Том 19. Избранные письма 1882-1899 - Лев Толстой

Но несомненно то, что в продолжение последних трех лет кавказское начальство систематически мучает не только самих отказывающихся, но и их семьи, и так же систематически разоряет всех духоборов и замаривает до смерти тех, которые выселены.

Все ходатайства за духоборов и всякая помощь им до сих пор приводили только к изгнанию из России тех, которые пытались помочь духоборам. Кавказское правительство окружило заколдованным кругом целое непокорное ему население, и население это понемногу вымирает. Еще 3, 4 года, и от духоборов никого не осталось бы.

Так бы это было, если бы не случилось обстоятельства, очевидно, непредвиденного кавказским начальством. Обстоятельство это то, что в прошлом году императрица-вдова приезжала на Кавказ к сыну и духоборам удалось подать ей прошение, в котором духоборы просят позволить им выселиться всем вместе в какие-нибудь дальние места, а если этого нельзя, то за границу. Императрица передала прошение высшим властям; высшие власти признали возможным дать разрешение духоборам выехать из России.

Казалось бы, вопрос разрешился и найден выход из тяжелого для обеих сторон положения. Но это только кажется.

В том положении, в котором находятся теперь духоборы, выселение для них невозможно: у них теперь нет для этого средств, и, будучи заперты в своих поселениях, они не могут приступить к этому делу. Они были богаты, но за последние годы большая часть их средств отнята у них судами, штрафами и ушла на прокормление выселенных братьев; обдумать же совместно и решить условия своего переселения, так как их не выпускают из места их жительства и к ним никого не допускают, им нет никакой возможности. Прилагаемое письмо лучше всего обрисовывает то положение, в котором находятся они теперь.

Вот что пишет мне уважаемый среди духоборов человек:

«Извещаю вас о том, что мы подавали прошение на имя ее императорского величества государыни императрицы Марии Феодоровны. Она его передала в сенат, сенат решил и передал на распоряжение князя Голицына. Справку при сем предлагаю вам.

Я 10-го февраля ездил в г. Тифлис и виделся там с братом Синджоном, но свидание наше было очень краткое — сейчас же арестовали меня и его. Меня посадили в тюрьму, а его сейчас же отправили обратно в Англию.

Я заявил полицмейстеру, что я приехал по делу к губернатору. Он сказал: «Пока посадим в тюрьму, а потом доложим губернатору». 12-го заключили меня в тюрьму, а 18-го меня водили под конвоем из двух солдат к губернатору. Правитель канцелярии спросил меня:

— За что тебя арестовали?

Я сказал: «Не могу знать».

— Ты ведь на днях был в Сигнахе?

— Да, был.

— А сюда зачем приехал?

— Намерен видеть губернатора. Мы летом подавали прошение на имя императрицы Марии Феодоровны в Абастумане; я получил через сигнахского уездного начальника ответ на прошение, я просил копию, а он мне отказал, говоря, что без губернатора не может, — поэтому я и приехал.

Он доложил губернатору, губернатор позвал меня; я разъяснил ему все, как было дело. Он сказал: «Ты вместо меня скорее свиделся с англичанином». Я сказал: «Англичанин тоже наш брат».

Губернатор со мною хорошо разговаривал и советовал нам переходить в самом коротком времени за границу и сказал: «Все можете переходить, только те не могут, которые принадлежат к нынешнему призыву, то есть «лобовые».

А меня приказал освободить от ареста и отправить обратно в Сигнах. Мы в настоящее время собираемся на совет, будем с помощью божией стараться о переходе в Англию или в Америку. И в этом деле братски просим вас пойти нам на помощь.

Извещаем вас о положении наших братьев. Петру Васильевичу Веригину объявили еще на пять лет остаться на месте. Братьев Карсской области ежемесячно ценят* по-прежнему и отлучку из пределов воспрещают, а за неисполнение этого заключают в тюрьмы от одной до двух недель. Болезни продолжаются всё по-прежнему, но смертных случаев меньше стало. В материальном отношении братья имеют нужду, особенно в Сигнахском уезде, а в прочих уездах там живут посвободнее».

