Том 3. Произведения 1927-1936 - Сергей Сергеев-Ценский

Мать о Фомке заботилась очень мало, зная, что, вертясь все время на людях, он будет сыт. В обуви он не нуждался, одной рубашки ему хватало месяца на два; он сам ее стирал в море, а сушил на себе. Когда он бывал совершенно свободен от всяких добычливых и изобретательских дел, он бедокурил. Теперь именно и выдалась у него такая полоса: он был игриво настроен.

Проходя с Юрой мимо колодца на полянке, Фомка заметил ведро на каменном устье, чье-то ведро, оставленное не то заигравшимися где-то ребятишками, не то забежавшей к соседке и там заговорившейся бабой; никого поблизости не было видно. Какой-то не заметный даже для Юры, потому что никак не предвиденный выпад руки Фомки, и вот ведро гулко полетело в колодец.

— За-чем ты это? — остановился было изумленный Юра.

— Идем-идем! — потянул его за рукав Фомка. — Ты не гляди, а иди!

— Оно же теперь пропало, это ведро!

— Чего пропало? Вытащут, там не оставят… Идем!

Впрочем, сам он не очень-то и спешил уходить от содеянного.

— А вдруг это ведро Щер-би-ни-ных? — протянул Юра.

— А хотя бы ж ихнее, так что? — осведомился Фомка.

Конечно, что же теперь были Юре Щербинины, если с Олей уже все, все, решительно все кончено? Он даже поверил почему-то в то именно, что это не чье-нибудь, а их ведро, и сказал повеселев:

— Ну что же, и пусть вытаскивают!

Фомка повел его по шоссе, которое здесь было наасфальтировано до гладкости паркета и еще не успело выщербиться под тяжелыми дилижансами и грузовиками, и мимо нескольких окраинных домов вывел его на пустырь, где тоже стоял недавно, — Юра знал это, — дом, но почему-то теперь он был сломан и разобран, и все уже было куда-то увезено: рамы окон и галереи, железо крыши, балки и доски потолков и полов… Остался только пиленый ракушечный белый керченский камень стен, сложенный кучами как раз над самой балкой, обрывистой и довольно глубокой.

Фомка привел сюда Юру на всякий случай, не попадутся ли здесь железные скобы или вообще какой-нибудь железный хлам, но все тут было подобрано чисто, а камень чрезвычайно соблазнительно улегся над балкой. И вот он кивнул Юре понурой своей головой и сказал командно:

— А ну, берись за этот оттеда, а я отседа! Берись! — и нагнулся над одним камнем.

— Ну? — спросил Юра, покорно взявшись за камень.

— Теперь поверни его… Поворачивай до балки! Вот так!.. Еще трошки!

Повернули. Камень стал на самой бровке обрыва.

— Толкай ногой! — с подъемом скомандовал Фомка, поставив свою замысловато исчерченную голую ногу на камень.

Поставил на камень и Юра свою, в кожаной сандалии.

— А ну, разом! Майна!

Толкнули, и камень шумно запрыгал и улегся на дне балки.

— Зачем? — спросил Юра.

— Чего зачем?.. А ну, давай еще!.. Думаешь, не достанут? До-ста-нут, брат, если захочут… Бери вот этот теперь!

Так они столкнули в балку камней двадцать, пока не вспотели, не исцарапали себе руки до крови, вообще не устали.

— Хватит! — сказал тогда Фомка. — Давай идем теперь кусты жечь! У меня есть спички…

Жечь кусты — это оказалось делом куда более легким и веселым: огонь вообще хотя и озорная, но веселая штука.

Для этой новой игры они не так далеко и отошли от сломанного дома: кусты дубняка и граба начинались здесь же и шли по причудливо изгибистым предгорьям до самых гор, где уже разлеглись настоящие, матерые леса и белели в них лесные сторожки.

Юра узнал в этот день, чего не знал раньше, что кусты, такие зеленые и сочные на вид, могут отлично гореть, стоит только собрать несколько кучек сухих листьев и веток и поджечь их одну за другой при небольшом ветерке.

Фомка истратил все свои четыре спички, но недаром: огонь шипел, трещал, взвивался до верхушек кустов — работал добросовестно. Даже Юра был восхищен этим. Ему только жаль стало такой густой и яркой зелени, и он сказал об этом Фомке.

— Поджигай там вон, иди, — толкнул его деловито Фомка. — Ишь ты, он об чем тоскует. На тот год еще лучшей вырастут!

Кусты пылали. Стелился удушливый дым. Пылали кусты на склоне, в виду города. Из города многим казалось, что тут пожар, что горят какие-нибудь постройки, но какие именно — не видно за сильным дымом.

От ближайших домов кто-то показывал сюда руками и как будто кричал кому-то назад, — должно быть, вызывал охотников сбегать сюда посмотреть. Юра вспомнил — читал он у Майн-Рида или Густава Эмара — пожар в прериях. Возбужденный, говорил он Фомке, подпрыгивая:

— Сейчас мустанги побегут табунами. Бизоны.

