину взглянуть на него повнимательней.

- Ты ведь не разлюбишь меня, если я все-таки состарюсь? - спросила она. - Не правда ли? - И, не оставив ему на раздумье ни минуты, прибавила: - Или правда?

- Конечно, правда, о чем разговор.

- Нет, неправда, я вижу. А вот я правда тебя не разлюблю.

- Ах, не разлюбишь, - вскипел Алан, - ну тогда и пей его сама. Пей, пей на здоровье. А меня не трогай, я буду стареть в одиночестве.

- И зачем только Хамфри подарил нам эту гадость! - не выдержала Каролина. - Давай выльем ее в раковину! Прямо сейчас!

- Ты что, обалдела! - завопил Алан, вырывая пузырек у нее из рук. Единственный флакон в мире! Слышала, что Бакстер сказал: ради его содержимого человек жизнью пожертвовал.

- Да, верно, - пробормотала Каролина, - он ужасно расстроится, если мы его выбросим.

- Расстроится-то черт с ним, - возразил Алан, - подарок жалко, свадебный как-никак.

И пузырек остался на камине, - где же еще и стоять свадебному подарку? - а Каролина с Аланом вернулись к прежней сказочной жизни.

И все бы ничего, но обоих стали посещать мысли о возрасте, да такие настырные, что смахивали уже на навязчивые идеи. Каролина сделалась непомерно строга к косметичкам. Алан часами торчал перед зеркалом; больно было смотреть, как он изучает собственную макушку, выясняя, что там белеется - выгоревший волосок или седой. Каролина видела, чем он занимается, а он - в зеркало - видел, что она видит. Оба видели себя и друг друга, а при таком взгляде на жизнь всегда есть шанс обнаружить что-нибудь интересное. Не берусь описать вечер, когда Алан, к примеру, обнаружил, что свечей на его именинном пироге больше чем полагается... Но и в подобных условиях оба отчаянно старались сохранить оптимизм, и Каролина в этом почти преуспела.

- Ничего, - говорила она, - подумаешь. Зато теперь мы сможем стареть вместе.

- Угу, - отвечал Алан, - эдакие милашки-старикашки! Волосенки седенькие, зубки пластиковые!. .

- Ну и пусть пластиковые, - не уступала Каролина, - мы и с пластиковыми будем любить друг друга.

- А как же! Всенепременно! На крылечке! Среди розочек!

Однажды после такого разговора Алан проснулся ночью - час был глухой, неранний - и увидел, что Каролина включила свет, склонилась над ним и внимательно его разглядывает.

- Ну что? Что еще? Чего ты на меня уставилась?

- Ничего, просто захотелось на тебя посмотреть. Любой мужчина, доведись ему продрать глаза среди ночи и увидеть склонившуюся над собой Каролину, вообразил бы, что Господь перенес его в рай - любой, но не Алан, Алан был настроен мрачно и подозрительно. Не иначе как ему померещилось, что она выискивает на его лице разбухшие поры, отвисшие складки, набрякшие веки и еще невесть какие следы надвигающейся старости, а она, бедняжка, даже приличной отговорки не сумела подобрать, потому как занималась именно этим.

- Ты дождешься, ей-богу, что я пойду и выпью эту мерзость, - взревел Алан.

- А я от тебя иного и не ждала, - не осталась в долгу Каролина.

Чувствуете, положеньице: что один ни скажи, другому теперь все боком выходит.

Так вот они и жили и дожили до заключительного дня соревнований в Форест-Хиллз. У Алана на этот день была назначена встреча с юным дарованием из Калифорнии. С первых же минут стало ясно - это и раньше в глаза бросалось, - что юнцу не хватает изящества. Удар был мощнейший, скорости не занимать, а вот изящества не хватает. На реакцию, правда, грех было жаловаться: как Алан ни менял темп, сбить юнца ему не удавалось. Но реакция - это одно, а изящество - совсем другое. "Кой черт меня заклинило на этом изяществе?" - спрашивал себя Алан перед концом первого сета. А к концу последнего уже получил ответ, ясный и четкий, как цифры на табло. Двужильный юнец положил ему руку на плечо, и они вдвоем прошествовали с корта. Рука победителя - тяжелая ноша, особенно для тех, кто вкладывает в игру все силы без остатка.

Так или иначе, но поражение Алан перенес геройски. И оправдания, которые друзья подсовывали ему вечером, отметал недрогнувшей рукой.

- Бросьте, - говорил он, выдавливая кривую улыбку, - этот сукин сын одним ударом просто вышиб меня с корта.

И даже когда Каролина при всем честном народе принялась талдычить про его расшатавшиеся за последнее время нервы, он ни единым движением не выдал бешенства и обиды, клокотавших в его душе.

