Огарок во тьме. Моя жизнь в науке - Ричард Докинз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Успешным репликатор делает его талант воздействовать на мир, способствуя собственному выживанию (как именно он это делает – сильно различается от вида к виду, но, как правило, он влияет на развитие носителей, улучшая их способности к размножению). А если ему удается выжить, он потенциально выживет снова, и снова, и снова… в бесконечное будущее. Так что разница между успехом и неудачей действительно имеет значение. То есть действительно имеет значение для репликатора. Но с носителями все иначе: неважно, насколько успешна или неуспешна отдельная особь, она живет лишь одно поколение. Успех одной особи означает, что она передаст гены в отдаленное будущее, а затем неизбежно умрет в будущем сравнительно недалеком. Даже животные, размножающиеся бесполо, – тли или палочники – не репликаторы, это можно проверить, оторвав им ногу (но проявлять подобный садизм нет необходимости: вы прекрасно знаете, что произойдет). Подобные “мутации” не наследуются. Но уберите или измените кусочек ДНК – и изменение, истинная мутация, может сохраниться на миллион поколений.
Слово “фенотип” обозначает внешние, физические устройства, которыми репликаторы пользуются для обеспечения собственного выживания (с успехом или нет). На практике фенотипы обычно состоят из черт отдельных организмов. А организмы строятся в ходе эмбриологических процессов, на которые влияют едущие в организмах репликаторы. Организмы, особенно животные (растения – в меньшей степени), – это цельные, единые тела, которые либо выживают целиком, либо умирают целиком. А когда животное умирает, с ним погибают все его репликаторы – кроме тех, что успели передаться другому организму в процессе репродукции. Теперь понятнее, что лучше всего подходит именно слово “носитель”? Или же “одноразовая машина выживания”?
Большинство животных воспроизводится в ходе полового размножения, то есть репликаторы внутри них постоянно меняют партнеров, делят новые тела с новыми комбинациями репликаторов – снова подчеркивая временную сущность отдельной “машины выживания”, смертного носителя бессмертных генов. Такой ход мысли не пришел бы в голову большинству биологов несколько десятков лет назад. Гены рассматривались бы как инструменты организмов, а не наоборот, как нам представляется теперь.
Видите ли вы теперь, как убедительны, хоть и различны, свойства гена (репликатора) и особи (носителя) как единиц процесса? И видите ли вы, что оба они – единицы естественного отбора, но в разных смыслах? Я пытался объяснить это Стиву Гулду и потерпел первостатейную неудачу, когда мы встретились на широко разрекламированных дебатах в Шелдонском театре в Оксфорде в конце 1980-х. Спонсорами встречи было издательство “Нортон”, где выходили книги Гулда, а председателем – Джон Дюран, тогда – сотрудник оксфордского факультета непрерывного образования. До дебатов Джон пригласил нас обоих на обед в отеле “Рэндольф”, где остановился Стив. Атмосфера, помнится, была прохладной: возможно, потому, что Стив был настроен не слишком дружелюбно, или же потому, что я был подавлен надвигающейся перспективой выступать в самом почитаемом и крупном зале Оксфорда – хотя готовился и репетировал вместе с Хеленой Кронин, которая тогда была моим ближайшим другом. Я нервничал и на самих дебатах, но, кажется, справился довольно неплохо – особенно в публичной дискуссии, которая последовала за двумя подготовленными выступлениями. Сохранилась аудиозапись самих выступлений, которую позже транслировал в эфире Робин Уильямс, блестящий научный журналист Австралийской радиовещательной корпорации. Однако, к несчастью, не сохранилось записей пикировки после них, в которой и заключалось самое интересное. Эта утрата вызывает у меня огромные сожаления: я думаю (закономерно, что так думаю я, – а Стив, к сожалению, уже не с нами, чтобы возразить), что она бы показала, что я был прав, а до Стива просто это не доходило.
Два эпизода добавляют красок к “этому взгляду на жизнь” (дарвиновская фраза, которой Стив Гулд озаглавил свою колонку в журнале Natural History, а здесь я воспользуюсь ею для собственного взгляда на жизнь). Первый – из “Слепого часовщика”: ива на краю моего сада разбрасывает пушистые семена, покрывая землю вокруг и воду Оксфордского канала, насколько хватает моего бинокля.
За окном идет дождь из ДНК. <… > Все действо – вата, сережки, дерево и прочее – происходит для одной цели и ни для какой другой: для распространения ДНК по окрестностям. <… > Пушинки – это в буквальном смысле разлетающиеся в разные стороны инструкции по изготовлению самих себя. Они здесь потому, что их предки преуспели в том же самом. За окном идет дождь из инструкций, дождь из программ, из алгоритмов роста деревьев и распространения пуха. И это не метафора, а правда как она есть. Такая же правда, как если бы за окном шел дождь из дискет[125].
По “дискетам” видно, когда я это писал. Но “правда как она есть” неподвластна времени и закону Мура, стирающему поверхностные образы. Из января 2015 года приведу трогательный пример того, что прекрасно удается “Твиттеру” (многое ему удается очень плохо). Одна женщина процитировала фрагмент выше и добавила свой чудесный комментарий:
За окном зима, а внутри весна. И я вдруг лежу на траве под ивой[126].
Второй эпизод – из “Восхождения на гору Невероятности”, десятью годами позже. Я провел сильную аналогию между компьютерными и биологическими вирусами. И те, и другие – программы, которые велят: “Скопируй меня” – и практически больше ничего не делают. Как тогда получаются крупные животные вроде слонов? ДНК слона
тоже требует копирования, но обходным путем. ДНК слона создает колоссальную программу вроде компьютерной. В основе своей это тоже программа “Скопируй меня”, как и вирусная ДНК, но важнейшим условием надлежащего выполнения главного задания является колоссальное отклонение от прямого пути. Отклонение в
