Забытая история любви - Сюзанна Кирсли

— Это ирисовый пудинг, и нигде его не готовят так, как здесь, в «Святом Олафе».

После первого отправленного в рот кусочка я готова была согласиться, что ради такого божественного лакомства стоило растянуть лодыжку.

Когда я рассыпалась в благодарностях, Джимми лишь скромно пожал плечами.

— Не стоит. Все равно я к вам шел счетчик перезагружать.

— У меня еще остались монеты, — выпалила я.

Меньше всего мне хотелось навлекать неприятности на его сыновей, и я была уверена: он сразу заметит, что стрелка находится не там, где ей положено быть, если присмотрится внимательно. Потому я вздохнула с облегчением, когда он принял мои слова без лишних вопросов и направил внимание на «Агу».

— И с углем у вас, я погляжу, все в порядке. — Он открыл дверцу и оценивающе посмотрел на пламя.

— Да. Стюарт засыпал.

— Ах, Стюарт! — недовольно произнес он. — Он никогда не умел толком огонь развести. — Джимми взял кочергу и принялся мешать уголь, пока не добился нужного положения. — Чтоб вы знали, Стю никогда ничего не делает для других. Только для себя. Чем-то вы, похоже, проняли бездельника.

К счастью, я в это время уплетала пудинг и смогла только пробормотать с набитым ртом что-то невразумительное, а потом раздался спасительный телефонный звонок. Я кое-как поднялась с кресла, и Джимми на этот раз позволил мне идти самой.

От голоса Грэма у меня потеплело на душе.

— Здравствуй.

— Привет, — негромко сказала я, покрепче прижав к уху трубку.

За спиной у меня Джимми решительно захлопнул дверцу «Аги» и поднялся.

— Я сейчас вернусь. Схожу принесу еще угля, — объявил он и, посвистывая, вышел из дома.

Грэм спросил:

— Это был мой отец?

— Да.

— Ну, значит, ты под присмотром.

— Еще как. Он принес мне ирисовый пудинг.

— Молодец. Как нога?

— Откуда ты знаешь?

— Имеются источники информации. Так как?

— Ничего страшного. Доктор Уэйр говорит, мне нужно отдохнуть пару дней.

— Эх…

— Почему «эх»?

— Потому что я хотел тебе кое-что предложить, но, раз тебе нужно отдыхать…

— Да у меня всего лишь растяжение, это ерунда. — Я посмотрела по сторонам, проверяя, не вернулся ли Джимми. — А какое предложение?

— Я подумал, раз брат сейчас дома и присматривает за отцом, а мне неудобно к тебе приезжать, пока эти двое вокруг тебя все время крутятся… Я подумал, может, ты захочешь на выходные съездить в Абердин.

Настал мой черед говорить «эх!».

— Можешь взять с собой компьютер, — сказал он. — Рабочего времени не потеряешь.

— Дело не в этом. Я пообещала в субботу пообедать с Джейн, моим агентом, в Питерхеде.

Я не сказала ему, что приглашение распространялось и на него. О том, чтобы предъявить Грэма Джейн, пока что не могло быть и речи. Она была хуже моего папы, устраивала моим бойфрендам такие допросы с пристрастием, что ему и не снилось. А я не хотела, чтобы Грэму устраивали допрос. Он был особенный.

— Ладно, — сказал он. — Я могу заехать за тобой после обеда. У нас будет полдня и вечер. А потом целое воскресенье.

При таком раскладе, да еще когда его голос звучал возле самого моего уха, я не увидела причин упорствовать.

— Ну хорошо. Было бы здорово.

— Отлично.

Продолжая насвистывать, вернулся Джимми, и я, подпустив в голос строгости, произнесла:

— Договорились. Значит, я перезвоню завтра. Обсудим подробности.

— Я позвоню тебе, — пообещал он.

Трубку я положила с обычным деловитым видом, поэтому несколько растерялась, когда Джимми спросил:

— Это был мой сын?

В это мгновение я подумала о том, как хорошо, что он смотрит не на меня, а на ведро для угля. Он не видел, как я оторопела. Не поднимая головы, он заметил:

— Он добрый парень, Стюарт-то, но иногда может быть страшным занудой.

Я выдохнула и расслабилась.

— Нет, это не Стюарт, — сказала я и, посчитав это выгодным тактическим ходом, прибавила: — Это была Джейн, мой литературный агент. Вы помните Джейн?

— Да. Разве ж такую забудешь?

— Я в эту субботу обедаю у них в Питерхеде, — поведала я и беззаботным тоном промолвила: — Не знаю, может, я останусь у них на денек. Проведу с ними выходные.

Джимми это показалось хорошей идеей, о чем он и сообщил:

— Конечно, вы же не можете здесь торчать все время. Люди без доброй компании с ума сходят.

Глядя, как он развязывает мешок с углем и высыпает его в ведро, я подумала, как, наверное, ему должно быть одиноко самому. Мне вспомнился рассказ Грэма о том, как его отец сдал после смерти жены. Да, у него были сыновья и свои приятели в «Святом Олафе», но это совсем не то, что жить вместе с женщиной.

Поэтому, когда он покончил с углем и хотел из вежливости уйти, я попросила его заварить чай, потом поинтересовалась, не хочет ли он задержаться и почаевничать со мной, и следующие два часа мы сидели за столом, разговаривали, смеялись и играли в «джин рамми»[8] картами, которыми я раскладывала пасьянсы.

Джимми был прав, когда сказал, что иногда компания лучше одиночества.

XIV

Полковник Грэйми сдержал слово и остался.

София посчитала, что он решил задержаться не только ради того, чтобы увидеть прибытие фрегата, возвещающее начало королевского вторжения, но еще и потому, что ему очень понравился прием, который ему оказали в Слэйнсе. Так или иначе, его общество доставляло ей изрядное удовольствие. Она даже начала завидовать Мори из-за того, что его обаятельный дядя не похож на ее дядю Джорджа, как день не похож на ночь. Полковник был разговорчивее племянника и без труда подмечал забавные стороны повседневной жизни. Однако он был в достаточной степени похож на Мори, чтобы рядом с ним она чувствовала себя не скованно.

С его появлением Слэйнс будто ожил, потому что, как и племянник, он не мог долго сидеть без дела. Если тело полковника Грэйми переставало двигаться, его разум терял покой и начинал требовать разнообразия. Почти каждый вечер он звал их играть в карты и учил всем новым играм, бывшим тогда в фаворе у придворных французского короля в Сен-Жермене. А одним дождливым вечером он начал учить Софию игре в шахматы.

Он сказал:

— Вы достаточно умны для этой игры. Это дано не каждой женщине.

Похвала эта ей очень польстила, но втайне она чуть-чуть испугалась, что может не оправдать его ожиданий. С замиранием сердца она следила за тем, как он расставляет фигуры на деревянной доске, которую положил между ними на небольшом столике в библиотеке. Фигурок было так много и все разные: башенки и лошадиные головы, епископские митры по бокам от двух коронованных особ ростом повыше остальных, глядевших на нее с сомнением. Все они были тонко выточены из дерева и выкрашены одни черной, другие белой краской, которая от времени уже начала осыпаться.