Ссора с патриархом - Джованни Верга

— В чем дело? Из письма неясно, — сказал маркиз.

— Ваша милость простит нашу дерзость… — заговорил старик. — Это вот сын мой!

— Рад за вас. Парень что надо!

— Спасибо, ваша милость! Мы решили, лучше сначала спросить разрешения у хозяина. Господ уважать надо. Мы никого не хотим обидеть… Если ваша милость разрешит…

— Объясните же, в чем дело…

Видно было, что им нелегко объяснить, потому что отец и сын переглянулись, призывая друг друга начать разговор.

— Мы из Модики[123], ваша милость, — снова нерешительно заговорил старик. — Но когда пасем овец, нередко бываем в этих краях… Так они и познакомились, случайно. Он мне говорит: «Отец, как вы думаете? Я бы женился на ней, только…»

— На ком? — спросил маркиз, начиная догадываться.

— На вдове… вашей милости, то есть на Сольмо…

— И пришли ко мне? Какое мне дело до этой женщины?.. Я не сержусь на вас только потому, что вы нездешние.

— Ваша милость простит нас, — вмешался парень.

— Нам посоветовали… — пробормотал старик.

— Не то посоветовали. У меня нет ничего общего с ней… Что я, родственник ее? Потому что она… служила у меня?.. Она вышла замуж… Теперь она вдова, свободна… При чем тут я? — Маркиз повысил голос, нахмурился и замахал руками: — При чем тут я?

Он разволновался от внезапно охватившей его досады, едва ли не от ревности к этому парню, к тому, кто в конце концов (и он это понимал) мог оказать ему неплохую услугу, увезя далеко отсюда эту женщину, из-за которой, возможно, синьорина Муньос не решалась принять его предложение.

— Кто вам посоветовал?.. Она?

— Нет, ваша милость. Один приятель, который очень уважает вашу милость…

— Скажите, что я благодарю его, но он мог бы и не советовать вам такую глупость… И женитесь, конечно, женитесь! Она свободна, повторяю. Я тут ни при чем и не хочу в это вмешиваться… Сразу поженитесь?

— Нужно выправить бумаги и чтобы в церкви обнародовали.

— И увезете ее в Модику?

— Если ваша милость позволит.

— Я тут ни при чем, не понимаете, что ли? — заорал маркиз.

Он разволновался. Ему казалось, будто Агриппина Сольмо совершает сейчас еще одно предательство и все они сговорились, должно быть, если только в этом нет какого-то коварства, если это не повод напомнить ему, маркизу, что она жива и чувствует себя связанной с ним!.. Пусть выходит замуж! Лишь бы убралась подальше!..

Он не хотел даже доставить ей удовольствие, высказав прямо в лицо, как бесчестно она поступила.

Торопится, значит, снова замуж!

Тут у него вырвалось грязное ругательство, как будто Сольмо стояла перед ним и он говорил ей это в лицо!

Чтобы облегчить душу, он рассказал обо всем своей кормилице Грации.

— Так-то оно лучше, сынок!

— Если придет, смотри!.. Я не хочу ее видеть!

— Я встречала ее много раз в церкви. Недавно она спросила меня: «Правда ли, что маркиз женится?»

— Кто ей это сказал?

— Не знаю. Я ответила ей: «Будь это правда, я бы первая узнала!» Ах, если бы святые души чистилища сотворили это чудо!

— Ну и… что она?

— Она сказала: «Да пошлет ему бог счастья!» Больше ничего. И каждый раз говорила: «Поцелуйте ему руки!» Но я всегда молчала об этом, чтобы не огорчать тебя, сынок!

И все же нет, он не должен был отпускать эту женщину, не высказав ей в лицо, как подло она предала его! Больше того, он должен был вырвать у нее признание в этом, чтобы она не могла кичиться в душе, что сумела посмеяться над маркизом Роккавердина. Он хотел, чтобы она плакала, чтобы сожалела о своем подлом поступке и понимала, почему он больше не хочет знать ее и захлопнул перед ней двери своего дома!

А потом подумал: «Я не прав. Пусть уезжает! Подальше! Пусть!»

Он боялся выдать себя, боялся, что она догадается. И злился на себя из-за своего малодушия, вспоминая о прошлом и вновь переживая то чувство, которое испытал однажды в Марджителло, когда впервые прикоснулся к ее девственному телу и поклялся ей: «У меня никогда не будет другой женщины!» Ах, как же она была тогда хороша!.. И потом… тоже! А на днях, когда рабочие ломали кирками стены ее комнаты, разве у него не сжалось сердце!..

«Я не прав! Пусть уезжает!.. Подальше!.. Пусть!.. И если б у нее хватило смелости…»

Но в этот вечер, когда маркиз неожиданно увидел ее перед собой в трауре, закутанную в черную шаль, в прихожей, где она прождала его почти час, зная, что он должен вернуться из Марджителло, когда он услышал, как она приветствует его дрожащим голосом: «Да благословит меня ваша милость!» — у него не хватило духу сердито пройти мимо, сделать какой-нибудь жест или сказать что-нибудь обидное, чтобы прогнать ее.

