Несомненная реальность - Евгений Лотош

— А что за Народный Председатель? — поинтересовался Вагранов.

— А… Он утверждал, что является главой большого государства, называющегося Ростания. Народный Председатель там – название высшего государственного поста. Что-то типа нашего Императора или североамериканского президента. Пожалуй, последнее, поскольку должность выборная. Поначалу я решил, что у него мания величия, но понял, что вряд ли. Кислицын абсолютно адекватен.

— Видел бы ты, как он приказы отдает, — усмехнулся Вагранов. — Ни малейшей тени сомнения в том, что их выполнят. Получается у него совершенно без задней мысли, потом спохватывается и извиняется. Может, все-таки мания?

— Скорее, он все же настоящий Народный Председатель с Марса, — грустно сказал Болотов. — Видишь ли, есть еще кое-что, что не укладывается в схему сумасшествия.

— Например?

— Например, покрой и материал его одежды, в которой его сюда привезли. Я не портной, а то бы рассказал тебе, что и как не так. Видно, что пиджак, но покрой… странный, мягко говоря. Материя совершенно невероятная, от утюга блестеть начинает, словно плавится. Хорошо, Зиночка вовремя сообразила и не стала гладить. Потом, штука, которую он электронными часами называет. Я ее недолго видел, Зубатов с собой забрал, но она же чудо из чудес! Представь – под маленьким стеклышком сами по себе циферки меняются, время показывают. Причем секунды там слегка короче наших.

— Наших? — поднял бровь Вагранов. — Миш, так ты всерьез веришь, что он марсианин?

— Знаешь, Женя, я не имею ни малейшего понятия, во что верить, — вздохнул психиатр. — Временами мне кажется, что я сам сошел с ума. Вот и стараюсь поменьше думать о всей истории. Тут и еще кое-что…

Он заколебался, потом махнул рукой.

— Раз уж начал… Примерно три недели назад, чуть меньше, меня срочно вызвали из дома по телефону к нему на квартиру. Недавно провел к себе домой провод – чудо как удобно, надо обязательно и в клинику провести. Судя по голосу, он находился в панике. У него на квартире я обнаружил молодую женщину, которая демонстрировала ровно те же симптомы, что и он в первый день. Сильный шок, периодические потери сознания, раскоординация движений, напряженные мускулы, попытки говорить на странном языке… Я помог по возможности, хотя лучшим средством для нее было просто лежать и отдыхать. Он представил ее как свою сводную сестру, но тут уж я стреляный воробей. Врал он, и врал неумело. Впрочем, какое-то время я подозревал, что он сам в обморок хлопнется, так его трясло от нервного напряжения.

Вагранов с интересом посмотрел на него.

— Звали девицу, случайно, не Оксаной? — осведомился он.

— Да. Как?.. — вздрогнул доктор. — А, ну да. Наверняка ты ее видел, раз уж и с Кислициным знаком. Да, Оксана. Среднего роста, жгучая брюнетка, глаза серые, небольшая родинка под правым глазом, лет семнадцати-восемнадцати на вид. Знаешь, я постарался ничему не удивляться и вообще выбросить ее из головы. А то и самому свихнуться недолго. — Он слабо усмехнулся. — Но вот вчера приехал ко мне Раммштайн. Он модный и дорогой врач общей практики. Обычно лечит мигрень у богатых истеричных дамочек, но вполне профессионален. Мы с ним изредка раскланиваемся на разных приемах и конгрессах. Так вот, он находился в полном экстазе. Оказалось, что Оксана каким-то образом оказалась у него на приеме. Я не стану вдаваться в подробности, на сей раз уже совершенно точно врачебная тайна запрещает, но… физиология девицы, по утверждению Раммштайна, совершенно невероятна. Я бы от себя добавил – просто нечеловеческая. Вот так, друг милый.

— Нечеловеческая? — медленно, словно смакуя слово, произнес Вагранов. — Ну и дела… Миша, ты уверен?

— Я ни в чем не уверен, — хмыкнул доктор. — Знаешь, я уже давно разуверился в Боге, — он бросил взгляд на поблескивающую в потемках икону, — но сейчас мне хочется встать на колени и горячо помолиться, чтобы он вразумил меня. Я старый и многоопытный человек. Психиатр, прошу заметить! Я перевидал на своем веку немало людей – от просто слегка тронутых до полностью сумасшедших. Я встречал немало удивительных вещей, удивительных – но вполне объяснимых с рациональной точки зрения. Но Кислицын… Женя, бритва Оккама здесь не работает. И он, и его подружка явно выходят за рамки обыденного. И я просто не знаю, что думать.

— Да уж, ситуация… — невесело улыбнулся Вагранов. — Но мне-то что делать? Может, действительно порвать с ним, пока еще не поздно?

— Если тебе интересно мое мнение, Женя, — Болотов снова нацепил пенсне и уставился на доцента немигающим взглядом, — то на твоем месте я бы руками и ногами вцепился в Кислицына. Он абсолютно безвреден и не желает никому зла, я ручаюсь своей профессиональной честью. Мне он в последние дни, когда пришел в себя, больше всего напоминал этакого любопытного щенка, с интересом осваивающего новый мир. Он дружелюбен и… как ты сказал, совершенно свой. Помоги ему – и ты вряд ли пожалеешь. С Зубатовым связан? Ну и что? Зубатов не Макиавелли, и у него своих дел по горло, чтобы в сложную провокацию с непонятными целями тебя впутывать. Так что расслабься и получай удовольствие. Разумеется, приглядывай за ним получше, чтобы он по незнанию не влез в неприятности.

— Постараюсь, — согласился Вагранов, невольно вспомнив эпизод на квартире Бархатова. Ох, как бы из дружелюбного щенка не вырос ненароком волкодав! — Обязательно постараюсь. Но все же, как ты думаешь – кто он и откуда?

— Никак не думаю, — честно ответил Болотов. — И тебе не советую – во избежание повреждения рассудком. Прости прими его как данность. Все равно наши предположения наверняка окажутся неверными. Ты как, хочешь еще чаю?

Буря бушевала над Российской империей уже не первый год. Тихая и сонная доселе страна стремительно просыпалась. Аграрная экономика переживала периодические неурожаи и связанный с ними голод. Уже давно существовали способы, позволявшие резко увеличить урожайность, но крестьянская община, связанная круговой порукой и общим владением землей, не позволяла применять их на практике. Многие разоренные крестьяне снимались с земли и направлялись в города в надежде найти там лучшую долю.

Основная масса людей попадала на заводы и фабрики – российская промышленность как раз вошла в период ускоренного роста, и ей требовались рабочие руки. Однако положение чернорабочего, которое только и могли занять неграмотные, ничего не умеющие вчерашние земледельцы, оказывалось немногим лучше крестьянского. Тяжелый ручной труд от зари до зари – двенадцать часов в день, а иногда и больше, без выходных, за нищенскую плату, с трудом позволявшую сводить концы с концами и зачастую заметно уменьшаемую жестокой системой штрафов. Дискриминация женщин, гораздо меньше мужчин получавших за тот же труд, ужасающий травматизм и презрительное отношение владельцев заводов превращали жизнь поденного рабочего в разновидность ада. Школы для несовершеннолетних, обязанные существовать при фабриках, работали через пень-колоду. Если на крупных предприятиях их деятельность еще удавалось более-менее наладить, то на мелких их чаще всего просто не существовало.