Тайные архивы русских масонов - Тира Соколовская

Еще во время следствия над декабристами особое внимание уделялось их участию в работе организации вольных каменщиков. Подтверждающие членство в ложах предметы и бумаги поступали в Тайный следственный комитет, затем были переданы в Государственный архив, а после 1917 г. — в Архив Октябрьской революции (ныне Государственный архив Российской Федерации). Оттуда они разошлись по музейным хранилищам, впоследствии часть попала в Отдел металлов Государственного Исторического музея [16. С. 329]. В 1946 г. туда была передана очередная партия знаков из Государственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина (бывш. Румянцевский музей, ныне Российская Государственная библиотека) [48. С. 74].

В конце XIX — начале XX веков реликвии вольных каменщиков попадали в частные провинциальные и губернские музеи, связанные с деятельностью Ученых архивных комиссий. Например, в музее П.И. Щукина хранилась фотография масонских лент, запонов и знаков из собрания Е.Н. Скаржинской (ОМ ГИМ Мас 407) — почетного члена Полтавской ученой архивной губернской комиссии. Она организовала музей в своем имении Круглик недалеко от г. Лубны. Судя по надписи на фотографии, вещи поступили туда из собрания киевского торговца Э. Дуба. После 1905 г. более 20 тысяч экспонатов были переданы владелицей в собственность полтавского земства [71. С. 7].

Еще одно «прогремевшее» крупное собрание масонских предметов принадлежало Федору Михайловичу Плюшкину, «по профессии торговцу, известному археологу и владельцу музея древностей в Пскове». Он, как и многие другие, собирал старинные картины, миниатюры, гравюры, рукописи, старопечатные книги, предметы старинного быта и культуры, оружие, монеты [72. С. 1147–1148]. Его музей, благодаря публикациям в газете «Новое время», был широко известен. В 1911 г. «по поручению этнографического отдела Русского музея Императора Александра III» его обследовали специалисты. В качестве эксперта по масонской коллекции выступала Т.О. Соколовская. Она отмечала, что Орденских рукописей в музее было немного, зато имелись передники, розенкрейцерские (т. е. высших степеней) перевязи, знаки лож, ковер с эмблемами, табакерки, перстни и другие вещи [32. С. 1061–1062]. В настоящее время коллекция Ф.М. Плюшкина распределена по отделам Государственного Русского музея в Петербурге.

В 1914–1915 гг. в издательстве «Задруга» в Москве вышли первые два тома роскошно оформленной книги «Масонство в его прошлом и настоящем» под редакцией С.П. Мельгунова и Н.П. Сидорова (третий том был выпущен в 1921 г.). В проспекте издания говорилось: «Каждая масонская ложа имела свое наименование, свои отличительные признаки, свои вещественные знаки. Перед читателями эти своеобразные, полные таинственной занимательности памятники пройдут в многочисленных иллюстрациях, которыми будет снабжено издание. Большинство этих вещественных знаков масонского ритуала, символистических картин и пр. будут воспроизведены с подлинников, хранящихся в наших общественных хранилищах и частных коллекциях» [30]. Издатели и авторы сдержали свое обещание: цветные и черно-белые иллюстрации имеются почти на каждой странице. Как правило, под фотографиями указано собрание, в которое входил предмет. В числе других участников вещи предоставили виленский собиратель Ф.О. Врублевский (у него имелась значительная коллекция знаков польских масонских лож [41. Лл. 1–2]) и витебский коллекционер Вячеслав Петрович Федорович.

В книге опубликованы также фотографии вещей из собрания Т.О. Соколовской, поместившей в двухтомнике три статьи. Она активно изучала вещественное наследие вольных каменщиков, уделяя особое внимание символике и обрядности русского масонства [55–65]. У нее Также имелась коллекция предметов (в основном знаков степеней и должностей), фотографии которой были опубликованы в журнале «Столица и усадьба» в 1917 г. [60. С. 22]. В 1935 г. собрание, дополненное знаками лож, запонами, лентами, рисунками, было приобретено Государственным литературным музеем (часть коллекции в составе архива Т.О. Соколовской находится ныне в Российском государственном архиве литературы и искусства). Любопытны фотографии знаков лож и дипломов. Их оформление позволяет предположить, что они предназначались для экспозиции, возможно, на выставке «К столетию закрытия масонских лож в России» (1922 г.). Точно так же были подготовлены фотографии сцен из пьес о масонстве, принадлежавших перу Т.О. Соколовской (имеются сведения, что в 1926 г. пьесы были поставлены на сцене одного из клубов Ленинграда под непосредственным руководством исследовательницы [11. С. 559]). Неоспоримую ценность коллекции придают комментарии Т.О. Соколовской, расшифровывающие назначение редких предметов.