Ночью, несмотря на нытье и ломоту во всем теле и на то, что Каролина давно спала крепким сном, он долго лежал не смыкая глаз. Наконец встал и тихохонько, на цыпочках, пробрался в гостиную. Снял с камина пузырек, отвинтил крышку и одним залпом выдул все содержимое. Затем подошел к бару и налил в пузырек воды из-под крана. Собрался было завинтить крышку, но передумал, пошарил в баре и вытащил бутылку горькой настойки. Капнул настойки в пузырек и лишь после этого поставил его на камин. Над камином висело зеркало; Алан кинул в него долгий взгляд и расплылся в улыбке.

Надобно вам сказать, что Каролина в это время исполняла роль девушки, обремененной младшей сестрой, добродушной дурочкой. Актриса, игравшая сестру, ударилась в амбиции и уволилась из театра - на ее место срочно искали замену. Один из режиссеров, даже не из злого умысла, что было бы еще простительно, а исключительно по пьяной жалостливости, помянул племянницу какого-то своего дружка. На племянницу пожелали взглянуть поближе, и едва она появилась, все мигом смекнули, что перед ними - законченная полоумная сестрица, ибо представляла она собой не что иное, как длинноногую, большеротую и ясноглазую копию Каролины, а точнее, ее черновик: вместо Каролининой улыбки - рот до ушей, вместо воздушной поступи - походка вперевалочку, а вместо вешних утренних лучей, струящихся с чела Каролины, на физиономии новенькой застыла обалдело-блаженная гримаса, будто судьба что ни день подкидывала ей сюрпризы, один другого занятней.

Все нашли ее неподражаемой, все, включая Каролину, одобрили выбор. Каролина решила даже проследить из-за кулис за ее первым выходом: любопытно все-таки посмотреть, как будет выкручиваться дебютантка. Лица ее она не видела, но и по спине определила, что, дорвавшись до публики, девица засияла как медный грош. Было бы преувеличением сказать, что на Каролину в этот момент снизошло откровение, тем не менее она шагнула вперед и затаив дыхание стала наблюдать, как новенькая, спотыкаясь на каждом слове, бредет по накатанной дорожке своей роли. По традиции в этом месте всегда следовали одобрительные аплодисменты. Теперь же... "Господи, - подумала Каролина, когда девица продефилировала со сцены, - ведь это мои аплодисменты!" Она не ошиблась. Звуки, волной накатывавшие из зала, были куда более взволнованного тона и несли в себе куда больше гудящих полутонов человеческой речи, чем те аплодисменты, которыми зрители расплачиваются за добротную актерскую игру. Такие звуки означают иное, такими звуками зрители признаются актеру в любви. И уж кто-кто, а Каролина знала это назубок. Слава богу, не первый год выслушивала их по вечерам, услышала и в этот вечер, когда спустя некоторое время сама вышла на сцену. Однако теперь - справедливо ли, нет ли - она не досчиталась в них нескольких хлопков, ровно стольких, как подсказывал ее чуткий слух, сколько лишних перепало на долю несуразной девицы.

Возвращаясь в гримерную, она увидела под дверью кучку своих коллег, которые с небывалым почтением внимали режиссеру, откопавшему девицу.

- Ну как, Кэрри? Что ты о ней думаешь? - дружелюбно осведомился режиссер, когда она подошла поближе.

- Недурна, - обронила Каролина.

- Помилуй, Кэрри, - оскорбился тот, - это самая большая сенсация со времен твоего дебюта в Ньюпорте.

Каролина одарила его улыбкой и скрылась в гримерной. Сквозь полуоткрытую дверь до нее донеслась чья-то реплика: - И вы считаете, что из нее может выйти актриса?

- Поверьте, мой юный друг, - ответствовал счастливый первооткрыватель, - я простоял за сценой весь второй акт. И скажу вам честно: что такое эта девчушка, если посмотреть на нее просто, без чванства, вот как я на вас? Фитюлька, замухрышка. Но когда она выходит на сцену... О, друг мой, это сама Молодость! Безумная, дивная, умопомрачительная, нелепая и неприкаянная молодость наших дней. Вы и глазом моргнуть не успеете, а она уже вывернет вашу грешную душу наизнанку. Так что Боже вас упаси, дружище, чему-нибудь ее учить. И черт меня побери, приятель, если вы ее чему-то выучите. За последние пятнадцать лет я поставил столько гениальных спектаклей, сколько иным выскочкам и во сне не снилось, и я помню, что говаривал некогда Вулкотт Гиббс по поводу одной юной особы. "К черту Сару Бернар, - говорил он, - когда на сцену выходит молодость и красота".