Мне отмщение - Ксения Медведевич

   Ни рогов, ни короны. Узза казалась маленькой и беззащитной в абайе и маске-бирге. Конечно, здесь она в чужих владениях. В Медине властвует сестричка со своими собачками.

   - За мной должок, - стараясь не заплетаться языком о помертвевшие губы, проговорил Тарег. - Третье поручение, миледи. Чего изволите?

   Мы в расчете, Тарег. Будешь в Марибе, спроси лавку плетельщика циновок Антары ибн Авада -  думаю, он будет счастлив. Да и Абла обрадуется...

   Сглотнув слюну, Тарег нашел в себе силы улыбнуться - Антара живой. Хорошо, что живой. И совсем хорошо, что женатый на Абле.

   - Что ж, - пробормотал он, глядя, как изо рта вырываются клубы пара.

   Какой же в этом переулке мороз...

   - Раз мы в расчете, я задам тот же вопрос, - голос сорвался на кашель.

   В ответ прошелестело:

   Ты не понял, Тарег. Возвращайся к халифу.

   - Отвечайте, миледи! Дали слово - держите!

   Ты не понял. Твоя ночь - завершилась. Теперь ты - Страж Престола.

   - Что мне делать с аль-Лат?!..

   Твое будущее определено. Что делать дальше, узнаешь. Ты все узнаешь по дороге, о Страж.

   - К владельцу не вернусь! - прорычал Тарег.

   Лицо обдало холодом, да так, что застыли губы.

   Салуги задрали морды и залились замогильным, мрачным воем.

   Дальше все произошло очень быстро.

   На соседней улице крикнули, залаяли приказами. Громко затопали копыта лошадей, которых пустили вскачь.

   Оказавшись в кольце наставленных копий, Тарег отодвинул щеку от царапающего кожу острия:

   - Это такая вежливость?

   - Это такая предосторожность, сейид, - ответил молодой гвардеец в желтом кожаном кафтане. - Я в четвертый раз вас упустить не хочу.

   - Абу аль-Хайр?.. - позвал Тарег. - Ты ж здесь, отзовись.

   - Каид Марваз! Прикажите вашим людям убрать копья... - прозвучал усталый голос.

   Ашшарит прошел через ряд всадников, сердито пихая их в стремена.

   - Я же говорил вам, господин Стрелок. У Хозяйки на вас планы.

   - Не делай этого, Абу аль-Хайр.

   Тот бесконечно устало помотал головой, поднимая руку - ну все, мол, сколько можно.

   - Вы справились без моей хваленой волшебной силы. Справились. Я не нужен вам, чтобы победить карматов. Я вообще не нужен аш-Шарийа. Пойми, это была ошибка. Повлекшая за собой череду других грустных ошибок.

   - Мне сейчас не до богословских тонкостей, господин Стрелок.

   - А здесь нет никаких тонкостей. Через три года по этой земле пройдется поток, который не остановить никому. Ни мне, ни вам - даже с моей помощью. Через три года аш-Шарийа настанет конец, Абу аль-Хайр. Окончательный конец, конец света. И эти три года я хочу прожить без чешуи.

   - Я...

   - У тебя в рукаве фирман халифа. Когда я поцелую печать, разверну его и прочту, я превращусь в чешуйчатое чудовище. В трёшку. В аждахака, которого ты видел в альхибе. Отпусти меня, Абу аль-Хайр. Я прошу тебя, отпусти. Я... не хочу... встретить смерть аждахаком.

   Ибн Сакиб вздохнул. Грустно хмыкнул. И достал из рукава фирман.

   - Именем повелителя верующих, я вручаю тебе это повеление и послание, о нерегиль.

   Тарег посмотрел на свернутую в трубочку бумагу. На толстом красном шнуре покачивался кругляшик халифской печати.

   Пожав плечами, нерегиль принял бумагу в обе ладони. Для порядка пробормотал:

   - Слушаю и повинуюсь.

   И развернул свиток.

   Над головой, не стесняясь, вздыхали - с облегчением. Скрипя рукавицами и позванивая кольчугами, отводили и поднимали копья.

   Интересно, это тот же фирман, что ему пытались вручить в Нахле? Да нет, непохоже, если б письмо за ним полгода гонялось, потрепалось бы. На свежей, жестко шуршащей бумаге было выведено - свирепым, размашистым, плюющимся чернилами почерком:

   "Ты говнюк, сволочь и уродливый нелюдь. Кругом людей убивают и вилаяты жгут, а тебе до этого, я смотрю, как ишаку до музыки. Приказываю немедленно прибыть туда, где я буду пребывать на момент вручения этого письма. Не прибудешь и опять усвистишь, погань сумеречная, я тебя лично найду, выдеру плеткой и отправлю работать на водяном колесе. Это все, что я имею тебе сказать, сучий сын. Когда вернешься, ты познаешь мой гнев. И это - клянусь Всевышним - будет не на словах. Всё. Абдаллах аль-Мамун".

   В следующий миг в него - отовсюду, сверху и снизу, со всех восьми сторон света - хлынула Сила. Воронка со свистом вкрутила Тарега в себя, вереща и колотя руками, он поднимался над землей, разевал рот, как пойманная рыба, выгибался и снова кричал, протестуя против немыслимой, несправедливой, небываемой боли...

   Неожиданно все кончилось. Несколько мгновений он еще повисел в паре локтей над землей - вокруг, казалось, пролетел тихий ангел. А потом резко, как отпущенная марионетка, упал вниз. Против ожиданий, не мордой в грязь, а пружинисто, как кошка, на обе ноги.

   Вокруг никого не было. Только трепалась на ветру втоптанная в грязь бумажка с раздавленной печатью, да криво торчало чье-то копье.

   Бумажку он поднял и разгладил.

   - Ну ладно, Абдаллах аль-Мамун. Признаю, что в этой схватке ты победил.

   Вздохнув, высмотрел поверх крыш обгорелый остов цитадели. И, пошатываясь, поплелся с перекрестка прочь.

6 Звезда погибели 

   Две высоко горевшие свечи освещали золотое лицо статуи.

   Богиня улыбалась - устало, чуть прикрыв глаза.

   Впрочем, очерк сомкнутых полных губ виделся всякий раз по-разному. Усталым. Печальным. Горько упрекающим. Скорбным.

   Милосердная смотрела на молящихся с высоты шести локтей пьедестала, чуть откинув назад голову в остроугольной короне. Скругленная раковинкой ладонь благословляла припадавших к ее ногам. Ве Ниэн - последнее прибежище отчаявшихся. В храм приходили те, чьему горю не могли помочь ни оружие, ни деньги, ни месть, ни утешения родных и друзей. И еще те, у кого не осталось иных защитников. И те, кому некуда больше было идти, - за стеной слышался мерный грохот океана. Храм стоял над обрывом, на обрыв накатывали огромные пологие холмы ледяной воды. Такая волна встает далеко на севере и, не обращая внимания на острова, проливы, корабли и берега, катится к этому обрыву. И бьет в него - с гулкой, страшной силой, останавливающей на мгновение время. Удар сотрясает скальное основание, привычной дрожью отдает в землю под соседней деревенькой. А следом накатывает такая же льдисто-синяя, беспенная, вспухающая перед ударом волна.

   Гул, грохот, шипение пены в расселинах камня.

   Еще в храм приходили за безумной надеждой - от таких оставались колечки, ленточки, сережки, пояса и даже тяжелые многорядные ожерелья, какие носят во дворцах. Приношения развешивали на шнурках и лентах, перетягивающих основание пьедестала статуи.