Сэр Невпопад из Ниоткуда - Питер Дэвид

Энтипи разжала челюсти. Смотрела на меня с лютой ненавистью, но больше не пыталась кусаться.

— У нас нет выбора! — пробормотал я, поморщившись от боли. Вот ведь паршивка! А мне теперь с покалеченной рукой работать! Как будто мало было хромой ноги… — Мы должны еще Бога благодарить, что так легко отделались. Если бы эти парни поверили, что вы никакая не комедиантка, а взаправдашняя принцесса, вы сейчас были бы на пути в застенок Шенка. А не уговори я сердитую и подозрительную хозяйку этого трактира взять нас на службу, нас с вами обоих вышвырнули бы за дверь, что при нынешней погоде равносильно смерти. Теперь же у нас есть теплый угол, какая-никакая одежда, в которой на улицу выйти не страшно, в этот жуткий снег, вдобавок мы будем более или менее сыты, а главное, сможем зарабатывать деньги! Станем их копить помаленьку, чтобы расплатиться с этой Чудачкой и послать через нее весточку вашему родителю. Это не просто наилучший из шансов, а попросту наш единственный шанс на спасение. Согласитесь, на этаком морозе мы и часа бы не выдержали. Уже, поди, замерзли бы насмерть в каком-нибудь сугробе. Но боги смилостивились над нами, дали нам эту возможность уцелеть, так давайте же не станем гневить их и примем их даяние со смирением и благодарностью. Итак… Могу ли я теперь, все вам подробно объяснив, отнять от вашего рта руку в надежде, что вы не погубите нас обоих своими высказываниями?!

Она не удостоила меня кивка. Просто молча смотрела мне в лицо расширившимися от злости глазами. Но я принял это за согласие и не ошибся. Стоило моей руке медленно скользнуть вниз, как Энтипи с силой пихнула меня в грудь. Я отступил назад.

— Вы что же это, — прошипела она, — ожидаете от меня, что я стану работать ради денег?!

— Хотите верьте, хотите нет, ваше высочество, но большинству людей именно так и приходится поступать. Скажу вам больше — они это считают вполне естественным. Кстати, у благочестивых жен вы, помнится, даже и бесплатно работали. Так что теперь вы, можно сказать, поднялись по крайней мере на одну ступень по социальной лестнице.

— Это несправедливо… неприемлемо… неправильно, наконец!

И тут я потерял над собой контроль.

Вообще-то в этом не было ничего удивительного: столько пришлось пережить за последнее время, и все по вине этой негодницы, вот я и сорвался. Но все же, оглядываясь назад, признаюсь: мне немного стыдно за то, как я в тот момент себя повел. При любых обстоятельствах следовало держать себя в руках.

Я двинулся на нее, сжав кулаки. Энтипи даже на шаг не отступила: вскинула голову и вперилась в меня этим своим вызывающим, надменным взглядом. И меня понесло…

— Неправильно? Неправильно, говорите?! Я, к вашему сведению, родился в чудовищной бедности, мать рано овдовела… Она продавала свое тело, чтобы было чем меня накормить и во что одеть, и расплатиться за нашу жалкую крышу над головой. А когда праздношатающийся негодяй ее убил забавы ради, при дворе вашего отца мне в качестве компенсации за эту утрату предложили горстку монет. Работа за деньги вас не устраивает?! Да я начал работать, когда еще и ходить-то не умел. Чему, говоря по правде, так толком и не научился. Да что там! Я буквально надрывался за каждый паршивый сов, и оказалось, все ради того, чтобы первая женщина, к которой я испытал что-то вроде доверия и привязанности, дочиста меня обокрала! Да я за всю свою жизнь ни разу не встретился с тем, что хоть отдаленно напоминало бы правду или справедливость, поэтому не смейте жаловаться мне на свои беды, канючить, что к вам, дескать, судьба слишком сурова! Надеюсь, вы меня правильно поняли?! Не смейте!

Энтипи, по своему обыкновению, не ответила на мой вопрос. Я отвернулся, тотчас же пожалев о том, что в своей запальчивости сказал много лишнего. Одно меня радовало — хотя я мог бы еще много чего добавить, но все же сдержался, прикусил язык.

— И где вы намерены ночевать? — спросила Энтипи.

Я пожал плечами. В сравнении с проблемами, которые стояли перед нами обоими, этот вопрос казался мне малосущественным.

— Каморка хотя и невелика, но мы вдвоем здесь уж как-нибудь поместимся.

— Я не дам на это своего согласия! — вспыхнула она.

— А я и без него обойдусь, — устало ответил я, только теперь почувствовав, до чего же обессилел. Так бы и свалился сейчас на этот пыльный пол и заснул бы сладким, восстанавливающим силы сном.

