Шестой уровень - Незнанский Фридрих Евсеевич

   Глаза слепил свет настольной лампы, и голос продолжал допытываться, где находится подавитель.

   Потом все потекло, как пейзаж за окном разгоняющегося лайнера, слилось воедино и пропало в черноте.

   И вот теперь чернота понемногу рассеялась, и Митяй обнаружил, что лежит в камере на топчане. Кто-то бережно поддерживая его голову и прикладывал к губам смоченный влагой платок. Это был не кто иной, как корейский мальчик.

   Бедный Мартышка, поморщившись, подумал Митяй, вот сидит и не знает, что ждет его завтра.

Судьба несчастного подростка почти не трогала Митяя.

   До самого утра пленники не сомкнули глаз. Подросток словно не замечал, что сокамерник пришел в себя, продолжал бережно промокать его иссохшие губы и отгонять обнаглевших крыс, жадно спешивших на запах свежей запекающейся крови. Митяй был не в силах шевелиться и не мог оттолкнуть негаданного «санитара», который ухаживал сейчас за ним.

Удар в рельс заставил Митяя вздрогнуть всем телом.

   Из-за окна, как всегда, донеслись звуки пробуждающегося лагеря, но сегодня они звучали особенно зловеще.

   В висках стучала одна-единственная мысль: эти часы будут последними... эти часы будут последними для мальчишки.

   Митяй поймал себя на том, что с особой остротой ощущает, как одна за одной утекают прочь секунды, складываясь в минуты в часы.

   «Да что такое? — разозлился он на себя. — Буду я еще переживать за какого-то узкоглазого засранца. Пусть папы  Карло за узкоглазых заступаются! Я уже нажрался этих  черных, узкоглазых, кривоносых, картавых. Масонов, мусульман, буддистов, иудеев. Это они Россию продали, это они ее, матушку, по миру пустили, его они лезут изо всех щелей на русского человека, как те крысы, чтобы обожрать его, обкусать, загрызть до смерти. Хватит с меня нацменов и в Японии, да и здесь!»

Но мысль о мальчишке почему-то не давала ему покоя.

   Не один раз Митяй невольно напружинивался, когда за дверью гулко звучали тяжелые шаги охранников; однако надзиратели почему-то не спешили отворять засовы. И эта пытка ожиданием была ничуть не менее беспощадной, чем вчерашние издевательства.

   Наконец загремели ключи. Митяй приподнял голову и бросил невольный взгляд на сокамерника. А тот, будто затравленный зверек, жалко и пронзительно посмотрел на Митяя.

   Словно предчувствуя уготовленное, корейский мальчишка вдруг сжался, съежился, и крупная дрожь водной пробежала по его телу.

   Пожалуй, если надо было бы планировать, выбирать из сотни вариантов, просчитывать каждый следующий шаг, Митяй поступил бы иначе.

   Но времени на размышления не было, и Митяй, уже не чувствуя прежней боли в теле, вдруг подскочил на топчане и, как хищная кошка, метнулся к двери.

   Дверь тотчас отворилась, и на пороге возник коренастый охранник с дубинкой в руке.

   Он обвел глазами полутемную камеру и уже хотел было удивиться отсутствию второго пленника, когда этот самый второй собственной персоной без единого звука обрушился ему на плечи.

   Ничего не успев сообразить, охранник тоненько вскрикнул и шлепнулся на каменные плиты.

   Мальчишка ошарашенно глядел на распростершееся на полу тело.

   — Ну, чего, блин, уставился. Мартышка? — заорал на него Митяй. — Скорее!

   Схватив сокамерника за шиворот, Митяй вытолкнул его из камеры. Навстречу по коридору бежали два надзирателя, размахивая резиновыми дубинками. Даже смешно, какие угрожающие физиономии. Мгновение спустя оба корейца валялись в нелепых позах по углам, а Митяй волок пацана к выходу.

   Впрочем, понять, где здесь был выход, оказалось весьма затруднительно.

   Коридоры переплетались, расходились, вокруг были двери, решетки, и ни одного опознавательного знака.

   Митяй мчался вперед, боясь признаться себе, что заблудился в этом лабиринте и дело совсем плохо. Как старому знакомому, он обрадовался лестнице с гулкими металлическими ступенями, уводившей в цокольный этаж. По крайней мере, теперь он мог с уверенностью сказать, что, вместо того чтобы двигаться к выходу, забрел в глубь здания и теперь надо избрать прямо противоположное направление. Митяй подмигнул перепуганному, ничего не соображающему подростку, который послушно бежал следом, и вновь увлек его за собой.

