Гибель гигантов - Кен Фоллетт

24 декабря Фиц был в английском штабе в городе Сент-Омер неподалеку от Па-де-Кале. На душе у него было тяжело. Он вспоминал, с какой уверенностью он и другие офицеры уверяли солдат, что Рождество все они будут встречать дома. Было очевидно, что война затянется. День за днем противоборствующие армии проводили в окопах — страдая от недоедания, дизентерии, переохлаждения и вшей, время от времени стреляя по крысам, пировавшим на усеянной телами ничейной земле между линиями окопов. Когда-то Фиц точно знал причины, сделавшие участие Великобритании в войне неизбежным, но теперь он не мог их вспомнить.

В тот день дождь прекратился. Похолодало. Сэр Джон послал по всем войскам предостережение, что под Рождество враг планирует наступление. Фиц знал, что угроза вымышленная: у разведки не было никаких оснований для подобных предостережений. Сэр Джон просто не хотел, чтобы в Рождество солдаты расслабились и потеряли бдительность; все дело было только в этом.

Каждый солдат должен был получить от принцессы Марии, семнадцатилетней дочери короля и королевы, подарок: узорчатую латунную коробочку с табаком, портретом принцессы и рождественской открыткой от короля. Для некурящих, сикхов и медсестер были подготовлены другие подарки: вместо табака — леденцы или шоколад. Фиц их развозил, и вечером, поскольку было уже поздно возвращаться в относительный комфорт Сент-Омера, остался в штабе Четвертого батальона «Валлийских стрелков» — сыром блиндаже в четверти милях от линии фронта. Он сидел с книжкой о Шерлоке Холмсе и курил маленькие, тоненькие сигарки, к которым уже привык. Они были не так хороши, как его «Панателлас», но время было такое, что он бы все равно не успевал выкурить большую сигару. Рядом сидел Мюррей, получивший после Ипра звание капитана. Фиц ничего не получил: Хервей держал свое слово.

Скоро после наступления темноты Фиц, к своему удивлению, услышал беспорядочную пальбу из винтовок. Солдаты увидели вдали огни и решили, что немцы под покровом ночи пошли в наступление. Огни оказались разноцветными фонариками, которыми немцы украшали бруствер.

Мюррей рассказал Фицу об индийских войсках, защищавших следующий сектор. «Они, бедняги, приехали в летней форме, потому что кто-то сказал им, что война кончится раньше, чем похолодает, — сказал он. — Но знаете что, Фиц? Эти цветные солдаты очень изобретательны. Помните, мы просили военное министерство дать нам окопные минометы, такие, как у немцев, что забрасывают гранаты далеко за бруствер? Так эти индийцы сделали минометы сами, из кусков чугунной трубы. Выглядит как полная дребедень, но ведь работает!»

Утром все было в инее, земля под ногами стала твердой. С первыми лучами солнца Фиц и Мюррей раздали подарки. Солдаты сгрудились у походных печурок, пытаясь согреться. Правда, они утверждали, что рады холоду: лучше мороз, чем грязь, особенно тем, у кого от сырости болели ноги. Фиц заметил, что некоторые солдаты между собой переговаривались на валлийском, хотя к офицерам обращались всегда по-английски.

Немецкие окопы, находившиеся метрах в четырехстах, было не видно из-за утренней дымки такого же цвета, как немецкая форма — бледно-серебристо-голубого, его называли «серый полевой». Фиц услышал вдали звуки музыки: немцы пели рождественские песни. У Фица не было слуха, но некоторые мелодии показались ему знакомыми.

Он вернулся в блиндаж, позавтракал с другими офицерами. Завтрак был безвкусный: консервированная ветчина с черствым хлебом. Потом он вышел наружу покурить. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким несчастным. Он представил себе, какой завтрак в эту самую минуту подают в Ти-Гуине: копченую рыбу, горячие сосиски, свежие яйца, почки ягненка, запеченные с грибами, тосты с маслом и ароматный кофе со сливками. Ему так хотелось надеть чистое белье, до хруста выглаженную сорочку, костюм из мягкой шерсти. Ему хотелось сидеть у пылающего камина и ничего не делать. Разве что полистать глупый, но смешной журнал «Панч».

Из блиндажа вышел Мюррей и сказал:

— Вас просят к телефону. Звонят из штаба.

Фиц удивился. Найти его здесь было нелегко, но кто-то постарался. Он понадеялся, что ему звонят не по поводу ссоры, произошедшей между французами и англичанами, пока он тут развозит подарки. С озабоченным видом он нырнул в блиндаж и взял трубку полевого телефона.

— Фицгерберт!

— Доброе утро, майор, — услышал он незнакомый голос. — Это капитан Дэвис. Вы меня не знаете, меня попросили позвонить вам и передать известие из дома.

