Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал - Франсин Хирш

доказательствами его участия в уничтожении евреев. Все смотрели, как Геринг важно надулся и выкрикивает отрицание за отрицанием[923]. Когда перекрестный допрос завершился, Геринг вернулся на скамью, и другие подсудимые принялись живо поздравлять его. Он напомнил Флэннер «гладиатора, только что выигравшего битву»[924].

Следующие полтора дня очередь допрашивать Геринга досталась Максуэлл-Файфу. Он успешно завалил Геринга доказательствами участия люфтваффе в убийстве пятидесяти офицеров Королевских ВВС. Но все же Геринг непоколебимо настаивал на том, что ничего не знал об уничтожении евреев и о подробностях творившегося в концлагерях. Когда Максуэлл-Файф представил документ от августа 1942 года, где утверждалось, что «осталось в живых лишь несколько евреев», Геринг заявил, что и этот неправильно переведен. Он утверждал, что, согласно этому документу, «осталось лишь небольшое число» евреев. Возможно, они куда-нибудь «уехали»[925]. В целом Максуэлл-Файф остался доволен своим перекрестным допросом – особенно в сравнении с Джексоном, который, по его мнению, «только помог толстячку усилиться». Он написал жене, что пару раз ему удалось отправить Геринга в нокдаун[926].

У Геринга все еще были силы бороться, как вскоре обнаружили советские обвинители. Днем 21 марта Руденко начал свой перекрестный допрос Геринга; западные обвинители наблюдали, не вмешиваясь. «Эти двое отлично понимали друг друга и сражались не рапирами, а дубинами», – отметил Тейлор[927]. Руденко мягко, но напористо оспаривал заявления Геринга о превентивной войне[928]. Геринг отвечал с откровенным презрением. Он снова и снова повторял, что операция «Барбаросса» была реализована, чтобы предотвратить нападение России. Он продолжал все отрицать, когда Руденко предъявил ему заметки с совещания в июне 1941 года, на котором германские руководители обсуждали будущую аннексию Крыма, Кавказа, Поволжья и Прибалтики. Геринг настаивал, что эти записки «преувеличенны»: «Я, как старый охотник, придерживался принципа не делить шкуру неубитого медведя». «К счастью, медведя не убили», – ответил Руденко. «К счастью для вас», – парировал Геринг[929].

Геринг откровенно наслаждался этой пикировкой. Когда Руденко сослался на приказ от августа 1942 года «выжать» все, что можно, из оккупированных территорий на востоке, Геринг снова нашел ошибку в переводе и заявил, что сомнительное слово следует перевести как «заполучить». Он громогласно настаивал, что в немецком языке есть огромная разница между «заполучить» и «выжать». Вскоре после того он признал, что Германия использовала принудительный труд, – но предположил, что не все люди из Восточной Европы были угнаны в Германию. Он обвинил советские власти в том, что они депортировали около 1 миллиона 680 тысяч поляков и украинцев из Польши на Дальний Восток[930]. Руденко вернул его к вопросу о принудительном труде в Германии – но не опротестовал его обвинений. Тем вечером Геринг похвастался тюремному психологу Густаву Гилберту, как он «протащил эти слова» о поляках и украинцах. «Хо-хо! Держу пари, ему за это достанется от старика Иосифа!»[931]

К этому моменту все обвинители были подавлены отказом Трибунала обуздать Геринга. Джексон чувствовал, что его старый друг Биддл его предал[932]. В то же время советские обвинители понимали, что во многих важных аспектах дела им приходится рассчитывать только на себя. И Джексон, и Максуэлл-Файф, и де Риб отказались подписаться под руденковским письмом протеста в адрес Трибунала по поводу статьи 21 – и тем самым совершенно явно дали понять, что, когда дело дойдет до Катыни, советским обвинителям придется драться в одиночку[933].

21 марта в Москве Вышинский собрал совещание комиссии Политбюро по Нюрнбергскому процессу для обсуждения ситуации с Катынью. В сентябре, когда советские представители решили добавить катынский эпизод к Обвинительному заключению, они и вообразить не могли, что Трибунал позволит защите вызвать свидетелей для дачи показаний об этом массовом убийстве. Теперь комиссия Политбюро решила найти и подготовить своих собственных свидетелей в поддержку советских обвинений. Горшенин должен был набрать свидетелей в Польше; глава Смерша Абакумов – послать агентов в Софию для переговоров с болгарскими свидетелями; глава МГБ Меркулов – набрать свидетелей в Германии и Советском Союзе. Меркулов должен был также опросить советских судмедэкспертов и собрать «сертифицированные документы» о трупах, в том числе протоколы вскрытий. Конечно, это была проработанная фальсификация: большую часть этих доказательств сфабриковали или должны были сфабриковать. Вышинский приказал Руденко побольше разузнать о свидетелях, которых запросила защита. Кто такие Оберхаузер и Берг и что они знают о Катыни?[934]

Вышинский также поручил чиновникам МИД составить список процедурных нарушений Трибунала. Этот список был нужен ему как оружие на случай, если ситуация с Катынью совсем выйдет из-под контроля. Чиновники быстро выполнили поручение и нашли множество нарушений, на которые можно было сослаться. Они заявили, что Трибунал с самого начала нарушил Устав, позволив американскому обвинению вызывать свидетелей до того, как другие главные обвинители произнесли свои вступительные речи. Трибунал также не запретил подсудимым давать интервью прессе. Здесь они сослались на интервью Геринга, вышедшее в декабре в газете «Ди нойе цайтунг», в котором он восхвалял фашизм. По поводу последних событий чиновники заявили, что судьи упустили из виду не только статью 21, но и статью 19, согласно которой «Трибунал не должен быть связан формальностями в использовании доказательств», когда речь идет об общеизвестных фактах[935]. Советская сторона продолжала утверждать, что виновность немцев в катынских убийствах – факт общеизвестный.

22 марта, когда Руденко возобновил перекрестный допрос Геринга, тот начал с нападок на Советский Союз за его поведение во время войны. Случился один из все более редких эпизодов американо-советского сотрудничества: Джексон поддержал Руденко, опротестовав обвинения Геринга, и суд исключил из протокола несколько геринговских заявлений. Додд написал близким об этом инциденте и рассказал, как «Руденко вышел из-за стола» и поблагодарил Джексона за помощь[936]. Руденко завершил свой допрос до обеденного перерыва. Де Риб, уставший от разглагольствований Геринга, заявил, что у французов нет к нему вопросов[937].

Эти две недели, выделенные Герингу, долго тянулись для всех участников процесса, а ведь Штамер еще должен был представить Трибуналу документы в защиту своего клиента. Джексона тревожила мысль, что адвокаты защиты будут зачитывать документ за документом для судебного протокола и бывшим нацистским руководителям будет уделяться все больше внимания, а эффект обвинительных выступлений будет слабеть. Джексон стремился избежать такого сценария и ускорить ход дела, а потому в тот день сделал Штамеру и судьям одно предложение. Отдел переводов уже закончил переводить документы Геринга на четыре языка Трибунала. Возможно, Штамер сможет представить их в Трибунал в полном объеме, а не зачитывать вслух. Джексон продолжал: если Штамер согласится, американское обвинение