Банда профессора Перри Хименса - А. Вороной

Не спал теперь лишь оператор телекомпании Эр‑би‑си. Пиво он вовсе не употреблял, так как у него была больная печень, а от пепси‑колы всегда возникала изжега. Так что он потихонечку отхлебывал из своего термоса домашний компот и гнал все кадры, все происходящее у него на глазах на свою телестудию. А та уже выплескивала всю информацию на миллионы и миллиарды телеэкранов.

Оператор был, в общем‑то, безобидным малым, нейтральным. И ему никак не хотелось терять работу из‑за какого‑то там пива или небольшого конфликта между этими музыкантами и полицией. Да, собственно, его‑то, конфликта, и не было. И все же к нему подвалил тот, в черном костюме, помахал перед камерой своим кольтом, калибра где‑то сорок второго — сорок пятого, доисторического, шестизарядного. И оператор тут же выдал этот кольт на экраны. И все смогли увидеть, какое же все же огромное дуло у этого кольта.

Директор Федерального бюро расследования, всевидящего ФБР, сделавший неплохую карьеру при новом президенте, крошка Берни Шенк, не находил себе места, делал разгон всем сойм подчиненным, сам лично вот уже шестую минуту накручивающий диск тевида, пытаясь дозвониться до полицейского управления в Эйрунепе. И здесь кто‑то мешал, кто‑то забивал его волну, какой‑то стоял треск, шум, визг. Тогда Шенк связался с военно‑воздушной базой США в Перу и попросил срочно перебросить к силовому колпаку номер два, к выходам из него, три роты солдат военной полиции.

Бандит, наконец, встал на ноги. Теперь уже все его опознали. Это он. Дик Ричардсон, тот, кто задушил в баре «Плейфул» невинную девственницу, мадам Нонг Ки. И где задушил, в столице самого лучшего и образцового штата, в Гаррисберге. Президент, конечно, этого не простит, он, Ральф Хилдберг, конечно, этого просто так не оставит. Ему, этому бандиту, пока удавалось там, в той сельве, там, под силовым колпаком, скрываться на протяжении 35 дней! Но теперь‑то его вот‑вот схватят!

Оператор передвижной телестудии Эр‑би‑си показал спящих военных, перевел камеру на спящих агентов ФБР, на спящих полицейских. И даже сам бригадный геренал Альфрен Силкуорт спал. Объектив высветил его дряблое пухлое лицо с близкого расстояния, и на экране видны были даже черные волосы, торчащие из носа генерала.

Потом оператор умудрился показать себя самого, улыбающегося. Пусть все видят, кто ведет репортаж, ведь он‑то здесь остался совсем один с этим бандитом. Ну, еще, конечно, те трое, музыканты и певичка. Затем он перевел камеру на бандита.

Дик Ричардсон ничего не понимал. Сначала ему показалось, что это пришла какая‑то общественная делегация с плакатами и зонтиками, чтобы встретить его. Но приглядевшись, он все же нашел некоторое отличие. В позах, в форме, в оборудованных окопах. Но они, эти блюстители порядка, агенты и военные, видимо, сильно утомились, поджидая его, — как же, он столько промешкал перед выходом, все никак не решаясь в него податься — и сейчас, видимо, все проснутся. Вон те двое, кажется, уже и проснулись. Один, вырядился‑то как, сволочь, в белый костюмчик, идет к нему. Трахнуть бы его палкой по голове, чтобы так не пялил свои фэбээровские зенки на меня. И чего уставился так? Думает, что я буду в него стрелять? А из чего? Не из того же, что ниже живота?… И людей «Дже» не видно, бросили меня, попрятались по норам, как кенгуровые мыши… Тоже мне, экстремисты пугливые!..

— Синьор Ричардсон, вам передает привет профессор Хименс! — выкрикнул Паоло, продолжая внимательно следить за Диком, за его руками. — Он говорил еще, что ваш отец посадил новое дерево на могиле вашей матери! — снова прокричал тот, что был одет в белый костюм, наблюдая за реакцией бандита.

Дик криво улыбнулся, сделал еще несколько шагов к итальянцу, зашатался. Тот подхватил его, помог доковылять до уже выруливающего на дорогу рефрижератора.

Приятно покачивало, убаюкивало, монотонно работал двигатель. В кабине было не так жарко, чуть слышно посвистывал кондиционер. И его клонило в сон, но этот тип, этот кретин в белом костюме, не давал ему спать, он то и дело больно толкал его кулаками под бок. Потом подал Дику бутылку пива, какой‑то сверток. Там были манные лепешки, нарезанный тонкими ломтиками белый хлеб, пахучий и вкусный, его любимый, тонкие ломтики ветчины. И он, как голодный зверь, набросился на еду, стараясь запихать в рот как можно больше всего, будто кто‑то все это отберет сейчас. И этот «кто‑то» тут же и нашелся. Опять этот вырядившийся как на свадьбу кретин начал отнимать у него хлеб, ветчину.

— Так нельзя, синьор Ричардсон! Нельзя! Нужно тщательно пережевывать пищу! У вас может возникнуть заворот кишок! А мы должны доставить вас живым!

Вот падла, как говорил мой отец, привязался! Как же, о моем здоровье беспокоится! И пожрать не даст спокойно. И где это профессор их раздобыл? Никак из компании Чезаро эти ублюдки!.. Ну, не так сильно, Ричардсон! Они же спасли тебя! Или, по крайней мере, пытаются это сделать… Пытаются!..

Крутивший баранку плешивый мафиози косился на Дика, зажатого между ними, тоже толкал локтем под бок. И это его нервировало, но после выпитого пива, после того, как он перекусил лепешками, глаза начали сами собой слипаться.

Сквозь дремоту он слышал какой‑то бессвязный разговор этих двух мафиози, но ничто его уже не волновало, ни их слова, ни эти небольшие неудобства. Главное — он выбрался из‑под силового колпака, выбрался из того зеленого ада, выбрался в знакомый и привычный мир, выбрался к людям, к цивилизации.

— А что будет с нашей певичкой? — прогундосил кто‑то слева над ухом.

— Она медик. Ее наняли всего лишь на день, а заплатили почти за целый год. И она ничего не знает. Скажет: «Меня насильно заставили петь и продавать пиво», — вот и все оправдание. Да и знает она мало. Ничего не знает.

— Поэт приказал ее оставить?

— Да. Полицию нужно уважать, сказал он. И им нужно оставлять некоторые улики, а не то и обидеться могут. Да и скучно работать без вот таких маленьких улик. Так он сказал. Но мне кажется, он еще побаивался за свою скрипку, как бы я ее не потерял здесь. А так она ему передаст в целости и сохранности.

— А как мы отсюда выберемся, Паоло? — снова назойливо, ну как муха, пропищал у левого уха тот, в черном костюме.

— Поэт сказал — никакого риска. Гарантия сто процентов. О, мама мия! — возопил кто‑то у правого уха, этот, наверно, кретин в белом; и что его так укусило? — Я и забыл! Босс сказал, что потом за все отвечать будет этот бандит, мистер Ричардсон! А ну разбуди его ласково, Лючано!

Дик чуть не подпрыгнул от боли. Слева кто‑то саданул его локтем по ребрам. Он сонно поглазел на дорогу, на проносившиеся по бокам бурые холмы. Где‑то над кабиной что‑то загрохотало. Потом далеко впереди вынырнул низколетящий реактивный военный самолет. Снова загрохотало над кабиной. Еще один пронесся истребитель.