— А что пожарная команда прискачет, это да! — восторженно сообщил Фомка свою догадку.

— Ну-у? По-жар-ные?

Юра начал понимать, что, пожалуй, это уж перестало быть невинной забавой: кусты горели на большом пространстве. И кто-то, трое, остановились на видном отсюда повороте шоссе и двинулись вдруг в их сторону.

— Теперь бежать надо, — хладнокровно сказал Фомка. — В эту сторону бежим… Ты пригинайся вот так…

И он первый шмыгнул между кустов в направлении к лесу, за ним изо всех сил бросился бежать Юра.

Ему уже казалось положение их безнадежным. Куда же они могут убежать, если за ними погонятся верховые, например? Тогда их, конечно, настигнут. И, забыв обо всем недавнем, он опередил Фомку, он перескакивал через камни, рытвины, по сухой, точно чугунной земле, по желтым глинистым обрывам, он бежал, часто зажмуривая глаза от хлеставших веток.

Он боялся оглянуться назад, думая, что Фомка отстал, что его уже схватили, и теперь ему надо самому найти удобную и самую близкую тропинку, какая бы вывела его к дому. Но Фомка и не думал отставать, — он только круто взял в сторону и как-то непонятно очутился впереди Юры, указывая ему рукой, куда бежать дальше.

Минут десять они так бежали.

— Пу-скай теперь тушат!.. А то пожарные лодыря гоняют! — сказал Фомка и вдруг совсем не в тон, вдохновенно добавил: — Хочешь, я тебе одну штуку покажу?

Юра был уже так напуган тем, что его могли бы захватить пожарные и отцу его вышла бы из-за него неприятность, что только махнул рукой:

— Не надо больше. Ничего больше не буду. Домой хочу.

— Ты думаешь, дом твой уйдет? — прищурился Фомка. — Не уйдет, брат!.. А штуку эту ты у меня, может, купишь…

— Какую штуку? — насупился Юра.

— Такую… Финку! — весьма таинственно сказал Фомка. — Это такая большая финка, прямо чистый кинжал!

— Кин-жа-ал? — просиял вдруг Юра. — Где он?

— У меня здесь он… Спрятан… Пойдем.

И Фомка проворно пошел к городу, только не на тот конец, откуда они вышли, а гораздо дальше.

Около одного заброшенного, оставленного хозяевами домишка, дожидавшегося, когда его тоже сломают, он остановился, подмигнул, сказал: «Подожди здесь», — зашел за угол и не больше как через две минуты вышел с ярко блеснувшим в глаз Юры большим ножом.

— Вот смотри! — возбужденно, как опытный торговец подобными вещами, говорил Фомка. — Видишь, ручка какая? Это же называется рог олений!.. И колечко вот медное, — на пояс чтобы вешать. Этим же барашков режут, а также свиней им можно колоть, — видал, какой длинный!.. И это ж не какая-нибудь паршивая финка железная, — тут, брат, железа ни капли нет: самесенькая сталь! Смотри хорошо!

Юра смотрел, затаив дыхание.

— Возьми в руку! — скомандовал Фомка. — Видишь?

— Вижу! — прошептал Юра, крепко зажимая в руке этот бесподобный кинжал.

— Этим ты кого угодно убьешь! Покупай!.. Думаешь, дорого спрошу?

— А сколько? — тихо спросил Юра.

— Пятерку дашь?

— Пятер-ку?

— Ну, не хочешь, — давай назад!.. А ты уж думал, что? Десять копеек? Давай!

— Постой! — отвел его руку Юра. — Мне мама должна за цепочку… Она мне должна, понимаешь?.. Она обещалась мне подарить что-нибудь, — и ничего, ничего не подарила!.. Я ее попрошу, маму, она мне даст пятерку! — умоляюще, прерывисто говорил Юра, больше всего теперь боясь одного, как бы Фомка не взял назад кинжала.

А Фомка говорил, как будто жалея, что мало назначил:

— Думаешь, эта финка пятерку стоит? Она, брат, много больше стоит! Даже ее теперь где купить, такую? Теперь таких финок не делают.

— Я куплю! — сказал Юра и обвел кинжалом около себя, не зная, куда же ему спрятать такое чудесное, такое настоящее, первое в его жизни оружие.

— Давай, заверну тебе в тряпку, — заметил его затруднение Фомка.

— Ножны нужно… Ну, ничего, это я сам сделаю… Из картона, — придумал сразу Юра.

Фомка пошарил кругом глазами, нашел какую-то тряпку и протянул Юре:

— Вот, заверни!.. А деньги чтобы сегодня были, смотри!

— Мне мама непременно должна дать, ты насчет денег не бойся! — уговаривал Юра Фомку, все опасаясь, как бы он не потребовал назад кинжала.

Когда они пошли дальше, к городу, Фомка удачно метнул камень в кем-то уже разбитое, но не совсем еще добитое стекло — единственное в трех оконных рамах этого домишка, и сообщил Юре: