Наследница Роксоланы - Эмине Хелваджи

Разве что когда он станет султаном…

Если станет. Если ему удастся выбраться из этого проклятого места.

В первый ряд толпы пропихнулся, на первый взгляд, ничем не примечательный паренек, одетый, как городской ремесленник средней руки. Может быть, только смышленое выражение лица выдавало в нем человека образованного. Вот повадился Яхья-эфенди впихивать драгоценную грамоту в ослиные головы простонародья! До добра это не доведет.

– Мы знаем, зачем ты приехал, шахзаде, – сказал паренек. – И за кем приехал – тоже знаем. Но эти девушки должны оставаться в доме Яхьи-эфенди, и они в нем останутся. Таково повеление госпожи Хюррем-хасеки, и мы не можем его ослушаться.

На лицах у многих в толпе расцвели глумливые ухмылки. Баязид заскрежетал зубами. Он знал, как в этих местах относятся к его матери, и знал, что слушают здесь только слова Яхьи-эфенди. Но формально придраться было не к чему. Приказ султанши – закон. Мать и здесь его опередила!

Ничего, вот когда он станет султаном…

– Вы пожалеете, – надменно бросил он.

Парень в ответ низко поклонился.

Но все же, как Яхья-эфенди сумел так расположить к себе толпу?

Когда-нибудь и он, Баязид, этому научится. Когда станет султаном. А пока следует немного потерпеть.

Ничего, правитель Оттоманской Порты все припомнит этому сброду, осмелившемуся встать у него на пути!

Баязид повернул коня, и толпа расступилась, пропуская шахзаде, кипящего от злости и таящего в душе черную обиду.

Впрочем, успокоиться он успел еще задолго до того, как подъехать к дворцу. Ну, почти успокоиться.

Может, изыскания брата Джихангира и вправду переотягощены излишней высокоученостью, а уж то, что он облек их в поэтические одежды, вообще ни в какие ножны не лезет. Но кое-что Баязид уяснил сразу.

«Слеза моря» обладает могущественной силой. Значит, тот, кто сумел ею завладеть…

…Дальнейшее было как удар в сердце – тот удар, от которого его спасла персидская броня (спасла бы, конечно, и обычная кольчуга, но он на всякий случай решил перестраховаться: нет доспехов лучше, чем персидской работы, это зерцало он специально заказал привезти). Рваная овчина на плечах – позорный наряд, и не скинуть его, связаны руки за спиной… И у сыновей, всех пятерых, они связаны, даже у младшего, трехлетнего… Обрита голова, борода обрита тоже: очередной знак позора.

Медленно ступая мягкими красными сапогами, приближаются люди в красном, с красными же удавками в руках. Их шестеро: на всех сыновей и на…

С беззвучным стоном, как стрелу из раны, шахзаде извлек эти ложные воспоминания. Брезгливо окинул их взглядом – и отбросил прочь.

Уж он-то знает: негоже правоверному видеть вещие сны, соблазн это и, что куда важнее, обман. Иблисовский манок они, сны такие…

А тем более сны наяву.

Ему суждено могущество. Он станет султаном.

В этом шахзаде Баязид был уверен точно.

В дверь деликатно постучали, и девушки кинулись открывать, случайно столкнувшись и ударившись локтями.

– Можно?

– Конечно-конечно. – Бал первой добралась до двери, распахнула ее и выскочила наружу. Айше последовала за ней.

Двор был битком забит народом. Судя по всеобщему ликованию, Баязид только что отбыл, несолоно хлебавши.

– Все, девушки, – негромко сказал кто-то, – теперь можете гулять свободно.

– Или нет. – Другой голос был полон сомнений. – А ну как пришлют сюда скрытых лазутчиков? За всеми ведь не уследишь…

– Еще как уследишь! А то Яхья-эфенди не узнает, кто пришел с добром, а кто – с камнем за пазухой!

– Чтобы узнать, ему для начала соглядатая увидеть надо…

Спорщики выбрались из толпы в сторонку и там продолжили ругаться. Люди не слишком обращали на них внимание. Толпа потихоньку начала расходиться по своим делам.

– Спасибо, – искренне поблагодарила Айше одного из своих спасителей, рябого курносого детину.

Тот потупился, смущенно произнес:

– Да чего… ну, святой же сказал…

– А еще ты ему должок отдал, верно? – рассмеялся широкоплечий парень, в котором Айше признала давешнего рассказчика, сидевшего под чинарой.

– Ну да…

– Какой должок? – полюбопытствовала Бал.

Рябой смутился окончательно, махнул рукой и исчез в толпе. Сказитель широко улыбнулся:

– А такой должок: этот почтенный человек, Али, когда-то залез к Яхье-эфенди в дом, хотел поживиться, чем шайтан пошлет. Но Аллах проведал про козни шайтана и послал навстречу Али самого Яхью-эфенди. И когда Яхья-эфенди увидал грабителя, то сказал ему: «Погоди, дорогой, у меня сейчас при себе денег нет, но ты постой здесь, я тебе кошель принесу, доверху набитый. Надеюсь, этих денег хватит, чтобы ты оставил свое нечестивое ремесло и обратил помыслы к Аллаху. Пускай мои деньги помогут тебе начать праведную жизнь!» Али настолько впечатлился, что прямо там, не сходя с места, раскаялся и теперь служит у Яхьи-эфенди в доме…

Как и раньше, Айше не поняла толком, правду ли ей поведали или рассказчик вновь стремился красивой байкой посрамить истории Шахразады. Но ей от всего сердца хотелось верить, что чудеса на свете случаются и только что ей рассказали про одно из них.

Горе тому, кто часто имеет дело с капитаном Никто. Не то чтобы капитан этот был сам по себе страшен, совсем наоборот. Просто если у вас сложилась судьба так, что вы действительно вынуждены обращаться к нему регулярно, то… плохо сложилась ваша судьба, что уж там говорить.

Впрочем, тот, кто приехал сейчас на встречу с капитаном, не имел в этих делах собственной заинтересованности. Разве что кроме финансовой. Работа у него была такая. Сам-то он носил прозвище Угур, «удачник», – и вполне ему соответствовал.

А что вы хотите: тут все под прозвищами ходят. Он ведь никогда не интересовался, как на самом-то деле зовут обе головы капитана, юную и постарше.

Но сейчас Угур был неприятно поражен. Капитан Никто с момента их встречи словно бы постарел. Этого, конечно, никак не могло быть: даже старшей его голове было, наверное, лет тридцать от силы, а младшая вообще юнец, небось даже расти еще продолжает.

(Угура всегда занимало, как это у них получается вместе быть одним капитаном, да еще настолько успешным. Все понятно, когда старший – главный, а младший – ученик, наследник, оруженосец; в конце концов, сам Рыжебородый Хызр вон сколько лет провел на побегушках у своего брата Аруджа. Когда наоборот: младший – благородный отпрыск из могущественной семьи, а старший при нем некто вроде дядьки, защитника, советника, оберегающего от ошибок, – такое тоже понятно.