Ее смиренный облик и давно не слышанный голос, который вот уже несколько дней отдельными словами и фразами звучал в его ушах, как он тому ни противился (он и сам не мог разобраться отчего — от сожаления ли, гнева или закипающей ненависти), все-таки сломили его еще и потому, что он был захвачен врасплох.

— Что ты здесь делаешь?.. Почему не вошла? — спросил он ее вместо приветствия.

— Я хотела только повидать вас… Последний раз!

— Входи! Входи!

Голос маркиза зазвучал взволнованно, жесты стали резкими, властными.

Матушка Грация, поспешившая при звоне бубенчиков и грохоте коляски открыть дверь, отпрянула, вытаращив глаза, когда увидела, что они входят вместе.

— О пресвятая дева! — не удержалась она от восклицания.

Агриппина Сольмо кивком поздоровалась с ней и последовала за маркизом, пробираясь среди загромождавших комнаты лесов и инструментов каменщиков в столовую, где ремонт еще не начинали. Маркиз остановился и раздраженно захлопнул дверь.

— Я хотела только повидать вас… Последний раз… — повторила она, с трудом сдерживая рыдания.

— Разве я умирать собрался? — с мрачной иронией спросил маркиз. — Для тебя — это мне ясно — я давно уже умер!

— Почему, ваша милость?

— Почему?.. Разве ты не поклялась? — взорвался он. — Я что, силой заставлял тебя тогда клясться? Я только предложил. Ты могла отказаться, могла сказать: «Нет!»

— Каждое ваше слово было для меня приказом. Я повиновалась… Я поклялась искренно.

— А потом?.. Потом?.. Ну-ка попробуй теперь сказать, что это не так, если у тебя хватит смелости!

— Клянусь богом, который будет судить меня!

— Оставь бога в покое! Ну-ка попробуй скажи, что сдержала клятву!.. Ведь не можешь! Ты отдалась… своему мужу, как продажная девка! Разве он не был, не должен был считаться твоим мужем только для видимости?.. Вы оба поклялись!

— Ах, ваша милость!

— Ты, ты сама дала мне это понять!

— Да мыслимо ли это!

— Тебе было жаль его! Тебе казалось, что он унижен в глазах людей! Ты сама не раз говорила мне это.

— Это правда! Правда! Но вы только подумайте, ваша милость!.. Поначалу все ничего, как два чужих человека, как брат с сестрой. Бывало, я его видела всего полдня, по воскресеньям… А прошло несколько месяцев… Ох! Он вроде бы даже шутил: «Распрекрасная жизнь, ничего не скажешь! Передо мною накрытый стол, а я должен оставаться голодным!» Я не обращала на это внимания. Но потом он стал время от времени злиться: «Свалился на мою голову этот распроклятый… маркиз Роккавердина, чтобы вынудить меня на такую жертву!» А однажды: «Вы думаете, я не догадываюсь, что люди говорят? Этот рогоносец Рокко!» Я ответила: «Надо было раньше думать!» — «Вы правы!» Подумайте только, ваша милость. Легко ли слушать такие разговоры!.. Я же не каменная!

— Ну а потом?.. Что потом было?.. Ты ведь мне ничего не говорила!

— А зачем? Чтобы ваша милость гневалась?..

— Так что же было потом?

— Потом… Но вы только подумайте, ваша милость!.. Однажды я сказала ему: «Женщин у вас сколько угодно… Разве кто-нибудь мешает вам? Разве вам мало?» Он заплакал. Как ребенок плакал и ругался на чем свет стоит. «Надо кончать эту историю! Я не могу так больше!.. И что только за сердце у вас?» Что за сердце? Я виду не подавала, но втайне плакала из-за смертного греха, в котором жила…

— Из-за него ведь тоже!.. Говори! Признавайся!

— Нисколько! Нисколько, ваша милость!.. Нет, — добавила она, немного помолчав, — не хочу лгать!.. Но господь наказал нас… за одни только дурные намерения! И той ночью не дал ему вернуться домой!.. Ох!.. Мы пришли бы к вашей милости просить вас, умолять вас… Тем более что вам не было до меня никакого дела!.. Такова уж моя судьба! Да свершится воля господня!.. А теперь и имя мое исчезнет. Я уезжаю туда, где никто не знает меня. От отчаяния уезжаю… Если же когда-нибудь… Рабой, рабой вашей буду, и ничем больше! Ах! Я жизнь готова отдать ради вашей милости!

Маркиз слушал ее со всевозрастающей тревогой, закусив губу, чтобы не взорваться. И когда она на мгновение умолкла, а потом сразу же добавила: «Нет, я не хочу лгать!» — кровь ударила ему в голову, словно он увидел, как прямо у него на глазах снова свершается подлое предательство.