Из дома? Только бы ничего плохого не случилось, подумал Фиц.

— Вы очень любезны, капитан, — сказал он. — Какое известие?

— Ваша жена родила здорового крепкого мальчика. И мать и ребенок чувствуют себя хорошо!

— Что?! — Фиц опустился на ящик. Ребенок должен был родиться позже… через неделю или две. У детей, родившихся до срока, слабое здоровье… Но он вроде чувствует себя хорошо. И Би тоже.

У Фица теперь сын, наследник.

— Майор, вы слышите меня? — звучал в трубке голос капитана Дэвиса.

— Да-да, — ответил Фиц. — Просто это так неожиданно…

— Так как сейчас Рождество, мы решили, что эта новость вас поддержит…

— Ну конечно, еще бы!

— Позвольте мне первым поздравить вас.

— Благодарю, — сказал Фицгерберт. — От всей души благодарю! — Но капитан Дэвис уже повесил трубку.

Тут Фиц заметил, что остальные офицеры в блиндаже молча смотрят на него. Наконец один спросил:

— Известие хорошее или плохое?

— Хорошее! — сказал Фиц. — Просто замечательное! Я стал отцом.

Все начали пожимать ему руки, а Мюррей, несмотря на утренний час, достал бутылку виски, и все выпили за здоровье младенца.

— Как его будут звать? — спросил Мюррей.

— Пока я жив, виконт Эйбрауэн, — сказал Фиц, и лишь потом понял, что Мюррей спрашивал про имя, а не про титул. — Джордж — в честь моего отца, и Уильям — в честь деда. А отца Би звали Петр Николаевич, так что, возможно, мы добавим и эти имена.

Мюррея, казалось, это позабавило.

— Джордж Уильям Питер Николас Фицгерберт, виконт Эйбрауэн! — произнес он. — С таким количеством имен жить можно!

— Особенно если весишь пока всего фунтов семь, — довольно кивнул Фиц.

Он весь сиял от радости и гордости.

— Схожу-ка я на передовую, — сказал он, когда они допили виски. — Отнесу ребятам сигар.

Фиц вышел из блиндажа и пошел по ходу сообщения к передовой. Он был на седьмом небе от счастья. Стрельбы не было, воздух был морозный и чистый (везде, кроме отхожего места, мимо которого Фиц прошел быстро). Но он вдруг поймал себя на том, что думает не о Би, а об Этель. Интересно, а она родила? Хорошо ли ей в том домике, который она выторговала у Фица? Тогда его ошарашил напор, с каким она торговалась, но он помнил, что это его ребенка она носит под сердцем. И надеялся, что у нее роды пройдут так же хорошо, как у Би.

Но все эти мысли вылетели у него их головы, когда он подошел к окопам для стрельбы. Завернув за угол, он остановился как вкопанный.

В окопе никого не было. Он прошел по окопу в одну ячейку, потом в другую — и никого не увидел. Как в сказке про призраков или корабль без матросов, плавающий сам по себе.

Этому должно быть объяснение. Может, было наступление, о котором Фицу не сказали?

Ему пришло в голову выглянуть из окопа.

Но беспечно высовываться нельзя. Многие гибли на фронте в первый же день лишь потому, что решили на секундочку выглянуть.

Фиц взял лопатку с короткой ручкой — ими рыли окопы — и медленно начал поднимать ее штык. Потом медленно поднял голову, прячась за лопаткой, и осторожно выглянул в узкий просвет между лопаткой и бруствером.

То, что он увидел, его потрясло.

Солдаты, свои и германские, вышли на изрытую воронками ничейную полосу. Они стояли группами и разговаривали.

Фиц не верил своим глазам. На ничейной полосе стояли сотни солдат, и справа и слева, насколько хватало глаз, англичане и немцы.

Что, черт возьми, происходит?

Он выбрался из окопа и пошел к ним по изрытой снарядами земле. Солдаты показывали друг другу фотографии жен, детей и невест, предлагали сигареты и пытались завязать разговор, говоря, например: «Я — Роберт. А ты?..»

Фиц заметил двух увлеченно беседующих сержантов, английского и немецкого. Он похлопал своего по плечу.

— Эй! — сказал он. — Это что за чертовщина здесь творится?

У сержанта был гортанный акцент кардиффских докеров.

— Сэр, честно говоря, даже не знаю, как это произошло. Несколько немцев вдруг поднялись из окопов, без оружия, и кричат: «С Рождеством!» Тогда один из наших сделал то же самое. А они начали вылезать на нейтралку, и не успел я глазом моргнуть, как там уже были все.

— Но ведь в окопах никого не осталось! — гневно воскликнул Фиц. — Неужели вам не пришло в голову, что это может быть уловка?