Хитрая злая лиса (СИ) - Марс Остин

Она решила оставить при себе заверения в том, что она не ребёнок, обещания не свалиться, а если свалится, вопить погромче, и особенно то, что с ней буквально позавчера занимался тем же самым Рональд, и получалось у него лучше.

«Хорошо, что здесь нет Кайрис.»

Они выехали за ворота и перешли мост через искусственную реку, пару кварталов спустя министр убедился, что Вера не собирается падать или умирать от усталости, немного расслабился, но повод ей не вернул, а она не стала просить. Лошади шли рядом, Вера осматривала широкую улицу с заборами и виднеющимися над ними крышами домов — архитектура снаружи дворца практически не отличалась от архитектуры внутри, только становилась скромнее по мере удаления от моста.

Богатые районы быстро закончились, уже третья от дворца улица вместо каменного забора была отделена от дороги только бордюром, а внутри дворов вместо сада было всего одно дерево, очевидно лелеемое и почитаемое, поднятое на метровый пьедестал. Дальше пьедесталы уменьшились, настоящие деревья сменились на рисунки деревьев, потом и дома закончились, вместо них рядами стояли шатры из ткани, круглые, с крышей-конусом и торчащей сверху трубой. Потом дорога из мощёной перешла в грунтовую, но всё равно широкую, шатры стали попадаться всё реже, и теперь стояли не рядами, а кругами, внутри круга из шатров обычно играли дети и работали руками старые мастера, присматривающие за этими детьми. Потом и круги из шатров закончились — дорога как будто делила мир надвое, а мир был плоский и сухой, без единой травинки, эта бескрайность и чёткое деление на землю и небо, лево и право ощущалось жутко. Вера обернулась, чтобы увидеть горы, но не увидела.

Министр заметил и спросил:

— Что-то уронили?

— Нет, я... — она закашлялась от ощущения сухости в горле — она и не заметила, как долго молчала и дышала пылью. Этот новый незнакомый мир поглотил всё её внимание, она смотрела и изучала, министр ей не мешал, это затянулось настолько, что она потеряла счёт времени.

Он протянул ей флягу с водой, она взяла, сделала глоток и чуть улыбнулась — это была та самая фляга и та самая вода, которой он поил её в день её Призыва. Она помнила вкус металла и запах кремния, придающий воде жёстко ощутимую плотность, позволяющую утолить жажду за пару глотков. Министр смотрел на неё вопросительно, она улыбнулась шире и указала глазами на флягу:

— Вода из Оденса?

— Откуда вы знаете?

— Я пила её в день Призыва, я помню вкус. Спасибо, — она протянула флягу обратно, он взял, завинтил крышку и немного смущённо сказал:

— В Карне считается, что если вы человека накормили или напоили, то он с этого момента как бы ваш гость, и вы несёте за него ответственность. Есть много притч и легенд о том, как хитрые люди это использовали в политических целях, типа... Путешественник отдыхает и ест у костра, тут подходит зверь, видно, что голодный, просит что-нибудь, и человек из жалости даёт. А этот зверь превращается в человека, например, в разыскиваемого преступника, и говорит, что ему надо пересечь границу, было бы отлично это сделать в чьём-нибудь рюкзаке. И путешественник вынужден ему помогать, потому что он его угостил, и это теперь его гость. Но есть хитрость, чтобы этого избежать — надо не давать с рук, а положить на землю, то есть, это как бы больше не моё, а кто взял, тот просто нашёл, и никто никому ничего не должен. Поэтому я бросил флягу тогда.

Вера посмотрела на него удивлённо, он отвёл глаза:

— Мне Барт сказал, что вас это обидело. Он просмотрел все ваши воспоминания с момента Призыва, и немного до, я думаю. Но про «до» он молчит. Он считает, я очень плохо с вами обращался.

Повисла тишина, лошади глухо стучали копытами по утоптанному серому песку, Вера смотрела на белую гриву и молчала.

