Белый ворон Одина - Роберт Лоу

Некоторое время оба советника Владимира молча обдумывали мои слова. В наступившей тишине было слышно, как шипит и плюется огонь, добравшийся до очередного мерзлого полена. Затем Добрыня прочистил горло и высказался:

— Мальчику не повезло: преждевременная смерть отца вынудила его слишком рано взяться за кормило власти. Владимир оказался не готов к такому, но он быстро взрослеет и еще быстрее учится. Поверь, ярл Орм, недалек тот день, когда ты станешь гордиться своей дружбой с князем Владимиром.

Я кивнул, а про себя подумал: наверное, так и будет. При условии, что нам обоим удастся пережить нынешнюю зиму. Когда я сказал об этом вслух, Сигурд невесело ухмыльнулся (кожа вокруг его искусственного носа собралась складками и мгновенно побелела) и сказал:

— За свою жизнь я постиг одно: оказывается, существуют люди, рожденные для величия. Владимир — один из них, маленький Олав — другой. Так что можешь не сомневаться: уж они-то выживут.

Ну, да, подумал я. Даже если всем остальным ради этого придется подохнуть. Я посмотрел на Олава, который сидел как раз напротив меня, по ту сторону кострища. Заметив мой взгляд, мальчишка улыбнулся в ответ. В отблесках огня зубы его казались багрово-красными, будто он только что оторвался от окровавленной жертвы. И мне подумалось: при всей своей полудетской жестокости и несмотря на владение темной магией сейд, Олав всего-навсего маленький мальчик — очень напуганный и одинокий. Да, за последнее время у него появился могущественный дядя Сигурд… а также далекая незнакомая родня. Но это не избавляет его от внутреннего одиночества. На всю жизнь Воронья Кость так и останется прикованным к грязному нужнику Клеркона, где он сидел в тщетной надежде на спасение.

Рядом спал юный князь Владимир. Вот он перевернулся на другой бок, тихонько застонал во сне. Еще один маленький и беззащитный ребенок. Ему тоже выпала нелегкая судьба. Тяжело это — жить без отца, без его совета и ласки. Не имея возможности услышать простые (и такие необходимые) слова, которые все отцы говорят своим сыновьям. Уж мне-то не надо рассказывать, каково расти безотцовщиной. Возможно, по этой причине я и решил поддержать юного князя.

Той ночью мне приснилась Хильд. Так звали женщину, которая давным-давно привела нас к гробнице Аттилы. В тот раз она вместе с нами спустилась в подземелье, и там ее охватило безумие. Впрочем, возможно, это было не безумие, а одержимость. Вполне вероятно, что в Хильд вселился призрак мертвой невесты Аттилы. Если верить легенде, девушка эта происходила из германского племени и убила Аттилу во время первой брачной ночи. За что ее похоронили заживо, приковав к трону, на котором покоился мертвый владыка.

Хильд приснилась мне такой, как я видел ее в последний раз: волосы развеваются, подобно живым черным змеям, в руке светящийся меч, как две капли воды похожий на мой собственный. Выкрикивая проклятия в мою сторону, Хильд медленно пятится в темноту, а вокруг нее поднимается вода, заливающая гробницу Атли.

Что бы ни говорил Финн, я знаю: Хильд — или некий ее призрачный двойник — воскрес и сейчас идет по моему следу. Это он рыщет по заснеженной степи во главе отряда амазонок — собственного Обетного Братства Аттилы. И не будет нам покоя, пока мы не откажемся от идеи овладеть сокровищем мертвого вождя гуннов.

Утро следующего дня встретило нас все тем же пронизывающим ветром и лютым морозом. Было настолько холодно, что люди никак не могли проснуться. Любая попытка открыть глаза оканчивалась тем, что вы снова неотвратимо соскальзывали в свой крошечный выстуженный мирок. И было совершенно безразлично, что вокруг — ночь, раннее утро или же поздний день.

Наконец самый бодрый из нас поднялся и принялся будить остальных. Человеком этим оказалась Торгунна. И хотя двигалась она на негнущихся ногах, ей все же хватило сил растолкать меня и воззвать к моему чувству ответственности.

Кое-как поднявшись на ноги, я первым дело сколол ледяную корку, за ночь образовавшуюся на одежде и волосах. Затем двинулся в обход лагеря, ориентируясь на небольшие заснеженные холмики, которые еще вчера вечером были живыми людьми. Над каждым таким сугробом пришлось изрядно потрудиться: рыча и проклиная все на свете, я пинал до тех пор, пока ледяной кокон с треском не раскалывался.

Мало-помалу люди пробуждались, сонными и тяжелыми, словно река, скованная льдом. Двоих так и не удалось добудиться (благодарение богам, это оказались не мои побратимы) — они замерзли насмерть, да так и остались лежать застывшими, безжизненными кучами, напоминавшими обломки кораблекрушения. Нам даже не удалось разогнуть бедняг и придать им приличествующий вид. О том же, чтобы снять с них доспехи, оружие или какие-то ценные вещи, и речи не шло.

Рев Стейнссон полез в свой сундучок в поисках дополнительной теплой одежды и вытащил оттуда кусочки олова, которые всегда таскал с собой для лудильных работ. Мы долго рассматривали серый порошок, в которые превратились оловянные ленты под действием мороза. Да уж, такое я видел впервые!

Развели костры, растопили снег в котлах и приступили к раннему завтраку. Я наскоро проглотил порцию овса, вымоченную в кипятке — лошадей покормили тем же — и занялся проверкой боевого снаряжения. К тому времени, как красный диск солнца показался из-за кромки горизонта, мы худо-бедно подготовились к выступлению. Правда, вряд ли кто-то назвал бы нас грозной ратью. Со всех сторон меня окружали окоченевшие люди с пустым взглядом и заиндевевшими бородами. Лица были усеяны капельками влаги, которая стекала из-под шлемов — лишь для того, чтобы снова замерзнуть на морозе. Честно говоря, мне и самому не верилось, что наше воинство добредет до крепостных ворот… не говоря уж о том, чтобы их штурмовать.

А хуже всех приходилось группе Избранных, к коим относился и я — Орм Убийца Медведя. В соответствии с принятым планом нам пришлось раздеться чуть ли не догола. Мы сняли с себя поддоспешники и многочисленные вадмалевые обмотки, которыми спасались от обморожения, и остались в одних тонких рубахах. Легкие штаны, башмаки и шлемы дополняли наше одеяние. Вот уж теперь нельзя было пожаловаться, что холод исподволь просачивается в каждую щелочку. Куда там! Мороз накинулся на нас, как голодный лютый зверь. Он глодал и терзал, пока мы, выбивая зубами дробь, шагали по заснеженному полю. Согревало лишь ожидание предстоящей схватки. Когда бы не этот жар, поднимающийся из глубины души накануне сражения и знакомый каждому воину, мы бы в первые пять минут превратились в посиневшие бездыханные трупы.