Фонарь на бизань-мачте - Лажесс Марсель

Назавтра, придя домой к завтраку, господин Арну возгласил с большим пафосом:

— Этот лейтенант Шамплер — личность, перед которой я преклоняюсь! Все бумаги будут сегодня днем у нотариуса в полном порядке. Завтра, сразу же после мессы, состоится брачная церемония.

— Что вы говорите? — воскликнула Фелисите.

Но госпожа Арну, утопая в слезах, уже целовала ее и спрашивала, есть ли у Фелисите нарядное белое платье.

…И вот уж Розелия укладывает дорожные сундуки. И все теперь начинают каждую фразу со слов: «Особые обстоятельства…» А продолжают ее в зависимости от того, заходит ли речь о церкви, о платье невесты или об отъезде молодоженов прямо со свадебной церемонии.

Супруги Арну и два морских офицера были свидетелями. Лейтенант чуть подробнее рассказал о поместье, купленном им с торгов, но Фелисите не прислушивалась к разговору, была рассеянна. Да и те, кто присутствовал на церемонии, словно спешили скорее с этим покончить и освободиться от неприятной скованности.

По возвращении из церкви Фелисите переоделась в длинное платье для верховой езды. Лейтенант, как и обещал, обо всем позаботился, все, казалось, предусмотрел. Они отправлялись вдвоем, а эскорт со всем багажом должен был выезжать через час.

— Мы передаем тебя в добрые руки, — сказала, вытирая глаза, госпожа Арну.

— Ну-ну, мой дружочек, — пробормотал ее муж, — надо радоваться.

Его здравый крестьянский ум был окончательно покорен решительным поведением лейтенанта. Он не уставал повторять, что этот молодец далеко пойдет!

— Лишь бы он нам позволил хоть изредка видеться с Фелисите, — сказала его жена.

Едва миновав ворота западного предместья, они пустили лошадей рысью. Тропинка, соединявшая некогда город с деревней на Черной речке, стала широкой проезжей дорогой. С обеих ее сторон нет-нет да выглянет из-за деревьев какая-нибудь крыша. Виднелась белая каменная ограда, аллейка с песчаным покрытием, детишки, бегущие наперегонки. Прежде чем спуститься к Соломенному ручью, они решили сделать короткий привал. За долиной сверкало море, и шхуна летела к порту на всех парусах. Когда они снова отправились в путь, какая-то женщина, стоявшая у садовой калитки с младенцем, проводила их долгим взглядом. Потом они миновали маленький мостик. Солнце уже приближалось к зениту, но было не жарко. На склонах Хмурой горы Открытия и вокруг бухты Любезной колыхались под ветром рыжие, опаленные травы.

Растерянность и нервозность Фелисите сменились полнейшим умиротворением. Она восхищалась этим мужчиной, скакавшим на лошади рядом с ней и словно имевшим власть над любыми стихиями. Никогда еще день не казался Фелисите таким лучезарным. Перед ними летели желтые и голубые бабочки, которые иногда припадали к земле, потом вспархивали и исчезали в кустарниках.

На мосту, перекинутом через Гранд-Ривер, им встретились огородники, направлявшиеся в Порт-Луи. Их негры, согнувшись в три погибели, волокли на себе корзины, битком набитые овощами. На порогах амбаров и мельниц, расположенных слева по течению реки, стояли люди, с любопытством разглядывавшие всадников.

Доехав до развилки, они свернули на лесосеку, ведущую к Черной речке. Солнце просвечивало сквозь густую листву, и подковы их лошадей вздымали запахи перегноя, полеглой травы. Египетская акация, эбеновые, канифольные, тамариндовые деревья сплетались ветвями над узкой тропой.

Птицы, вспугнутые лошадьми, вскрикнув и покружившись на месте, устремлялись в полет. Прочертят в воздухе синюю, красную или коричневую кривую и сгинут среди листвы. Крупная рысь, убегая, испустила несколько однообразных отрывистых воплей, раскатившихся эхом под плотным навесом зелени. Случалось, тропу пересекала грациозная лань или величественный олень. С ветки на ветку прыгали серые обезьяны.

