Вечная ночь - Полина Дашкова

Другой вариант — подъезд. Ничего не стоит узнать код домофона. Ждать можно между этажами, у окна. Оттуда отлично просматривается двор, видно, кто идёт. Но убить надо мгновенно, чтобы не успела крикнуть.

Внезапное, молниеносное нападение и убийство, допустим, ножом в сердце.

Между тем у оборотня колоссальная внутренняя энергия. Чтобы получить полноценную порцию биоплазмида, нужен близкий эмоциональный контакт, переход от доверия к удивлению, от удивления к ужасу. Жертва должна осознать, что находится в полной власти Странника, почувствовать собственную ничтожность и его всемогущество. Тогда открываются невидимые клапаны, биоплазмид начинает выходить, жертва быстро теряет силы. Рушатся стены темницы, ангел разворачивает крылья.

Потом агония, близкий физический контакт. Надо видеть лицо, глаза, поймать последний выдох. Мощный выброс биоплазмида. Ангел вырывается на свободу, летит домой, в небо.

Странник присел на разломанную скамейку во дворе, возле дома оборотня, закурил. Автоматически отметил про себя, что сигареты и зажигалка не соответствуют камуфляжу. Впрочем, ошибка простительная. Дешёвые он курить не мог, к тому же никого рядом не было. Никого, кроме двух маленьких детей.

Мальчика он, конечно, узнал. Тот самый Петюня. Девочка Людка. Одетые кое-как, в рваных растоптанных ботинках, они крутились на косой дворовой карусели. Деревянный круг с железными поручнями качался и скрипел. Сквозь приглушённый гул проспекта Странник различил голоса. Дети пели, картаво повторяли слова знакомой песенки:

Тёмный кинозай и пузыйки попкойна,циваваться в губы так пикойно…

Знак был настолько очевидным, что Странника зазнобило, а потом обдало жаром.

С этой песенки начался для него новый этап. Он увидел клип по телевизору, и девочка в клипе вызвала у него сердечный спазм. Ангел бился и кричал в ней так, что дрожало стекло телеэкрана. Ангел обращался к Страннику с жалобной мольбой: «Спаси меня! Я погибаю!»

Странник стал думать, как её найти. И вдруг нашёл в паутине. Там она выглядела иначе, но он, конечно, узнал её.

Она продавалась, и он её купил.

Теперь — эти двое маленьких детей. Подобраться к ним сложнее, но он придумает что-нибудь. Два ангела отчаянно зовут на помощь, напевая тот же пошлый шлягер.

Итак, сначала оборотень. Потом дети. Существует чёткий стратегический план. Остаётся продумать детали, тактическую схему действий.

В кармане зазвонил мобильный. Странник автоматически отметил ещё одну свою ошибку. Аппарат следовало выключить и оставить в машине. Мобильник, как и дорогие сигареты, ломает образ нищего алкаша. Но никого, кроме детей, рядом не было, и он решился ответить.

Голос, прозвучавший в трубке, заставил его мгновенно вернуться в реальность, обрасти скорлупой, толстой непробиваемой шкурой гоминида. Через пять минут он сидел в машине, стягивал безобразные трикотажные штаны, переобувался, стирал грим.

Он был спокоен и доволен собой. Теперь он знал, где, когда и как убьёт оборотня.

Ика где-то уже видела пожилого седовласого красавца плейбоя, который вошёл в квартиру вместе с носатой крашеной блондинкой. Или он просто был ужасно похож на какого-то голливудского актёра.

Вова тут же вскочил и вытянулся по стойке смирно. Красавец улыбнулся Ике и весело подмигнул.

— Привет.

— Да пошёл ты! — ответила Ика.

— Фу, как грубо, — поморщился красавец, оглядел комнату, уселся в кресло, — меня зовут Матвей Александрович. Можно просто дядя Мотя. А ты, как я понимаю, Ика. Слушай, ты не могла бы пересесть поближе, мне так неудобно с тобой разговаривать.

Ика сидела на полу, между компьютерным столом и кроватью. После того, как дебильный Вова пригрозил ей пистолетом, она взяла охапку глянцевых журналов и уселась туда, в свой любимый угол. Она не стала звонить в милицию. Просто сидела, листала журналы, смотрела картинки, читала все подряд, даже рекламу.

Часа через полтора явились эти, красавец и блондинка.

— Встань, тебе говорят, — сказала блондинка.

Ика не шелохнулась. Вова подошёл, отшвырнул ногой журналы, поднял Ику, как куклу, под мышки, вынес на середину комнаты. Она извернулась и заехала ему босой пяткой в брюхо. Но брюхо оказалось каменным. Пятку она здорово ушибла, а Вова как будто и не заметил ничего. Держал её на весу перед красавцем, пока тот не сказал:

— Посади в кресло, ко мне лицом. И давайте, начинайте, ребята. Теряем время.

Блондинка, которую, оказывается, звали Тома, уселась за стол, включила компьютер.

