Под куполом - Стивен Кинг

— Ничем не могу помочь, — теперь уже Лестер начал лупить себя Библией по плечам. Туда-сюда, сначала по одному, потом по второму. Большой Джим осознал, что перебрасывает свой золотой мяч из руки в руку синхронно с ударами проповедника. Хрясь… и чмок. Хрясь… и чмок. Хрясь… и чмок. — Жаль Кильяновых детей, конечно, однако… «Исход», раздел двадцатый, стих пятый: «Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого поколения». Мы должны подчиниться. Мы должны вырезать этот шанкр, как бы больно не было; исправить все неправильное, что было сделано нами. Это означает покаяние и очищение. Очищение огнем.

Большой Джим поднял руку, сейчас не занятую мячом.

— Тпру, тпру, тпру-у-у. Подумай, о чем ты говоришь. Этот город полагается на меня — и на тебя, конечно — в нормальное время. Но в кризис он в нас нуждается! — Он встал, оттолкнув назад кресло. День был таким длинным и ужасным, он так устал, а тут еще это. Он наполнялся злостью. — То, чем мы занимались, Лесс, спасло от голода тысячи детей в Африке. Мы даже оплачивали лечение их адских болезней. Также мы выстроили тебе новую церковь и мощнейшую христианскую радиостанцию на всем северо-востоке.

— И набивали собственные карманы, не забудь и об этом! — вскрикнул Коггинс. И заодно хлопнул себе прямо по лицу своей Святой Книгой. С одной ноздри у него потекла струйка крови. — Набивали грязными деньгами от наркотиков! — Он ударил себя вновь. — А радиостанцией Иисуса заправляет сумасшедший, который варит этот яд, который дети колют себе в вены!

— Думаю, на самом деле большинство из них его просто курят.

— Ты считаешь, что это смешно?

Большой Джим обошел вокруг стола. В висках у него стучало, кирпичным румянцем взялись щеки. Однако он вновь попробовал говорить мягко, словно с истеричным ребенком:

— Лестер, я нужен нашему городу как руководитель. Если ты раскроешь свою глотку, я не смогу обеспечить его руководство. И никто тебе и не поверит…

— Все, все поверят! — закричал Коггинс. — Когда увидят дьявольскую лабораторию, которую я позволил тебе создать позади моей церкви, они поверят все! И, Джим, разве ты не понимаешь, как только грех оприлюднится… болячка будет вычищена…

Бог уберет Свой барьер! Кризис закончится! Им не нужно будет твое руководство!

Тут уже Джеймс Ренни сорвался.

— Оно им всегда будет нужно! — проревел он и наотмашь махнул рукой с затиснутым в кулаке бейсбольным мячом.

Лестер как раз разворачивался лицом к Джиму, когда от удара у него треснула кожа на левом виске. Кровь залила ему левую половину лица. Левый глаз блеснул сквозь кровь. Он пошатнулся вперед с растопыренными руками. Библия упала на Большого Джима, как какая-то тряпка. Кровь пачкала ковер. Левое плечо Лестеровского свитера уже промокло ею.

— Нет, не такая воля Госпо…

— Такова моя воля, ты, надоедливая муха. — Большой Джим вновь размахнулся и на этот раз попал преподобному в лоб, точь-в-точь в центр. Отдачей самому Большому Джиму трухнуло руку вплоть до плеча. Но Лестер только покачнулся вперед, взмахнув своей Библией. Похоже на то, что он хочет еще что-то сказать.

Большой Джим опустил руку с мячом вдоль тела. В плече его пульсировала боль. Кровь уже густо струилась на ковер, а этот сукин сын все еще оставался на ногах; все еще двигался вперед и, стараясь заговорить, чвиркал мелкими брызгами крови.

Коггинс натолкнулся на передний край стола — кровь залила нетронутый блокнот, — а потом, его потянуло в сторону. Большой Джим хотел было вновь замахнуться мячом, но не смог.

«Я знал, что мои школьные занятия по толканию ядра мне когда-нибудь аукнутся», — подумал он.

Он перекинул мячик в левую руку и взмахнул ею сбоку и вверх. Она встретилась с челюстью Лестера, разбив ему нижнюю треть лица, кровь всплеснула вверх в неярком свете подвесного потолка. Несколько ее капель пристали к матовому стеклу.

— Хго! — всхлипнул Лестер. Он все еще старался обойти стол. Большой Джим ретировался в промежуток между тумбами.

— Отец?

В двери стоял Джуниор, глаза вытаращенные, рот раскрыт.

— Хго! — всхлипнул Лестер и начал скособочено разворачиваться на звук нового голоса. Протянул вперед свою Библию. — Хго… Хго… Хго… БхгОГ…

— Не стой столбом, помоги мне! — гаркнул Большой Джим на сына.

Лестер начал, спотыкаясь, двигаться к Джуниору, варварски размахивая Библией. Свитер на нем промок, брюки приобрели свекольный цвет, лица не видно, все затоплено кровью.

Джуниор бросился ему навстречу. Лестер начал было заваливаться, но Джуниор его подхватил, поддержал.

— Я понял, преподобный Коггинс, я понял… не волнуйтесь.

Джуниор сцепил руки на липком от крови горле Лестера и начал душить.

14

Через пять бесконечных минут.

Большой Джим сидит в своем рабочем кресле — развалился в своем рабочем кресле — галстук, который он специально надел на совещание, распущен, рубашка расстегнута. Он массирует себе мясистую левую грудь. Под ней все еще скачет галопом его сердце, сбиваясь на аритмию, но без признаков того, что собирается внезапно остановиться.

Джуниор ушел. Ренни сначала подумал, что тот собирается сообщить Рендольфу, что было бы неправильно, но чувствовал себя очень изможденным, чтобы позвать сына назад. Мальчик вернулся сам, принес брезент из багажника их трейлера. Он смотрел, как Джуниор рывком разворачивает его на полу — обыденно-деловито, словно делал это уже раз сто раньше. «Это все те фильмы категории R[191], которые они теперь смотрят», — подумал Большой Джим, потирая дряблую плоть, которая когда-то была плотной, твердой.

— Я… помогу, — прохрипел он, зная, что не сможет.

— Сиди спокойно, отдышись.

Его собственный сын, стоя на коленях, бросил на него темный, недосягаемый для его понимания взгляд. В нем, наверно, могла быть любовь — Большой Джим очень надеялся, что так и есть, — но и кое-что другое тоже.

Понял? В том взгляде также проблеснуло это «я понял»?

Джуниор заворачивал Лестера в брезент. Брезент потрескивал. Джуниор осмотрел тело, еще подкатил его, потом накрыл краем брезента. Большой Джим купил этот брезент в Бэрпи. На распродаже. Он вспомнил, как Тоби Меннинг еще говорил: «Вы сделали офигительно выгодную покупку, мистер Ренни».

— Библия, — произнес Большой Джим. Голос звучал еще хрипло, но чувствовал себя он уже немного лучше. Сердцебиение замедлилось, слава Богу. Кто мог знать, что после пятидесяти, все горы такие крутые. Он подумал: «Надо начать делать упражнения. Вернуть себе форму. Бог дает человеку только одно тело».