Боевая машина любви - Александр Зорич

– Граждане Ита, гости и спасители города! Вы смотрели Варан, явление шестьсот девятнадцатое! Напоминаем, что следующее явление Варана состоится через неделю, – сообщил мужчина.

– Через полчаса мы даем двести восьмое явление Орина, – подхватила женщина. – К сожалению, мы должны будем просить всех гостей и спасителей города покинуть зал. Среди последних известий содержатся сцены, которые могут оскорбить нравственность и целомудрие…

Ее голос потонул в свисте, топоте, визге и улюлюканьи зала. При этом, как мог заметить Эгин, свистели и визжали итские граждане, причем явно не от возмущения, а, скорее, выражая переполнявший их восторг. А «гости и спасители» в лице десятка мужчин с разновозрастными мальчиками только пожимали плечами. Уходить они, впрочем, не спешили.

Когда гомон улегся, женщина улыбнулась и провозгласила:

– А теперь то, ради чего многие из вас проделали далекий и нелегкий путь! На сцене нашего театра – знаменитые волшебные торги!

Снова прогремел гром. И снова – неотличимый от настоящего.

Занавес споро взлетел вверх. На сцене стояли несколько массивных предметов в рост человека, полностью скрытых покрывалами из белой ткани.

Несколько обнаженных по пояс мордоворотов с крупными лохматыми собаками переминались с ноги на ногу по обе стороны от затаившейся экспозиции. Не было сомнений, что псы в любое мгновение могут быть спущены с цепей. Зачем – оставалось под вопросом.

Перед загадочными предметами стоял длинноногий мужчина с несимпатичным брюхом, которое выпирало едва ли не на пол-локтя от пряжки пояса. В одной руке мужчина держал жезл с рогатым кольцом, в другой – закрученный спиралью духовой рожок.

– Позиция первая. Улитки музыкальные! Семь игл с торжественными маршами времен владыки Геолма! В придачу: сливовый саженец в кадке, пояснительный пергамент и разрешение на вывоз! Условия торга: дуэль на затупленных мечах!

Мужчина протрубил в рожок. Два мордоворота совлекли покрывало с крайнего предмета.

На высоком столике стоял стеклянный куб, в котором находились уже знакомые Эгину по итской заставе улитки, длинные иглы и обещанный саженец в кадке. Рядом лежали два широких полуторных меча.

На сцене, словно из-под земли, возник претендент на заявленную позицию торгов.

«Похоже, никакой дуэли не будет», – подумал Эгин.

Мало того, что претендент был выше любого из мордоворотов. Мало того, что меч, который он схватил со столика, сразу же описал в его умелых руках гудящую «двойную восьмерку». Но, главное, лицо у претендента было настолько неприятным, отталкивающим, потусторонним, что сам Эгин, пожалуй, стал бы драться с таким в самом крайнем случае. Ради жизни своей или чужой – да. Но ради каких-то музыкальных улиток – увольте.

Претендент ловко вогнал затупленный клинок между досками сцены и сложил руки на груди, высокомерно озирая зал.

– Вызов брошен, господа! – объявил ведущий торгов. – Итак, позиция первая! Счет один!

Рявкнул рожок. Зал застыл. Никто не решался принять вызов.

– Счет два! – и снова вскрик рожка.

– Счет три!

Ведущий опустил рожок, распахнул пасть пошире и сообщил:

– Вызов…

– …принят! – подхватил какой-то безумец, подымаясь на сцену.

Зрители зашушукались.

Человека, принявшего вызов, Эгин узнал сразу. Это был Милас.

«Он-то что здесь делает?»

Эгин не обманулся в своих ожиданиях. Дуэли действительно не случилось.

Стоило Миласу взять в руки второй меч, как самовлюбленный любитель музыкальных улиток сразу же положил свой клинок обратно на стол и благоразумно ретировался. Похоже, Милас был узнан не только Эгином…

Театральный торговец перебросился с Миласом парой слов вполголоса.

– Итак, первая позиция закрыта! Она досталась благородному гиазиру, пожелавшему остаться неизвестным!

Милас вразвалочку вернулся на свое место. Помощники театрального торговца унесли прочь стеклянный резервуар с приобретенными улитками.

– Позиция вторая! Диадема из зубов хрустального сомика! Начальная цена – тысяча золотых монет. Условия торга: шаг цены не меньше пятидесяти.

Диадема тоже была заключена в стеклянный сосуд. Материал конических многогранных призм, из которых она была набрана, по виду и впрямь напоминал хрусталь.

«Судя по зубам, тварь только называется „сомиком“, – подумал Эгин. – Такие впору океанской акуле.»

Вокруг диадемы разыгралась сверхбыстрая баталия. В итоге диадему уволокла заезжая аристократическая чета, завинтившая цену до двух с половиной тысяч.