Замечательный русский историк Николай Михайлович Дружинин совершенно справедливо отмечал, что вещественные реликвии оживают только тогда, «когда мы сумеем расшифровать их прошлое, понять их как внешние символы общественных отношений» [16. С. 305]. Поэтому вполне естественно поставить вопрос о способе хранения масонского инвентаря в современных российских музеях. Как правило, документация и утварь ложи составляли неделимый комплекс, и понимание назначения предметов обеспечивалось описаниями ритуалов. В современных музеях вещи часто распределяются по разным отделам — тканей, изобразительных материалов, керамики, деревянных предметов, нумизматики и письменных источников. Такое деление, удобное на первый взгляд, представляется некорректным, так как затрудняет комплексное изучение коллекций. Ведь если, например, с деревянных столбов, символизирующих подпоры масонского храма мудрости, снять металлические литеры, или с шелкового запона спороть знаки степени, также сделанные из металла, то понять назначение этих предметов по отдельности будет чрезвычайно сложно.

Масонская ложа представляла собой «союз братьев, сплотившихся в организацию» [59]. В обычной практике ложа создавалась группой людей (братьями-учредителями), которые затем подавали прошение в вышестоящую масонскую инстанцию [2] для официального открытия (инсталляции) и получения патента [64]. В противном случае ложа не считалась «правильной». Поскольку названия «мастерских» вольных каменщиков обязательно различались, то и знаки их не были похожи друг на друга. По ним братьев опознавали в других ложах и на праздничных собраниях, присутствовать на которых могло иногда несколько сотен братьев. В XIX веке рассылались специальные циркуляры, содержащие сведения о названии и отличительном знаке вновь открытой «мастерской» [74]. Основные элементы знака ложи могли изображаться в ее виньетках, реже на печати [61. С. 349].

Масонство не являлось однородной организацией: внутри него существовало несколько различных систем, отличавшихся ритуалом, символикой и числом степеней посвящения. Обычно исследователи выделяют три группы «градусов» (т. е. степеней): иоанновские, шотландские и высшие. Инвентарь, используемый в обрядах, имел строго определенный внешний вид. Поэтому, если в России открывалась первая «мастерская» какой-либо системы, то вышестоящая ложа могла частично снабдить братьев образцами предметов, необходимых для умозрительных «работ». Поскольку в большинстве случаев патент получали из-за границы, то «клейноды» (символические предметы) были, естественно, заграничного происхождения. Они прочно входили в обиход и сознание русских братьев [35. С. 208] и служили образцом для изготовления инвентаря всех остальных лож данной системы. Например, при открытии в 1777 г. в Петербурге «Капитула Феникса» (главноуправляющей мастерской шведской системы в России) от вышестоящей ложи Швеции братья получили обрядовые предметы для самого Капитула и низших лож, знамя Ордена, великий Орденский меч, корону мудрости, скипетр и жезлы, лампаду, колокол, ключ, секиру, молот, рыцарские доспехи, символы высших посвящений, отличительные знаки степеней и должностей братьев [57. С. 4].

Анализ инвентаря лож и описаний обрядов показывает, что знаки степеней и должностей имели строго установленный символический набор. Они отличались лишь художественностью исполнения, зависевшего от средств ложи и от способностей ремесленника-изготовителя. В противоположность им знаки лож создавались из масонских символов в соответствии с индивидуальной программой и названием мастерской, поэтому их легко определить на общем фоне инвентаря, даже если на предметах не имеется соответствующих надписей.

Знак ложи являлся частью комплекса вещей, принадлежавших брату-масону, «сидящему в ложе и присваивающему себе символы, яко знаки своего состояния» [19. Л. 4] в орденской иерархии. Находившийся на заседании вольный каменщик надевал специальное одеяние, причем элементы его различались в соответствии с системой, по которой работала ложа. Он также обязательно «налагал» знаки ложи, степени и должности, крепившиеся на одежду или специальную ленту. Внешний вид и состав предметов для каждой степени был строго определенным, неизменным оставался лишь знак ложи, которую посещал брат. При вступлении в Орден адепт сразу получал необходимые ему теперь масонские «клейноды» с соответствующим толкованием их смысла (описание обрядов посвящения в ученики и в мастера иоанновского масонства см. [3], [47], [69]). Так, например, в воспоминаниях А.П. Степанова говорится, что ему вручили знак ложи, «ученические» запон белой лайки и лопаточку со следующими словами: «Примите также сию безделку, знак братского союза нашего и носите на груди вашей всякий раз, когда посетите наше общество» [69. С. 154]. Попутно отметим, что такая же процедура повторялась и при посвящении в следующую степень: убор новопринятого мастера (вероятно, иоанновской степени) состоял из «мастерского запона и лопатки, мастерского ключа с лентою» [65. С. 8]. При приеме в шотландские степени вручался «шотландский убор», и так далее в каждой степени. Вместе со знаками степени знак ложи подвешивался на пергаментный диплом, подтверждающий принятие масона в степень. Такой комплект (рис. 1) хранится в Рукописном отделе Российской национальной библиотеки в С.-Петербурге (Ф. 886. Ед. хр. № 2. Диплом степени мастера, врученный К.А. Эттеру в 1813 году.). В период расцвета популярности учения в России (1817–1820 гг.) руководители масонства специально подчеркивали, что знак ложи мог быть вручен только после принесения адептом присяги [63. С. 185].