Первая колония - Юрий Ижевчанин

В Колинстринне заканчивался месячный траур, который держали Тор и его жена после гибели сына. Холодная глыба в душе у Тора все росла и росла, и на него впервые в жизни стали нападать приступы необъяснимой апатии.

Одна из молодых гетер, которые регулярно навещали Колинстринну, Аргирисса Тургинар Каррина, из женского рода жены Мастера Эссы, выделялась среди других своим умом и спокойным очарованием. Тор невольно вспоминал, разговаривая с ней, Толтиссу. И, когда жена в очередной раз напомнила ему о необходимости поддержать престиж семейства, он неожиданно для себя посмотрел на Аргириссу. Та, конечно же, помня знаменитые истории о неприступности Мастера-Владетеля, даже не пыталась заигрывать с ним. А Эсса, которая тоже поймала этот взгляд, сказала Аргиссе в личном разговоре:

— Если бы ты уже была Высокородной, я бы рекомендовала Мастеру жениться на тебе. Ему нужна достойная вторая жена, а ты из моего женского рода, и мы могли бы быть как сестры.

— Не надо говорить о том, что могло бы быть. Я ведь не стала клиенткой Высокородной, и мне пробиться в их число намного труднее. Меня подвело стремление к независимости и к тому, чтобы всегда выбирать свои пути.

— И здесь ты похожа на нашу семью… — вздохнула Эсса.

Сейчас Аргирисса, присмотревшись к Тору и к другим членам семьи, вздохнула:

— Мастер тяжелее всех вынес свалившееся на вас горе. Чувствую, у него много накопилось тяжести на душе, и смерть сына была той соломинкой, что может переломить спину верблюда. Эсса, обещай мне, что, когда кончится траур и вы с Ангтун попытаетесь развеять его печали, вы без утайки расскажете мне все, что у вас случится. Я попытаюсь помочь вам.

— Спасибо! Аргирисса, я теперь буду называть тебя "подруга".

— Подожди, сестра по роду! Сначала я попытаюсь вам помочь.

— Не скромничай. Ты уже заслужила это имя.

Царь Красгор, убедившись, как быстро восстанавливается после ран Картор, и еще раз проверив его интеллект, сказал ему наедине:

— Сын мой, готовься сразу, как только ты почувствуешь себя взрослым, взять бремя правления в свои руки.

— Отец, ты разве собираешься умереть?

— Я собираюсь сделать то, что будет лучше всего и для нас с тобой, и для королевства, и для всей Империи. Но не умирать: это было бы глупо. Об этом разговоре не рассказывай даже матери и старайся вспоминать о нем лишь за ментальным щитом.

Цацикот плелся со своим отрядом навстречу неминуемому позору. Каждую ночь ему снилось, как его дядюшка Грандзед собирает совет старейшин, и его, как обесчещенного, выгоняют из рода и племени. А все вокруг хохочут над бесправным изгоем. Отряд, помня о проклятии, обходил стороной деревни, лишь закупая провизию. Через пять дней все вздохнули с облегчением, поскольку никто больше не заболел и не умер. А тут подошли к одной из главных горских святынь: мавзолею Крбата Чудотворца.

Мавзолей, несмотря на его высокий статус, носил на себе печать общего беспорядка, царившего в Ссарацастре. Это был невысокий обшарпанный портик, под которым лежал надгробный камень и стоял алтарь. Сбоку приютились часовенка и хижина священника, служившего здесь. Священник вышел наружу и горцы подошли под его благословение, попросив совершить самый торжественный молебен для очищения от проклятий и козней Древних. Отстояв двухчасовую службу, горцы вдруг окружили царька и священника. Кугрдзелишливи из Эрети, второй по знатности после Цацикота, заговорил:

— Арцханин. Если бы эти пришельцы отрезали тебе яйца или даже запытали бы насмерть, они были бы в своем праве. Но, протащив тебя по собственному дерьму, а затем дав поджопника и демонстративно бросив в огонь обувь, тебя коснувшуюся, они оскорбили не тебя, а весь Ссарацастр. Поэтому мы решили, что ты должен дать нам клятву никогда не вспоминать того, что случилось, и не мстить нам, как свидетелям твоего позорища. А мы поклянемся никогда никому не рассказывать о пережитом тобою. Мы будем говорить лишь о коварстве, жестокости и подлости захватчиков. Если же ты не согласен, мы убьем тебя прямо сейчас.

Царек был потрясен. А тут вышел арцханский десятник Читархая и продолжил:

— Царь, если бы ты не взял себя в руки и не думал о том, как вывести нас домой и не принести проклятия с собою, мы просто убили бы тебя, чтобы смыть позор. Но ты показал себя настоящим хозяином, и поэтому поклянись, и мы поклянемся.

Начался ритуал торжественной клятвы. Ее взяли и со священника, который прекрасно понимал, что, если он проговорится, первый же добрый горец перережет ему горло, а злой просто разрежет на куски. После этого, слегка выпив и закусив, воины разошлись по своим аулам. А священник сразу записал услышанную историю и спрятал свои записки в сундучок под изголовьем, чтобы их нашли лишь после его смерти.

А через несколько дней в Долине Кувшинов, в свободном городе Ссарацастра Пхной-Пхень состоялся совет царей. Решался простой вопрос: что делать с наглыми пришельцами, которые, можно считать, уже нарушили границу Ссарацастра? Естественно, прежде всего попросили высказаться Цацикота. Его выступление не сохранилось, но примерно по записям рассказов о нем, его можно восстановить следующим образом:

"Царь царей Куструк! Равные мне цари! Приравненные к царям городские головы! Наше мирное государство вновь столкнулось с наглыми и безжалостными захватчиками. Они заняли то. что мы честно отвоевали у Древних, они заняли даже пограничную крепость и бесстыдно объявили, что теперь наша граница будет проходить в пятистах шагах на запад от первого яруса предгорий. Они ограбили наших людей, когда те, проявляя миролюбие и желание договориться, решили пока что уйти с бывших земель Древних, и не позволили взять ничего из честно захваченной добычи."

Тут собрание зашумело и запереговаривалось. О проклятии Древних не было дано клятвы молчания, и все знали о принесенных некоторыми из воинов таинственных болезнях и других гадостях. Но удобнее было считать, что их людей действительно нагло обобрали.

"Эти сраки с Севера поклоняются бумаге и знакам, подобно презренным агашцам. Они ухитряются составить договор так, что мы, прямодушные и благородные горцы, оказываемся обведенными вокруг пальца. Ходят слухи, что они настолько бесстыдны, что берут себе на службу уцелевших Древних и пользуются их способностями к наглому обману, чтобы дурачить нормальных людей."

Удар был в самое сердце. Такого большинство собрания вынести не могло. Теперь надо было закрепить успех.

"Сраки настолько жестоки, что лучше не попадать им в плен. Они не убивают пленных, они их кастрируют и используют как презренных рабов, потому что после этого те не могут вернуться домой. Такая участь хуже самой страшной смерти."