Поцелуй сатаны - Вильям Козлов

— А как… Николай? — помолчав, спросила Алиса.

— О тебе ни слова… А так, как всегда: неделю в городе — месяц в деревне.

— С кроликами у них все в порядке?

— С кроликами? — удивилась Лидия Владимировна. — Ах да, кролики… Он мне ничего про них не говорил. Да, у тебя ведь тут кое-какие вещи остались…

— Лидия Владимировна, не говорите Коле, что я звонила, — попросила Алиса.

— Даже привета ему не передать? — вздохнула старушка.

— До свидания, Лидия Владимировна…

— Ты мне ничего больше не скажешь? — ахнула старушка. — А как же театр? Это же МХАТ, Лисочка!

— Я еще как-нибудь позвоню, — пробормотала Алиса и повесила трубку. Еще какое-то время стояла в будке, бездумно глядя на прохожих. День был пасмурный, моросил мелкий дождик. Разноцветные зонтики плыли, покачиваясь, над головами людей. К осени приток приезжих заметно уменьшился, в магазинах можно было с утра даже вареную колбасу купить, а сыр с прилавков безвозвратно пропал. Белые рыхлые глыбки брынзы не заменяли его, и покупатели ворчали на продавцов, срывая на них свое законное негодование.

Алиса вышла из будки. Если бы ее сейчас увидел Уланов, а она очень боялась этой встречи, он бы, пожалуй, ее и не узнал: девушка была в заляпанной разноцветной краской окостеневшей робе, безобразно широких брюках, на голове красная косынка, под которой прятала свои густые золотистые волосы. Лишь только очень внимательный взгляд мог разглядеть под этой грубой бесформенной одеждой стройную фигурку девушки. Впрочем, на работе она об этом и не думала.

Алиса Романова уже второй месяц работала маляром в организации, которая называлась «Ремонт квартир». Таких много в Ленинграде. Когда-то в студенческом отряде она освоила специальность маляра, вот и пригодилось. Жила она в общежитии в Ковенском переулке. Из окна своей комнаты видела шпиль кирпичного католического собора. В отличие от действующих церквей, вокруг которых всегда можно увидеть верующих и просто туристов, собор был безлюден и на вид неприступен. Он напоминал старинные рыцарские замки. Кирпичные стены высоко поднимались, лишь узкая лестница с фасада вела на верхние этажи, а главный вход почему-то всегда был закрыт. Алису притягивал этот таинственный собор, но как-то все не было случая попасть на богослужение. Собор был действующий. Иногда даже слышались изнутри звуки органа.

На работу по объявлению она устроилась сама, начальник конторы пообещал в будущем комнату, но честно предупредил, что нужно будет не менее двух-трех лет проработать в их тресте. В просторной комнате с общей кухней и ванной она жила с двумя девушками. Нина Семенова и Галя Рублева работали плиточницами, так называли специалистов по облицовке ванных комнат, кухонь и туалетов. Нина училась на вечернем факультете в Ленинградском электротехническом институте имени В.И.Ульянова-Ленина, на факультете электронной техники. Три раза в неделю ей приходилось ездить на автобусе на улицу профессора Попова, где находился институт. Галя после десятилетки нигде не училась, у нее была своя философия на этот счет: учись не учись, а когда выйдешь замуж, народишь детей, институт вряд ли пригодится. Так что нечего время терять и себя мучить понапрасну.

Заработки были приличные: Галя и Нина зарабатывали в месяц по 250–300 рублей, а Алиса пока 150–170, но в дальнейшем рассчитывала догнать их. Главное, что она обошлась без всякого блата и протекции, что ей претило. Очень повезло, что еще не кончилась ленинградская прописка, то ли по новым правилам, то ли по настоянию начальника конторы, который явно ей симпатизировал, но в общежитии на Ковенском ее прописали постоянно. В паспорте не было указано, что постоянно, но девочки разъяснили, что теперь такой штамп не ставится. А на получение отдельных квартир работники строительно-ремонтного треста имеют преимущества перед рабочими других специальностей. Был бы у нее ребенок — получила бы однокомнатную.