Они ехали в строевом лесу уже более двух часов, лишь изредка перебрасываясь словами. Фелисите впервые попала в эту часть острова. Иные виды деревьев были ей незнакомы, и порой ей хотелось вволю налюбоваться древовидными папоротниками и даже нарвать букет из их длинных перистых листьев, в которых путалась на ходу ее лошадь.

Добравшись до речки, которую им предстояло перейти вброд, они снова сделали остановку, чтобы дать отдышаться своим лошадям и перекусить самим.

Они устроились на бережку под сенью миробалана, и Фелисите открыла корзинку, которую Розелия приторочила к ее седлу. Она достала оттуда жареного цыпленка, крутые яйца, сладкий пирог и бутылку вина.

— Наш свадебный завтрак, — сказал, садясь, лейтенант, который уже успел привязать лошадей к стволу молодого эбенового деревца.

Он принялся разрезать цыпленка. Всю жизнь, стоило Фелисите закрыть глаза, как перед ней возникала эта картина: оба сидят, прислонившись к дереву, и впервые, как и положено новобрачным, пируют вместе. Лейтенант с почтительной нежностью наклонялся к ней, и то и дело ловил, смеясь, ее руку и, поднимая стакан, говорил, что пьет с ее губ.

Фелисите казалось, что происходит нечто безмерно отрадное и значительное, от чего у нее перехватывало горло, и ей было ясно, что со вступлением в новую жизнь все ее прошлое разом исчезнет, выветрится, как дым. Она согласилась шагать бок о бок с этим мужчиной, деля с ним и радость и горе. Теперь достаточно было ему протянуть руку, чтобы привлечь ее к себе. Он снова поднял стакан:

— Выпьем за наше будущее. У меня великие замыслы…

Улыбаясь, она наблюдала за ним. Он обращался с ней как с ребенком, которого следует развлекать, и она была ему благодарна за это. Позднее, когда она поняла, как сильно его волнует присутствие женщины, ей подумалось, что наилучшим из всех возможных свидетельств его любви было то, каким уважением и заботой он ее окружал во время этой поездки.

Засунув остатки еды и тарелки в корзину, лейтенант вновь прицепил к поясу свой пистолет, который он положил, пока они завтракали, возле себя на траву. Оседлав лошадей, они переправились через речку. Вода была лошадям по колено, шли они медленно. Кулички, вспорхнув, пересаживались подальше. Оказавшись на другом берегу, всадники пришпорили своих лошадей и поскакали рысью.

— Через два часа… — сказал лейтенант.

Когда тропа расширялась, он подводил свою лошадь к лошади Фелисите и, едучи рядом, рассказывал ей про поместье и дом. Он туда переправил на каботажном судне все свои привезенные с востока диковины и потратил два дня, чтобы придать дому вид, достойный его молодой хозяйки. Слушая лейтенанта, она простодушно подумала: «Теперь он мне даст тот эбеновый ларчик, украшенный перламутром…»

Солнце палило вовсю. Лейтенант снял камзол, и ветер вздувал его шелковую сорочку с кружевным жабо. Фелисите находила его красивым, и красота эта в сочетании с необычайной жизненной силой несколько подавляла ее, хотя точно определить свои ощущения она бы наверняка не смогла.

По дороге им встретились два становища дровосеков, но двери хижин были закрыты, и лишь собаки приветствовали ездоков звонким лаем. Солнце уже клонилось к закату, когда они перешли реку Тамарен. Отсюда тропа разветвлялась — одна дорожка спускалась к песчаному побережью, другая вилась среди жухлых трав но склону горы. Тут лес был изрежен, и с некоторых прогалин виднелось море. Волны, накатывая, разбивались о цепь рифов, и к благоуханью перегретого леса примешивались ядреные запахи океана…

Память Фелисите навеки запечатлела подробности этой первой поездки верхом в Белый Замок. Зимы сменялись веснами, вырастали новые поселения, еле заметные тропки одна за другой превращались в дороги, которые то покрывались глубокими колеями, то утрамбовывались копытами прогоняемых по ним стад. А в воображении Фелисите дорога из Порт-Луи к Черной речке по-прежнему шла среди диких джунглей, с их никому не известными птицами и висящим в воздухе неосязаемо тонким запахом палых листьев и соли.

Вдруг лейтенант осадил свою лошадь.

— Здесь, — сказал он, — начинаются наши земли.