«Фигли ты туда влезешь, дура. Там у Марка такие коды…» — подумала Ика.

— Ну, что, лапушка, — вздохнул дядя Мотя, — Молоха твоего мы нашли. Знаешь, где? Ни за что не догадаешься.

Ика молчала, сидела, опустив голову, смотрела на свои босые ноги и думала, что пора делать педикюр.

— Ладно, не мучайся, я тебе скажу. У него, у бедняги, поехала крыша, и он попал в психушку. Боюсь, он останется там надолго. Стало быть, у тебя, красавица, большие проблемы. Во-первых, с жильём. Квартиру эту он снимает и, между прочим, задолжал хозяину за три месяца. Так что здесь ты вряд ли сможешь остаться. Есть ещё два адреса. Мы их пока не знаем, нам понадобится твоя помощь. Эй, ты меня слушаешь?

Ика отвернулась. Она смотрела, как орудует крашеная Тома в компьютере Марка. Эта крыса умудрилась за две минуты взломать все хитрые коды, влезть на жёсткий диск и сейчас просматривала кадры последнего, ещё не смонтированного фильма.

— Да, он работает профессионально, ничего не скажешь, — заметил дядя Мотя, проследив взгляд Ики, — жаль, что оказался придурком. Знаешь, лапушка, я думаю, мы с тобой договоримся. Это не ты ли там так красиво танцуешь?

В фильме был танец Ики с медленным стриптизом, под песню сестёр Берри «Майне либен доктор». Плагиат, конечно. Идею Марк содрал с фильма «Ночной портье». Ика начинала танцевать в широченных галифе на подтяжках, в кителе и в фуражке.

— Какое тело, какая пластика, просто супер, — сказал дядя Мотя и противно причмокнул, — ты потрясающая девочка, ты знаешь об этом?

«Не хочу быть девочкой, девушкой, женщиной, не хочу быть, не хочу жить. Господи, забери меня на тот свет, к маме с папой!» — вдруг подумала Ика.

Именно это она повторяла ночами, как молитву или как упражнение для дикции.

«Чтобы говорить, надо говорить, — учил её доктор логопед, — даже думать старайся вслух».

Вот она и думала вслух, бормотала, стоя под душем, или уткнувшись носом в подушку, или на кладбище у могилы родителей.

Папины супермаркеты достались человеку, который нанял убийцу. Об этом все знали, но его не судили, не сажали в тюрьму. Он разъезжал по городу на огромном джипе, как ни в чём не бывало.

Из всего имущества Ике и её тётке осталась только квартира. Тётка тут же продала её и купила маленькую, двухкомнатную, в доме на соседней улице. По профессии она была бухгалтер и довольно быстро устроилась на работу в какую-то контору.

Первый год жизни с ней показался вполне терпимым. Ика готова была привязаться к любому живому существу, изо всех сил старалась угодить тёте Свете. Кроме неё, никого не было. Бабушка так и не поднялась после инфаркта. Другая бабушка, мамина мама, умерла давно, когда Ике было пять лет. Где-то в Америке жил мамин отец, но у него была другая семья, другие дети, внуки. Он даже не прилетел на похороны.

— Что ты на меня так смотришь? Чем ты недовольна? Зачем ты надела эту блузку? Она просвечивает! Кого ты хочешь привлечь? Вся в мать, ведёшь себя, как проститутка. Кто так моет посуду? Ну-ка, иди сюда! Почему ты не вытерла пыль? Свинья! Чем ты занимаешься целый день?

Тётке исполнилось пятьдесят. Замужем она никогда не была, своих детей не имела. Не толстая, но какая-то квадратная, широкоплечая, твёрдая, как камень. Маленькая голова с жёлтыми, зализанными назад волосами выглядела на мощном теле, как прыщ.

Тётка относилась к тому типу женщин, которые всех ненавидят и ненависть свою облекают в благопристойную форму «мнения». У неё была такая присказка: «Я хочу сказать».

Наверное, ни разу в жизни она не захотела сказать ничего хорошего. Всегда только плохое, злое.

Главным объектом тёткиного «мнения» была мама Ики.

— Я хочу сказать, это она во всём виновата. Кто? Мамочка твоя! Охмурила Павлика, женила на себе. Он с детства был недотёпой. Потом заставила его заниматься этим проклятым бизнесом, сама дома сидела, тунеядка, а он работал, а ей все мало, мало, вон сколько золота себе накупила. Я хочу сказать, у меня вот никогда в жизни столько не было, а мог бы Павлик, между прочим, сестре родной подарить колечко, серёжки, но нет, все этой сучке белобрысой, мамочке твоей. А кто она такая, спрашивается? Дура необразованная, только могла, что задницей крутить. Да и крутить-то было особенно нечем. Я хочу сказать, ни кожи ни рожи.

Вначале Ика плакала, кричала, даже бросалась на тётку с кулаками, но в ответ получала тяжёлые оплеухи и новые порции «мнения».