Проклятие Ирода Великого - Владимир Меженков

Октавий, внимательно выслушав покаянную речь Ирода, сказал:

– Ты рано хоронишь своего друга: по имеющимся у меня сведениям он все еще жив.

Новость эта ошеломила Ирода. Почему он не подумал о такой возможности раньше? Ведь если Антоний жив, он нашел бы способ разыскать его и доставить в Иудею, а уж там-то они вместе придумали бы, как примириться с Октавием. Оплошность, допущенную при известии о поражении Антония в войне с Октавием, Ирод не мог себе простить. К счастью, Октавий не заметил перемены, произошедшей в Ироде: как раз в это время он наклонился, поднял с пола корону и надел ее на голову Ирода.

– Тебе ничто не угрожает, – сказал он. – Правь своим царством с большей уверенностью, чем делал это прежде. Твоя верность в дружбе к тому, кого я сам считал своим другом, делает тебе честь и доказывает твою независимость от переменчивости обстоятельств. Я желал бы видеть в тебе такого же верного друга, каким ты был и остаешься в отношении Антония. – С этими словами Октавий пожал руку Ирода и пригласил его в соседнюю залу, где был накрыт стол с холодными блюдами. Приглашая Ирода занять ложе напротив, а Агриппе указав на место рядом с собой, Октавий жестом приказал рабам подать горячее, а сам, выбрав из всего разнообразия закусок мелкую отварную рыбу [260], продолжил:

– Антоний хорошо сделал, что больше слушался Клеопатры. Благодаря его безумию мы приобрели тебя. Я не замедлю официальным эдиктом утвердить тебя в царском звании, дабы ты не имел причины горевать об Антонии. – Приступив к трапезе, Октавий резко сменил тему разговора, тем самым давая понять Ироду, что не намерен больше возвращаться к Антонию и Клеопатре. – Мне написал наместник Сирии Квинт Дидий. Следовало бы показать его письмо тебе, чтобы ты сам удостоверился в его восторженном мнении о тебе за то, что ты поддержал его в войне с гладиаторами.

Октавий сдержал свое слово: он не только восстановил Ирода в царском звании, но и подарил ему огромную Трахонитскую область [261]с примыкающей к ней Авранитидой [262].

Расстались они если и не друзьями, то людьми, достаточно близко познакомившимися друг с другом и проникшимися взаимной симпатией. После этого они разъехались: Ирод вернулся в Иерусалим, а Октавий отправился в Аниохию, чтобы разобраться с еще не явившимися к нему ближневосточными царями, выступившими на стороне Антония, а оттуда в Египет, где намеревался закончить еще не оконченную войну с Антонием и Клеопатрой.

Между тем положение Антония, бежавшего после поражения в морском сражении при Акции в Ливию [263], стало критическим. Что искал он в этой далекой африканской стране? Надеялся на поддержку третьего товарища по триумвирату Лепида, который должен был бы помнить, что не кто другой, а именно Антоний способствовал его провозглашению великим понтификом, а позже включению его в триумвират? Но тот же Антоний не без помощи Октавия способствовал тому, что триумвират этот развалился, и шестидесятилетний Лепид доживал свой век в Риме, отойдя от всех дел и рассказывая своим внукам о славных былых временах, когда именно он, будучи претором, добился предоставления самому Гаю Юлию Цезарю диктаторских полномочий, за что был назначен магистром его конницы. Конечно, было бы наивным думать, что отправься Антоний не в Ливию, а к своему другу Ироду в Иудею, тут нашел бы способ и пути к примирению врагов и в некотором роде родственников, несмотря на то, что Антоний бросил сестру Октавия, объявив себя мужем Клеопатры. Но и этого Антоний не мог сделать, поскольку на руках у него была египетская царица, которую он продолжал любить со всем пылом своего сердца, а у Ирода с Клеопатрой сложились давние натянутые, чтобы не сказать враждебные, отношения.

Как бы там ни было, а Антоний, высадившись в Ливии и отправив Клеопатру в Египет, сам в сопровождении лишь двух людей – грека-ритора Аристократа и римлянина Луцилия, который в сражении при Филиппах выдал себя за Брута, дабы дать тому возможность бежать, сам сдался в плен Антонию, а тот, разоблачив его обман, поскольку знал Брута в лицо, тем не менее не казнил его, а, тронутый его мужеством и верностью в дружбе, приблизил к себе, – отправился скитаться по пустыне.

