Ничего не говори. Северная Ирландия: Смута, закулисье, «голоса из могил» - Патрик Радден Киф

– Видно, что вы никогда в тюрьме не сидели! – воскликнула Прайс, пошла прямо к кабинке без двери и сделала там свои дела.

Прайс была известна своим язвительным остроумием. Временами она могла блистать им. Однако было видно, что она обеспокоена. Она чувствовала себя так, будто большую часть времени роется в голове, собирая мозаику из кусков и частей своего прошлого. Ей не давала покоя ее молодость – то, что она делала для других и себя самой. Многие из ее старых товарищей страдали от ПТСР (посттравматического стрессового расстройства), погружаясь в кошмарные события прошлого десятилетия, просыпаясь ночами в холодном поту. Временами, когда Прайс была за рулем, а ее сыновья сидели на заднем сиденье, она бросала на них взгляд в зеркало заднего вида, и оттуда на нее смотрел не Дэнни и не Оскар, а покойный товарищ по борьбе Джо Лински. Однажды в Тринити во время лекции о политических заключенных Прайс в ярости встала и начала перечислять имена республиканцев, участников голодных забастовок, а затем вылетела из аудитории. И больше никогда туда не вернулась.

Прайс воспринимала Соглашение Великой пятницы как обман исключительно ее личных надежд. «То окружение, в котором она родилась, было предано, – вспоминал ее друг Имон МакКанн. – И это оказало на Долорс более сильное и глубокое воздействие, чем на многих других людей». Она закладывала бомбы и грабила банки, она видела, как умирают ее друзья, и сама была на волосок от гибели, и все это в надежде на то, что насилие в конечном итоге приведет к национальному освобождению, за которое сражались поколения ее семьи. В интервью ирландскому радио она говорила: «Ради того, чего Шинн Фейн сегодня добилась, мне было бы жаль и хороший завтрак пропустить. Добровольцы не только умирали, – заметила она, – им еще также приходилось и убивать, понимаете?»

В психологии существует понятие «моральной травмы» – термин, который отличается от просто «травмы» и связан с тем, что испытывали бывшие солдаты в отношении тех страшных вещей, которые они делали во время войны. Прайс страдала от острой моральной травмы: она полагала, что ее ограбили, отняли всякое этическое оправдание ее поведению. Чувство обиды усиливалось тем фактом, что человек, руководивший республиканским движением на пути к миру, был ее дорогим другом и старшим офицером Джерри Адамсом. Адамс отдавал приказы – приказы, которым она, веря в общее дело, подчинялась. А теперь оказалось, что не нужны вооруженная борьба вообще и сама Долорс в частности. Это наполняло ее бессильной яростью.

На республиканских мероприятиях в графстве Мейо в 2001 году она встала и заявила, что «сыта по горло» россказнями тех, кто говорит, будто не состоял в ИРА. «Джерри был моим командиром», – воскликнула она. Высказывания такого рода не приветствовались Шинн Фейн, и потому несколько раз бравые ребята подходили к Прайс, приказывая ей замолчать. Но явное стремление Шинн Фейн все контролировать лишь разжигало ее гнев. Когда ИРА в 1990-х годах выступила с мирной стратегией, образовались разрозненные вооруженные группы, некоторые из них продолжали дальнейшие насильственные действия. Прайс порой посещала собрания таких организаций, но не присоединялась к ним. «Вы хотите снова вернуться к войне?» – спрашивала она у них.

Но при всем том она не могла позволить прошлому захлестнуть ее. Ее мальчики, Дэнни и Оскар, не имели к политике никакого отношения. Прайс шутила, что, когда она говорит о бурных событиях своей молодости, им кажется что это было очень давно – в «каменном веке». После целой серии убийств на национально-религиозной почве в 1998 году Стефан Ри замечал: «Все так привыкли к состоянию войны, что не могут уже представить ничего иного». Прайс пыталась примирить себя с мирным процессом. Мэкерз основал журнал под названием «Бланкет» (The Blanket), в котором печатались недовольные республиканцы, и Прайс стала регулярно писать туда статьи. В ее колонку часто помещали ядовитые письма, адресованные непосредственно Адамсу, или рассуждения о нем. «Джерри Адамс так мягко стелет, утверждая, что нет оснований для паники: «Все пройдет, вы же знаете», – писала она в 2004 году, снова ссылаясь на слова Адамса. – ИРА распустят… оружие замуруют в бетон… Некоторые получат должности в сфере политики, другие – иную, но хорошую работу (типа работы в сообществе), кто-то пойдет управлять магазинами, таксисты – водить, будут и бандиты, и мошенники. Так устроен мир».

Как и Брендан Хьюз, Прайс размышляла о республиканских мучениках. Она набрасывалась с критикой на предположения Адамса о том, что если бы Бобби Сэндз был жив, то он бы стал политиком. «Бобби говорил нам, что он совершенно не думает о мирном процессе, – писала Прайс. – Я часто спрашиваю себя, что бы сейчас говорили от моего имени, если бы тогда в Брикстонской тюрьме голодовка дошла до ее логического завершения? Под какими фразами в Соглашении Великой пятницы я бы могла подписаться?» (Так случилось, что семья Сэндза с негодованием обратилась к Шинн Фейн, протестуя против использования его имени и фотографий в кампании по сбору средств, и потребовала прекратить это.) Прайс с горечью отмечала, что в прежние времена Адамс, выступая перед республиканской аудиторией, упоминал имя ее святой тетушки Брайди. Сама она часто думала о Смуте. «За что мы убивали? – спрашивала она себя. – И за что мы умирали? Что это на самом деле было?» Часто она видела Адамса во сне.

И при всем том она страшно гордилась своей бурной жизнью. Когда в 2003 году ее посетила американская студентка Тара Кинен, Прайс сказала: «Мне хочется думать, что я являюсь наглядным примером того, как глубокая вера способна вывести любого обычного человека за пределы и ограничения – как физические, так и умственные». Она говорила так, будто была каким-то выносливым спортсменом, а не бойцом. «Обычный человек способен реагировать необычно, – продолжала она. – Это как женщина, которая может поднять автомобиль, чтобы спасти своих детей. Никто из нас не знает пределов своих возможностей».

Когда Мэкерз рассказал Прайс о Белфастском проекте, она согласилась принять в нем участие. Они встречались в ее доме и беседовали часами. Мэкерз включал запись, и женщина с гордостью говорила о своем республиканском происхождении, о радикализме в подростковом возрасте во время движения за гражданские права, о террористической