Взглянув на наручные часы, Алиса направилась к киоску на углу Чайковского и Литейного проспекта, купила три горячих пирожка с рисом, бутылку минеральной — это и весь ее обед. До квартиры, которую они ремонтируют уже третью неделю, ходу отсюда пять минут. Это на улице Каляева, третий этаж. Всегда приятнее работать, когда в квартире никто не живет и нет мебели. Хозяин отсюда выехал, а новые жильцы пока занимаются ремонтом. Завезли в большую комнату лишь интуристскую стенку с диван-кроватью, которую купили тут же неподалеку, на улице Пестеля. Пришлось секции накрыть старыми обоями и газетами, чтобы не заляпать краской, мелом. Алиса красила белилами с добавлением охры встроенные шкафы, окна, двери. Новый хозяин квартиры появился лишь один раз, зато его полная рыжеволосая жена заходила посмотреть, как идет ремонт, каждый день. Она совала нос в каждую мелочь, заставляла что-то переделывать. Алиса уже один раз покрасила двери, но хозяйке вдруг пришло в голову покрасить их под тон стенки. Пришлось перекрашивать… Галя и Нина умели разговаривать с капризными клиентами, могли настоять на своем, а уж если что нужно было переделывать, то требовали дополнительную плату, Алиса так не могла. Почувствовав ее покладистость, рыжая хозяйка совсем села ей на голову и лишь решительное вмешательство плиточниц положило конец постоянным придиркам. Алиса старалась все делать как можно лучше, качественнее. Конечно, такого опыта, как у Гали и Нины, у нее еще не было, но с каждым днем она орудовала малярными кистями все увереннее и быстрее.

С Никитой она встретилась лишь один раз, сразу после приезда из деревни в Ленинград. И опять в Александро-Невской лавре, только на этот раз Никита привел ее в некрополь мастеров искусств. Он сам предложил ей встретиться здесь, когда она ему позвонила, сказал, что через неделю перебирается в общежитие семинаристов при лавре.

Был конец августа, под ногами уже шелестела осенняя желто-красная листва. Огромные деревья теряли листья, за каменную стену еще цеплялись ползучие растения, обвивали они и надгробия писателей, композиторов, артистов. Народу в этот вечерний час было немного. Красноватые лучи предзакатного солнца высвечивали на черном мраморе позолоченные надписи на старославянском и современном языках. Здесь памятники и скульптуры были строже, чем в некрополе XVIII века. Меньше аллегорических скульптур. А какие имена! Жуковский, Карамзин, Крылов, композиторы Чайковский, Глинка, Бородин..

Никита выбрал садовую скамью напротив саркофага с фигурой лежащего человека, под ней стихи: река времен в своем теченье уносит все дела людей и топит в пропасти забвенья народы, царства и царей.

— Эпитафия Державина, — заметил Никита. Он был немногословен и как бы отстранен от всего. Отпустил бородку, русые волосы уже спускались на воротник темной куртки. Алиса представила его в длинной рясе, с волосами до плеч и в клобуке. Молодые прихожанки будут ходить в церковь, чтобы только посмотреть на молодого симпатичного батюшку…

— А кто такой И.Т. Лисенков? — спросила Алиса, кивнув на саркофаг. Там много было еще других надписей.

— Книготорговец, держал лавку в начале девятнадцатого века на Садовой улице. У него собирались знаменитые литераторы: Пушкин, Батюшков, Гнедич, Державин, Жуковский…

— Какие имена, — вздохнула она. — А теперь и рядом-то с ними поставить некого.

— Плоды советской уравниловки, — откликнулся Никита. — Культура, литература, искусство — все было убито. Зато вывели массу приспособленцев, воспевающих гнилой строй, страшную систему и ее вождей…

Алиса ждала, что Никита спросит про ее жизнь в деревне, но он не спросил. Тогда она сама рассказала, что ушла от Уланова, а почему и сама себе не может объяснить…

Он и на это не отреагировал. Молча смотрел на красноватую тропинку, перечеркнутую длинными тенями от надгробий. С дерева упал ему на колени желтый лист с дырочкой посередине. Он даже не заметил.

— Ну а как ты? — поинтересовалась Алиса.

— Я счастлив, — улыбнулся Никита. — Великий историк Василий Осипович Ключевский утверждает, что самый верный и едва ли не единственный способ стать счастливым — это вообразить себя таким.

— Ну а… наших старых знакомых встречаешь?

— Прыгунов рассказывал, что у Павлика и Аллы Ляховой какие-то крупные неприятности. Уголовщина и все такое. В общем, этого и следовало ожидать… — Никита взглянул на нее из-под полуопущенных ресниц — они у него длинные, как у девушки — и прибавил:

— Мне сейчас страшно даже подумать, какую мы вели дикую, бесполезную жизнь! Столько в мире прекрасного, интересного — не хлебом же единым жив человек, — а мы прятались от всего этого в подвалах, на свалках.

— Я как-то проходила мимо нашего пятачка на улице Рубинштейна, — проговорила Алиса. — Их там не видно. Прыщ Лева Смальский по-прежнему крутится.