— Я не хотел тогда с вами сближаться, Вера. Была большая вероятность, что вы умрёте, и чуть меньшая вероятность, что вас придётся отдать цыньянцам. Георг был прав, когда говорил, что я вас украл — по хорошему, вас нужно было бы передать императору. Он бы казнил Тонга, потому что Призыв незаконен, и позаботился бы о вас, потому что это его обязанность — по законам империи, вы не человек, а собственность Тонга, и если император его казнил, то вас он должен был бы передать семье Тонг. А учитывая то, что семья Тонг поколениями режет друг друга, их почти не осталось, так что император бы просто забрал себе всю провинцию, посадив там своего надзирателя при каком-нибудь очень юном и не амбициозном дальнем родственнике из семьи Тонг, и они бы вас радостно подарили императору, в качестве извинения за то, что Тонг Хе Ву провёл запрещённый ритуал. Я уверен, так всё изначально и задумывалось. Если бы Карн и империя были в хороших отношениях, если бы никто не планировал войну, или если бы незадолго до того наследник трона империи женился бы на принцессе Карна, например, я бы вообще туда не полез. Максимум передал бы информацию о том, что Призыв готовится. Хотя, и это не стал бы — я уверен, там это ни для кого не было новостью, император всё знал и благословил эту идею изначально. Из Тонга просто сделали жертвенную пешку, а он попался.

Вера молчала, министр тоже молчал, потом усмехнулся с нервным весельем:

— И я попался. Только из меня сделали собаку для охоты. Даррен подкинул мне информацию, что готовится Призыв, об этом узнали его агенты при дворе императора. Это был просто слух, он не отдавал мне приказа, но я по собственной инициативе бросился собирать информацию и выслеживать всех потенциальных выгодоприобретателей, вышел на Тонга и пошёл по его следу. И взял вас. И вот тут начались проблемы. Я должен был бы, как хороший пёсик, принести вас Даррену и получить в награду сухарик, а я увидел вас и... решил, что сухарик — это как-то мелко. Я смогу получить больше. К тому же, если бы вдруг что-то пошло не так, виноватым и крайним оказался бы я. Я в качестве крайнего очень удобен — у меня нет страны, только дом, в котором я сам себе император. А в Карне я, по закону — гость, юридически я на Карн не работаю, то есть, мои грехи — не грехи Карна, они могут в любой момент от меня отмежеваться. Если бы вдруг император упёрся и потребовал вас категорично, грозясь войной, вас бы отдали решением Большого Совета. Сказали бы, что они не имеют отношения к вашему похищению, это всё дикий полуцыньянец глава Кан, он же псих, все же в курсе. И цыньянцы сказали бы, что да, конечно в курсе, вопрос решился, так что забудем об этом. Все чистенькие и культурные, только мы с Тонгом жадные преступники. Удобно.

— Зачем вы мне это рассказываете? — мягко спросила Вера, посмотрела на министра, он смотрел на дорогу перед собой, бросив повод своего коня, зато крепко держа повод Вериного.

— Просто так. Я устал об этом молчать. А эта пустыня — идеальное место для откровенного разговора, здесь нереально подкрасться незаметно и подслушать, и подслушивающие артефакты на таком расстоянии не работают. Если у вас есть, что сказать такого, что вы хотите сказать только мне, без единого шанса, что нас подслушают — говорите сейчас. Есть?

Он посмотрел на неё, она пожала плечами и качнула головой:

— Мне нечего скрывать, я любое своё слово могу повторить при свидетелях.

— Круто вам, — он усмехнулся, надолго замолчал, стал смотреть на дорогу, которая уходила в неведомый горизонт, теряясь в сиреневой дымке. Всё небо было этого странного серого цвета, неоднозначного и неоднородного, солнце просвечивало тусклым пятном, хотя на небе не было туч или облаков, просто равномерная дымка, погружающая всё в оттенки серого и сиреневого. Было странно понимать, что в этой ровной пустыне без единого дерева или дома совершенно нет ветра. Воздух стоял неподвижно, от этого накатывало предощущение грозы.

«Да, точно. Надо же, я так привыкла к прогнозу из интернета, что разучилась определять погоду по запаху. Надо вспоминать.»

Она закрыла глаза и глубоко вдохнула, пробуя воздух всем телом, ощущая его вкус на языке. Пахло грозой. Огромной и оглушительной, такой мощной, от которой земля встаёт дыбом, бросаясь навстречу воде, бьющей с неба тяжёлыми кинжалами плотных струй, которые пригибают деревья к земле своей силой, ломая тонкие ветки и срывая листья. После такой грозы мир особенно чист, а ручьи и реки очень грязные, но это быстро проходит, а чистота остаётся.