Сломанная роза - Джо Беверли

— Мне удалось дать Джеанне понять, что ты в безопасности, а она сумела прямо сказать мне, что хочет присутствовать на суде. — Он отпил вина из меха. — Ты оказалась права: она действительно хочет этого, и капризы тут ни при чем.

Алиина взяла из его рук мех с вином, но пить не стала.

— Джеанна никогда не была капризной. Ты просто не видел ее во всей красе. Она такая сильная, такая отважная…

— Не думаю, что женщине обязательно быть сильной и отважной, — заметил Рауль, чтобы подразнить Алину; однако в глубине души он знал, что женщина вроде Джеанны ему не пара.

— Предпочитаешь слабых и робких? — оскорбленно выпрямилась Алина.

— Нет, пожалуй. Хорошо бы только, они чуть реже ввязывались в неприятности.

Она подняла мех, сжала его, пустив себе в рот струю вина.

— Понимаю, — едко промолвила она, вытирая рот. — Конечно, нам, женщинам, приходится молчать, когда мужчины, влекомые своей силой и отвагой, не говоря уже о гордости и твердолобости, ввязываются в неприятности куда большие, чем мы, а потом, хромая, плетутся домой, где их вылечат и пожалеют.

— Хотел бы я прихромать домой, где ты, Алина, вылечила и пожалела бы меня.

Алина вскинула на него глаза и засмущалась. В замешательстве она сдавила в руках незавязанный мех, и в стену ударила тугая винная струя.

Рауль рассмеялся, отобрал у нее мех.

— Не надо спорить. Зачем говорить о том, что может подождать. Ешь, а потом попытаемся заснуть, если это возможно среди такого шума.

Покраснев, Алина отщипнула кусочек крольчатины.

— Никогда не слышала, чтобы люди так шумели из-за…

— Вероятно, здесь они чувствуют себя свободней, чем в покоях своих замков.

— Но я слышала стоны и крики…

Как бы в подтверждение ее слов, по дому разнесся приглушенный вопль, сменившийся громкими всхлипами и вздохами. Рауль почувствовал, как краснеет.

— Алина, это от наслаждения, а не от боли.

— От наслаждения?..

— О господи, мы не можем оставаться здесь.

Рауль отнюдь не был завсегдатаем веселых домов вроде этого и потому не вполне понимал, на какое беспокойное соседство обрекает себя и Алину.

— Идем. — И он собрал со стола остатки еды и вино.

— Куда? — Вскочив, Алина преградила ему путь к двери. — Куда? Я знаю так же хорошо, как и ты, что по всем постоялым дворам, по всем наемным домам уже разослана весть о моем бегстве. Ты можешь отвести меня разве что обратно в монастырь.

— Возможно, это придется сделать.

— Я не хочу возвращаться. Там мать-настоятельница… Она наверняка уже ждет меня с розгой наготове.

— Она не посмеет…

— Она может заявить, что я уже почти монашка и потому нахожусь во власти Церкви. Мы остаемся здесь.

— Вряд ли нам удастся отдохнуть.

— Я могу заснуть где угодно.

Спорить было глупо, и Рауль решил уступить.

— Прекрасно. Мы остаемся.

Он опять выложил еду на стол, сел на кровать и принялся ужинать. У Алины, как и предполагалось, оказался отличный аппетит, и она почти не отставала от него. Вскоре они привыкли к звукам дома и перестали обращать внимание на шум, лишь изредка вздрагивали от особенно пронзительных воплей.

— Ты уверен, что… — спросила Алина после одного такого крика.

— Да, — с некоторым сомнением подтвердил Рауль. Ему вовсе не хотелось подробно объяснять Алине, как именно некоторые люди удовлетворяют свою похоть.

Недоверчиво покачав головой, она доела хлеб.

Когда стол опустел, Рауль откинул с постели тонкое покрывало.

— Иди ложись.

Помявшись, Алина скользнула под простыню и заворочалась на шуршащем соломенном тюфяке, подвигаясь как можно ближе к стене.

— Постель в твоем полном распоряжении, yстраивайся.

— Но на полу ты не выспишься как следует.

— Ничего.

— Рауль де Журэ, не говори глупостей. Тебе тоже нужно хорошо отдохнуть этой ночью. Ложись в постель. Обещаю визжать и драться, если ты посягнешь на мою честь.

— В самом деле? — рассмеялся Рауль.

— В самом деле. Я не намерена расстаться с девственностью в таком месте.

Она не шутила. Рауль понимал: при необходимости Алина будет драться, как волчица. Он забрался в постель, стараясь лечь как можно ближе к краю.

— Пожалуй, мне все-таки нравятся сильные и смелые женщины.

— Конечно. Другие ни на что не годны.

С этими словами она повернулась лицом к стене с видом человека, который вот-вот заснет.

Рауль лежал и смотрел ей в спину. Да, он вправе был ожидать чего угодно, только не этого. Ей следовало смушаться, стыдиться, ворочаться без сна, обуреваемой теми же желаниями, что мучили его самого. Он надеялся по крайней мере обнять ее, и так, лежа вдвоем и разговаривая, они вместе пережили бы эту бессонную ночь в чужом шумном доме.

Алина дышала медленно и ровно, потом начала тихо похрапывать, и Рауль понял, что она действительно крепко спит.

Он усмехнулся, глядя в потолок. Алина Берсток была во всех отношениях замечательной женщиной.

К своему удивлению, он заснул намного быстрее, чем рассчитывал, убаюканный ее мерным дыханием. Проснувшись утром, он обнаружил, что лежит, уютно прижавшись к ее мягкому боку, разнеженный сонным теплом и ароматом ее тела. Слава богу, в эту ночь он все же не нарушил данной Галерану клятвы.

18

Дом матушки Хелсвит еще спал, но по доносящимся с улицы слабым звукам, по яркому свету в щели дощатой стены Рауль понял, что наступило утро. Утро решающего дня.

Протянув руку, он тихонько потряс Алину за плечо, честно борясь с искушением провести ладонью по теплому боку, изгибу талии, округлости бедра. Алина спала крепко, и он думал, что придется долго будить ее, но вот она вздохнула и, моргая, села на кровати.

— Что такое? Уже утро? — сонно спросила она, отводя от лица спутанные пряди волос, и встряхнулась, как выбравшийся из воды щенок.

Потом посмотрела на Рауля и вдруг отчаянно покраснела от корней волос до выреза рубахи.

— Доброе утро, — сказал Рауль.

Взгляд Алины блуждал, точно ища что-то новое в тесном пространстве комнаты, и наконец остановился на нем.

— Я сразу заснула.

— Как и обещала, — подтвердил Рауль, чудом не рассмеявшись.

— А ты что делал?

— Тоже заснул, хоть и не сразу.

Ее глаза опять беспокойно забегали.

— Так ты не…

Рауль рывком сел, обхватил ладонями лицо Алины и посмотрел ей в глаза.

— Алина, ты запомнишь каждую минуту нашей любви. Запомнишь на всю жизнь. Обещаю.

Ее зрачки стали огромными, и за их чернотой почти потерялась голубая радужка.

— Правда?

Раулю снова захотелось рассмеяться или, наоборот, рассердиться, но он не сделал ни того, ни другого.

— Правда.