А вот справка:

«По поводу ходатайства, принесенного на августейшее ее императорского величества государыни императрицы Марии Феодоровны имя духоборами-постниками, выселенными в 1895 г. из Ахалкалакского в другие уезды Тифлисской губернии, о сгруппировании означенных духоборов-постников на жительстве в одном поселении с освобождением от воинской повинности или же о разрешении всем им выселиться за границу, последовало распоряжение: «1) Освобождение их от воинской повинности не удовлетворено и 2) духоборы-постники, за исключением, конечно, находящихся в призывном возрасте и не исполнивших воинской повинности, могут быть увольняемы за границу при условии: а) получения заграничного паспорта в установленном порядке, б) выезда из пределов России на собственный счет и в) выдачи при выезде подписки о невозвращении впредь в пределы «империи», имея в виду, что в случае неисполнения сего последнего пункта виновный подвергается высылке в отдаленные местности. Ходатайство же их о сгруппировании на жительстве в одном селении не уважено.

Настоящая справка, по приказанию г. тифлисского губернатора, выдается одному из подавших упомянутое ходатайство духоборов-постников Василию Потапову, вследствие личной его о том просьбы, заявленной губернатору. Февраля 21 дня 1898 г., гор. Тифлис. Подлинную подписали: правитель канцелярии тифлисского губернатора NN, и. д. старшего помощника его Михайлов».

Людям позволяют выехать, но предварительно их разорили, так что им не на что выехать, и условия, в которых они находятся, таковы, что им нет возможности узнать мест, куда им выселиться, как и при каких условиях возможно это сделать, и нельзя даже воспользоваться помощью извне, так как людей, которые хотят помочь им, тотчас же высылают, их же за всякую отлучку сажают в тюрьму.

Так что, если этим людям не будет подана помощь извне, они так и разорятся и вымрут все, несмотря на полученное ими разрешение выселиться.

Я случайно знаю подробности гонений и страданий этих людей, нахожусь с ними в сношениях, и они просят меня помочь им, и потому считаю своим долгом обратиться ко всем добрым людям как русского, так и европейского общества, прося их помочь духоборам выйти из того мучительного положения, в котором они находятся. Я обратился в одной из русских газет* к русскому обществу — еще не знаю, будет или не будет мое заявление напечатано, и обращаюсь теперь еще и ко всем добрым людям английского и американского народа, прося их помощи, во-первых, деньгами, которых нужно много для одной перевозки на дальнее расстояние 10 000 человек, и, во-вторых, прямым непосредственным руководством в трудностях предстоящего переселения людей, не знающих языков и никогда не выезжавших из России.

Полагаю, что высшее русское правительство не будет препятствовать такой помощи и умерит излишнее усердие кавказского управления, не допускающего теперь никакого общения с духоборами.

До тех же пор предлагаю свое посредничество между людьми, желающими помочь духоборам, и войти в сношение с ними, так как до сих пор мои сношения с ними не прерывались.

Адрес мой: Москва, Хамовнический пер., 21.

Лев Толстой.

19 марта

1 апреля 1898 г.

333. А. Ф. Кони

1898 г. Марта 20. Москва.

Дорогой Анатолий Федорович,

Прилагаемая записка касается жены моего друга Ивана Ивановича Горбунова, теперь единственного редактора «Посредника». Помогите, чем можете. Подробности может передать вам податель письма Ю. О. Якубовский, тоже мой знакомый. Жена Горбунова, о которой идет речь, молоденькое, наивное, как ребенок, существо, так же похоже на заговорщика и так же опасно для российского государства, как похож я на завоевателя и опасен для спокойствия Европы. А между тем самая мягкая мера наказания, как запрещение ей жить в Москве, было бы полное расстройство всей жизни этих прекрасных и милых людей*.

Надеюсь, что вы поможете, если можете

Любящий вас

Л. Толстой.

334. И. Е. Репину

1898 г. Марта 24. Москва.

Дорогой Илья Ефимович.

Очень порадовали меня своим письмом*. Если моя книга помогла уяснить вопросы искусства такому художнику, как Репин, то труд ее писания не пропал даром.

Хороши записки Лорера*.

Дружески обнимаю вас.

Л Толстой.

24 марта.

335. H. E. Федосееву

1898 г. Марта 24. Москва.

Простите, забыл ваше имя, отчество, а первое письмо теперь не найду*. Очень благодарю вас за ваше письмо, в котором вы все, что нам дорого, описываете с такой подробностью и любовью. Меня так поощрило то, что вы пишете мне о воздействии моего письма в дисциплинарном батальоне, что я написал письмо заседателю в Усть-Нотор*, прося его передать деньги сосланным, не вычитая из казенного. Не можете ли вы сделать это?