Третьей позицией оказалось нечто, чье специфическое диалектное название Эгин попросту не понял. Как только было совлечено покрывало, существо, находившееся в клетке, вырвалось на волю.

Существо сделало несколько прыжков по сцене и было разодрано в клочья спущенными с цепей псами.

Торговец принес свои торопливые извинения. Эгин подумал, что подобного рода «побеги» скорее всего время от времени устраиваются самими же торговцами, чтобы подогреть скучающую публику.

Когда псов оттащили, а сцену вытерли, пришел черед четвертой позиции торгов.

«Эгин, прощайте!»

Эгин испуганно огляделся по сторонам. Никого. Кругом – прежняя непроглядная темень.

Крик донесся, казалось, из какой-то бесконечно удаленной точки. Складывалось впечатление, что до Эгина пытались докричаться едва ли не с противоположного берега озера.

«Не ждите!..» – еще тише.

Это был голос Лагхи. Но откуда?

Эгин боялся признаться себе, что знает ответ на этот вопрос.

– …единственным в своем роде обнаружителем духов и нечисти! Условия торга: взаимная приязнь!

Покрывало было сорвано. В стеклянном шаре, полностью заполненном водой, висели три больших полупрозрачных креветки.

«Да это же наш, варанский Зрак Истины», – подумал Эгин.

«И не ищите!..» – эти слова Лагхи стали последними, которые смогли превозмочь предел чувствительности Эгинова сна.

Креветки полыхнули малиновым светом. Неподдельно перепуганный распорядитель шарахнулся к краю сцены, покачнулся и, не удержав равновесие, свалился вниз.

Громко залаяли псы. Охранники торгов быстро-быстро зашарили глазами по стенам и потолку. Один из них – надо полагать, начальник – подбежал к Зраку Истины и начал обозревать сквозь него зрителей, потолок и стены.

Креветки бесновались.

– Нежить! – визгливо вскрикнула какая-то женщина.

– Господа, среди нас призрак! – подхватил мужской бас.

– Он там! – уверенно сказал один из охранников, указывая пальцем прямо на Эгина.

«Сами вы нежить, – обиженно подумал Эгин, на всякий случай отходя от высокого оконца. – А теперь внимание: я сплю. Я сплю… Сколь бы подлинным не казалось мне происходящее, я сейчас нахожусь не в театре, а в подъемнике. Я знаю три доказательства…»

На Эгина обрушился свет. Это открылись одновременно две огромных двери, которые, оказывается, находились по обе стороны от него, в тридцати шагах слева и справа.

«Первое: я не помню, как оказался здесь.»

Вместо людей в дверях показались омерзительные, бесхвостые и голые, коты. В отличие от людей, они видели Эгина.

«Второе: со мной нет Есмара и я не помню, почему это так.»

Самый отважный кот, ловко увернувшись от «облачного» клинка, споро взбежал по его ноге и, прокусив полу камзола, впился зубами в бедро.

«О Шилол!!!»

Следующему коту повезло меньше. Его Эгин смог вернуть в гущу нападающих тварей ловким ударом ноги.

«Третье: на меня отреагировали креветки в Зраке Истины. Значит, здесь нахожусь не я, а мое призрачное подобие. Я должен пробудиться!»

Еще два вертких урода были разорваны в клочья сработавшими шардевкатрановыми доспехами. Но остальные уже нависли на руках…

Пробуждение не приходило. Все происходящее было реальным до одури. Эгину стало страшно.

Хлопок по макушке был таким сильным и оглушительно хрустким, что на мгновение почудилось: череп треснул, как яичная скорлупа.

Свернулись невесомыми белесыми хлопьями и опали на пол оголтелые коты. Вслед за ними осыпались шелухой стены Волшебного театра, потолок, опоясывающие здание вереницы гладких незатейливых колонн.

И, словно бы проявляясь сквозь истончающуюся толщу воды, словно бы складываясь из бесконечно дробящейся до мельчайших деталей мозаики, на Эгина обрушились лица, запахи, звуки и настоящая, подлинная боль.

Зудела щека, оцарапанная порванной струной.

От макушки к вискам сползала тяжелая одурь.

За шиворотом кололась мелкая деревянная труха.

– Вы так страшно гримасничали во сне, и все не хотели просыпаться… – виновато сказала яркая девица. – Похожи были на какого-то утопленника. Или эпилептика?..

– Ваш слуга разрешил будить вас любой ценой! – подхватил огненноокий юноша, демонстрируя гриф разбитой каниойфаммы, на котором на одной-единственный уцелевшей струне болталась пара щепок.

Как убедился Эгин, с трудом повернув затекшую шею, «слуга» тоже был здесь.