Здесь он узнал от бедуинов о печальной участие, постигшей его многочисленную армию, оставшуюся в Акции, и поспешил в Александрию, где у Клеопатры возник новый чудесный план спасения. Бросившись в объятия сразу постаревшего, заросшего многодневной щетиной Антония, она посвятила его в этот план, состоящий из двух частей. Первая часть состояла в том, что ее верные рабы-ныряльщики поднимут с потопленных кораблей все ее сокровища и доставят их в Александрию. Вторая часть плана сводилась к тому, что, получив свои сокровища, Клеопатра и Антоний удалятся в пустыню и там, у самой оконечности Аравийского залива, в стороне от всех и не мешая никому, начнут новую жизнь, ни в чем себе не отказывая и живя в собственное удовольствие.

Антоний не верил в возможность осуществления первой части плана Клеопатры, но вторая его часть представилась ему заманчивой: почему бы не прожить остаток своих дней жизнью самых простых людей в месте, где они никому не станут мешать? [264]Антоний даже написал Октавию письмо, в котором предложил ему запоздалые условия мира. Октавий, однако, отклонил эти условия: ему была нужна одна только полная и безусловная победа над врагом, а не сделка, и он написал в ответ, что отправляется теперь в Азию, чтобы, наведя порядок в Сирии и дав возможность армии немного отдохнуть от ратных дел, двинуться оттуда в Египет. Тогда Антоний написал Октавию новое письмо с просьбой разрешить ему и Клеопатре поселиться в Афинах, если ему не по сердцу его пребывание в Египте – этой житнице Рима. Клеопатра сделала к этому письму приписку, в которой просила сохранить ее царство за ее детьми, которые заключат с Римом мир на вечные времена.

Октавий ответил им обоим. В своем письме он запретил Антонию даже думать о том, что он позволит ему перебраться жить вместе с Клеопатрой куда бы то ни было, а Клеопатре пообещал выполнить ее просьбу, если та собственноручно убьет Антония.

Тогда Клеопатра велела верному Афениону возвести вблизи храма Исиды дворец-усыпальницу, куда свезла немалую часть оставшихся при ней сокровищ и драгоценностей: золото, серебро, изумруды, жемчуг, скульптуры и картины, богато отделанные музыкальные инструменты, слоновую кость, черное дерево, уникальную коллекцию ваз и амфор, ковры дивной работы, дорогие шелковые, шерстяные и льняные ткани, в немерянных количествах благовонные масла и смолы, словом – все, чем только она располагала. Слухи об этом дошли до Октавия. Опасаясь, что Клеопатра вознамерилась сжечь все свое достояние, он отдал приказ войскам двинуться форсированным маршем в Египет, и в то же время каждый день посылал ей письма с обещаниями о снисхождении.

Узнав, что Октавий вступил в Галилею, Ирод выехал ему на встречу в тщетной надежде задержать его там до наступления зимы и уговорить разместить свои войска в городах Иудеи на зимние квартиры. «Время самое непредсказуемое, что только существует в мире, и кто возьмется определить, какое оно сегодня и каким станет завтра, – говорил себе Ирод и, дав шпоры коню, без устали повторял про себя строки из Священного писания: – “Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное. Время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру” [265]…»

Одновременно с Иродом на встречу с Октавием отправился Малх. Узнав о поражении своей покровительницы Клеопатры, он решил продемонстрировать Октавию свою лояльность, в подтверждение которой предоставил в его распоряжение арабское войско. Встреча двух царей с Октавием произошла в окрестностях Самарии. Октавий поблагодарил Малха за предоставленное ему войско и пригласил Ирода устроить смотр объединенной армии. Стремя к стремени, они вдвоем, сопровождаемые на некотором отдалении от них свиты Октавия, объехали когорты и легионы, которые приветствовали их.

Ирод ни на минуту не переставал соображать, что бы такое придумать, чтобы уговорить Октавия остаться на зиму в Иудее и тем самым отсрочить вступление его армии в Египет. Как на грех, ничего дельного на ум не приходило, и тогда он по завершении смотра устроил пир в честь Октавия. На следующий день Ирод угостил и всю его армию. Уловка удалась лишь отчасти: Октавий оценил его щедрое гостеприимство и позволил армии задержаться в Иудее на двое суток. Когда и это время истекло, Ирод пошел на отчаянный шаг: поднес Октавию подарок в виде восьмисот талантов [266]. Это было больше, чем стоили все сокровища Клеопатры вместе взятые, и значительно превышало прибыль, которую сулила Октавию его окончательная победа над Антонием. Октавий разгадал умысел Ирода и, принимая его более чем щедрый дар, сказал: