Наследница Роксоланы - Эмине Хелваджи

«Занятная история», – подумала Джанбал, отходя от принимающего хвалу сказителя. Занятная, поучительная – и очень-очень правдивая. Недолго продержится султан, который на народные страдания отвечает: «Мне-то что!»

В этот момент со стороны дороги, ведущей к переправе через Босфор, послышались крики.

Айше прислушалась.

– Дорогу! Дорогу шахзаде Баязиду!

Липкий страх противными мурашками пробежал по позвоночнику девушки. Баязид все-таки нашел их! Все-таки выследил, шайтаново отродье, ведьмино семя!

За время, прошедшее со встречи с Хюррем, Айше вовсе не перестала ненавидеть проклятую роксоланку. Просто ненависть подернулась пеплом, словно угли подернулись толстым слоем золы. Но сунь ветку в угасший очаг – и пламя вспыхнет с новой силой.

Шахзаде Баязид разжег пламя. Глаза Айше сузились, приобрели хищный блеск. Девушка и не подозревала, как же она сейчас похожа на изготовившегося к прыжку Пардино-Бея.

Кто-то взял ее за руку. От неожиданности Айше вздрогнула, хотела вырваться, но глубокий мужской голос мягко произнес:

– Госпожа, лучше скройся в доме. Яхья-эфенди говорил нам, что делать, если кто-то придет за тобой и твоей названной сестрой.

– Да? – Джанбал с интересом покосилась на стройного широкоплечего мужчину, державшего Айше за руку. – И что же вам нужно сделать?

– Велеть пришедшему уходить подобру-поздорову, во имя Аллаха. Или сделать так, чтобы он ушел.

– Подобру-поздорову? – почти против воли усмехнулась Айше.

– А это уж как придется. Но мы все молим Аллаха, чтобы обошлось без кровопролития.

Айше кивнула и послушно отправилась вглубь дома.

Шахзаде Баязид никак не мог понять, почему ему говорили о неприступной крепости. Дворец Яхьи-эфенди – не дворец даже, а так, усадьба, – не был, казалось, защищен вовсе. Такой с десятком удальцов захватить можно.

– Дорогу! Дорогу шахзаде!

Люди поспешно расступались – так было всегда и везде. Хорошо все же быть шахзаде! Ну а султаном – еще лучше. Ничего, придет пора… И девчонки ему в этом поспособствуют. Матушке, кажется, по душе какая-то из них? Ну, ее можно будет оставить в живых. Сначала, разумеется, выпытав все, что ей известно о кинжале с янтарной рукоятью, а то изыскания Джихангира… В общем, для полного постижения их требуется несколько более учености, чем может позволить себе будущий султан.

А женщин необязательно убивать, они болтливы и плохо переносят боль…

Можно даже будет отдать девчонку матушке. Потом. В конце концов, он, Баязид, вовсе не жесток сверх необходимости. Пусть матушка заботится о девке, раз уж та мила ее сердцу.

Холодный и властный голос, произносящий: «Разве я не говорила тебе, сын мой?» Баязид старался не вспоминать.

– Дорогу шахзаде! Эй, вы, чернь, дорогу!

Увлеченный своими мыслями, Баязид не замечал, как люди, только что униженно кланяющиеся султанскому сыну, встают с колен и неторопливо следуют за его в пух и прах разряженными личными стражниками. Зато начальник его охраны собравшуюся позади кортежа толпу очень даже хорошо видел. Обернулся пару раз, поглядел на лица тех, кто шел к усадьбе Яхьи-эфенди вслед за шахзаде Баязидом и его людьми, и нахмурился, прикусил губу, понимая, что дело плохо. В голове сами собой всплыли истории о тех, кто намеревался тем или иным образом обидеть святого. Усадьбу поджечь, виноградник обокрасть… Кажется, потом этих несчастных так и не нашли.

Плохая идея была сюда приехать. Очень плохая. Но разве шахзаде услышит голос разума? Он в последнее время вообще сам не свой стал, словно совсем другие какие-то голоса в голове у себя слышит. И сменить бы хозяина, да поздно.

Подъехав к воротам усадьбы, Баязид с неудовольствием отметил, что они не распахнуты настежь, как ему рассказывали, а заперты и перед воротами стоят люди. Немного, но с каждой минутой народу становится все больше. И ведь не скажешь, что разбойники какие-нибудь: обычные горожане, крестьяне, парочка купцов… Как же они смеют противиться шахзаде?

– Я желаю говорить с Яхьей-эфенди, – надменно сообщил он.

Рябой детина, одетый, как слуга из хорошего дома, почтительно поклонился и сообщил:

– Он на виноградник поехал, господин. Вон туда. – И махнул рукой, указывая направление. Словно ожидал, что султанский сын сейчас сорвется с места и помчится невесть куда на виноградник разыскивать Яхью-эфенди!

– Так сбегай за ним, болван, вели прийти. Скажи, что его хочет видеть шахзаде Баязид. Или пошли кого-нибудь, если ноги у тебя отказали!

– Ноги не отказали, шахзаде. – Детина скорбно покачал головой, будто сожалел о том, что ноги пока его держат. – Нет, ноги в порядке. Только он не придет.

– Как это «не придет»? – Баязид от неожиданности чуть не поперхнулся.

– Ну вот занят он. Его и великий султан ждать изволил в свое время. А то и сам на виноградник ездил, если хотел увидать поскорее.

– И чем же твой хозяин занят, ты, кусок шакальего помета?

– Виноград собирает, о шахзаде. Чем же еще на виноградниках занимаются?

У Баязида сложилось четкое впечатление, что над ним издеваются. Он потянул саблю из ножен… и замер на полпути, сраженный неслыханной наглостью – какой-то простолюдин накрыл его ладонь своею, с силой надавив на запястье, так что оно онемело и пальцы разжались.

– Не надо так, шахзаде. Здесь святое место…

– Что? Ах ты, тварь! Стража, немедленно лишить этого мерзавца головы!

Никто не отреагировал. Баязид оглянулся, потрясенный, – и увидел, что его отряд окружен плотной толпой. Люди не проявляли никаких враждебных намерений, но Баязид почему-то ощутил себя утлым челном в бушующем океане.

Людей было много. Слишком много.

Ему не уйти отсюда живым.

Понимание отдалось в мозгу погребальной молитвой, ударило в виски крепостным тараном. У Яхьи-эфенди слишком много последователей, и они готовы сражаться за своего благодетеля до последней капли крови. Сколько бы он, Баязид, ни привел сюда людей, все будет мало.

Разве что когда он станет султаном…

Если станет. Если ему удастся выбраться из этого проклятого места.

В первый ряд толпы пропихнулся, на первый взгляд, ничем не примечательный паренек, одетый, как городской ремесленник средней руки. Может быть, только смышленое выражение лица выдавало в нем человека образованного. Вот повадился Яхья-эфенди впихивать драгоценную грамоту в ослиные головы простонародья! До добра это не доведет.

– Мы знаем, зачем ты приехал, шахзаде, – сказал паренек. – И за кем приехал – тоже знаем. Но эти девушки должны оставаться в доме Яхьи-эфенди, и они в нем останутся. Таково повеление госпожи Хюррем-хасеки, и мы не можем его ослушаться.