   —  Не дрейфь, Мартышка! — со злым азартом приговаривал Митяй на ходу. — Помирать — так с музыкой!

   Тем временем отовсюду неслись резкие выкрики охраны и топот множества ног: как видно, корейцы успели обнаружить, что пленники упорхнули из клетки.

Ситуация осложнялась.

   Теперь мало было отыскать выход, требовалось еще и добраться до него целыми и невредимыми.

   —  Шевелись, не отставай! — приговаривал Митяй, время от времени бросая взгляд за спину, и убеждаясь, что мальчишка движется следом. — Сталь ломается, но не гнется, боец погибает, но не сдается!

   Ничего, кроме этих пионерских глупостей, на ум не шло, однако важнее смысла любых слов был теперь их пришпоривающий ритм. Все равно пацан ни фига не понимал, главное, чтоб держался и не отставал.

   Из-за поворота внезапно на беглецов налетел огромный бородач. Казалось, будто у него вовсе не было лица, — борода плавно переходила во взъерошенную шевелюру, и лишь глаза зыркали из курчавых зарослей зло и яростно.

   Заревев, бородач сцепился с Митяем, и вдвоем они покатились по грязному полу. Оцепенев, мальчишка наблюдал за ходом схватки.

   Сильными руками бородач стиснул горло противника.

Митяй сипел и пытался вывернуться, но у него не слишком-то это получалось.

Он колотил пятками по полу, стараясь изловчиться и заехать бородачу в пах.

   Глаза его налились кровью и вылезли из орбит. Митяй задыхался.

   Казалось, схватка, не успев толком начаться, уже была безнадежно проиграна.

   Когда бородатое лицо низко наклонилось над лицом Митяя, закрывая все вокруг, и Митяй услыхал в ушах отчаянный звон, как всегда бывает при агонии, он вдруг почувствовал, как дернулись и внезапно стали слабнуть цепкие пальцы противника. На щеку капнуло что-то вязкое.

   Бородач судорожно потянулся всем телом, а потом стал заваливаться на спину.

   Глаза его закатились, и обнажились желтоватые, изрисованные сеткой бордовых прожилок выпуклые белки.

   Бородач умер прежде, чем Митяй успел что-либо сообразить.

   Рядом, трясясь, как осиновый лист, стоял корейский мальчуган. В руках он сжимал окровавленный обрезок трубы — орудие убийства и победы.

   — Ну ты даешь!.. — только и смог пробормотать Митяй, вскакивая на ноги.

   Времени на благодарственные излияния не было. Из глубины коридора, топоча ногами, бежала орава преследователей.

   Митяй сгреб пацана в охапку и толкнул первую попавшуюся дверь.

   За дверью обнаружилась витая лестница — ржавая от сырости.

   Грохоча подошвами по ветхим ступеням, Митяй в мгновение ока взлетел на верхнюю площадку. Пацана он сжимал под мышкой, как сверток.

   Перед беглецами открылось нечто вроде чердачного помещения — темное пространство, перекрещенное грубо струганными стропилами. По углам в полутьме высились груды хлама, а из полуоткрытого слухового оконца неслись истерические вопли. Как видно, весь лагерь по тревоге был поднят на ноги.

   Вскочив на ноги, мальчишка затравленно огляделся. Митяй схватил какой-то полуразвалившийся шкаф и, не мешкая, спустил его по ступеням.

   Снизу донеслись крики и ругательства. Митяй удовлетворенно прихлопнул. Как видно, шкафчик придавил кое-кого, ну и поделом!

   Однако преследователи упрямо продолжали лезть вверх, выкрикивая пронзительные гортанные команды. Митяй колотил их по головам палкой, они сыпались со ступеней, как подстреленные, однако на смену карабкались другие, и у всех были зверские, отчаянные рожи.

   —  Кажись, дело худо, — подмигнул пацану Митяй. — Эх, один раз живем, один раз умираем!

   В этот момент из слухового оконца донеслись выстрелы. Козлов вздрогнул. Сквозь какофонию звуков ему послышались знакомые голоса. Он не поверил собственным ушам, однако факт оставался фактом: кто-то за пределами этих стен азартно кликал Митяя по имени.