Энтипи открыла рот, собираясь что-то сказать, но передумала, а поразмыслив, спросила:

— Если… если я вам позволю делить со мной это помещение… в качестве телохранителя… вы… вы не…

— Не попытаюсь ли я воспользоваться ситуацией и злоупотребить вашим доверием? — фыркнул я. — Ваше высочество, при всем моем почтении… Я бы к вам не прикоснулся даже и концом десятифутовой палки!

Помолчав, Энтипи произнесла:

— О-о!

И ничего более. Просто «О-о!» — и все.

Даже не представляю, что она этим хотела сказать.

17

НИКОГДА прежде я с такой силой не жаждал насладиться чьим-либо унижением и никогда не бывал так жестоко обманут в своих надеждах и ожиданиях, как в течение долгих месяцев нашего с Энтипи вынужденного пребывания в трактире «У кромки леса».

Большую часть времени я проводил за мытьем посуды и подобного же рода тяжелой, грязной и неблагодарной работой. Как ни странно, хозяйка заведения Мари испытывала ко мне своего рода приязнь, что меня несколько смущало, а вот к принцессе, которую невзлюбила, относилась день ото дня все хуже. Энтипи, к чести ее будь сказано, решительно ничем этого не заслуживала. Эту суровость трактирщицы к новоиспеченной служанке можно было объяснить, пожалуй, только одним: принцесса никогда и ни на что не жаловалась.

Дело заключалось в том, что Энтипи, при всех ее капризах, при всех издержках ее непростого характера, была реалисткой. Я, как и Мари, ожидал, что девушка, что ни день, станет находить новые поводы для жалоб и всячески выражать недовольство своим новым положением. Что она примется грубить клиентам, станет отказываться выполнять самые тяжелые и грязные работы, какие ей поручали, — словом, даст хозяйке повод вышвырнуть ее в ближайший сугроб. Но оба мы обманулись в своих ожиданиях. Мари это здорово разозлило, и злость свою она срывала на Энтипи, взваливая на девчонку все больше работы.

А Энтипи молча ей покорилась. Ни словечком не возразила.

Проблема заключалась даже не в том, что она не жаловалась на тяжкую свою долю, проявляя несвойственную ей сдержанность. Все обстояло гораздо хуже: принцесса просто ни словечка не говорила с самого рассвета и до глубокой ночи. Переходила от одного посетителя к другому, молча принимая и выполняя заказы. Она их иногда записывала, чтобы не забыть и не перепутать, что сделало ее своего рода местной знаменитостью, ведь прочие трактирные служанки все поголовно были неграмотны и заказы повторяли вслух по нескольку раз, чтобы хорошенько запомнить.

Нет, я вовсе не хочу сказать, что в силу этой ее особенности клиенты держались с ней почтительно или дружелюбно. Ничуть не бывало! Они на нее повышали голос, если ей случалось им не угодить, и вкрадчивыми или грубыми голосами, в зависимости от настроения и степени подпития, говорили сальности, делали известного рода предложения, шлепали по мягкому месту, щипали за щеки, силой усаживали к себе на колени и разражались хохотом, когда она выворачивалась из их лап.

И все это принцесса терпела безропотно, не произнося ни слова.

Я, украдкой наблюдая за ней, не раз становился свидетелем подобных сцен, а порой ловил на себе ее мимолетный взгляд. Но что он выражал, сказать затрудняюсь. Принцесса так замкнулась в себе, что я не уверен, замечала ли она меня вообще. А быть может, она решила, что если станет пускаться в разговоры с этими мужланами, огрызаться в ответ на каждую гнусную шутку, на каждое бесцеремонное приставание, это их только подтолкнет к новым попыткам. Но некоторых, к слову сказать, безумно злило ее безмолвное сопротивление, они просто из кожи вон лезли, чтобы заставить принцессу промолвить хоть словечко, даже об заклад друг с другом бились. Неудачи, которые становились неизменным результатом всех подобных усилий, еще больше озлобляли иных особо настырных завсегдатаев трактира, и они буквально из себя выходили, лишь бы добиться желаемого. Да только все было напрасно. И мало-помалу упрямцы утихомиривались. Пусть себе эта ненормальная молчит, коли ей так нравится. И без нее найдется с кем поговорить. Уж кого-кого, а собеседников у любого из выпивох в трактире имелось предостаточно. Среди таких же пьяниц, как и они сами.

Такое поведение служанки до крайности раздражало Мари.

— Тебе следует держаться с посетителями любезно, чтобы они себя у нас чувствовали как дома! — зло выговаривала она принцессе. — Глядишь, они больше выпивки станут заказывать!

Энтипи, кстати, в редчайших случаях снисходила до разговоров с Мари и со мной. Чтобы высказать свое мнение, о чем-то нас спросить, на что-то возразить. Это был как раз один из таких моментов: не задумываясь, она ответила бесцветным, монотонным голосом отжившей свой век старухе: