Фенэтиламины, которые я знал и любил. Часть 1 - Александр Шульгин

Я ее простить не могла, как не могла простить и себя.

Кристофер был хорошим отцом. Стараясь быть для своих мальчиков тем, кем его собственные родители не стали для него, он постепенно выздоравливал от полученной в детстве психологической травмы. Подобно большинству людей, с которыми в детстве плохо обращались, он мог бы стать трудным и чрезмерно требовательным человеком, и я благодарила Джейн за ее терпение, упорство и любовь, которые не давали ей уйти от Кристофера, хотя он редко спокойно переносил ее промахи и ошибки. У Джейн тоже было несладкое детство, и порой они причиняли друг другу сильную боль. Но, казалось, между ними существовало какое-то серьезное обязательство, которое удерживало их вместе.

Как-то раз я пришла на урок к Кристоферу посмотреть, как он общается с подростками. Я почувствовала гордость за сына, который оказался таким превосходным учителем. Я вообще считаю преподавание важнейшей из всех профессий. Попрощавшись с сыном, я села в свою машину, слезы катились у меня по щекам. Меня пронзила боль от сознания того, что, если бы у Брайана были такие учителя, как его старший брат, он избежал бы большей части горя, гнева и больше всего беспомощности, которую ему пришлось испытать в очень юном возрасте. Кристофер не позволял никаких издевательств в своем классе.

Теперь я работала в частной больнице, печатала медицинские отчеты. Я делала свою работу очень быстро и аккуратно, правильно набирая все медицинские термины. Вместе с другими четырьмя сотрудницами я сидела в небольшой комнате, где весь день был включен магнитофон и куда не переставая звонили врачи, находившиеся как в больнице, так и за ее пределами, и сообщали описания хирургических операций, отчеты о медицинских осмотрах, а также диктовали письма своим коллегам. Все это записывалось на пленку. Каждое утро у нас было десять минут на то, чтобы попить кофе, потом полчаса на обед и десятиминутный перерыв во второй половине дня. Мы работали целыми днями по восемь часов в сутки с наушниками на голове; мы были печатными машинами, и наша зарплата была, как у большинства не входивших в профсоюз сотрудников больницы, очень низкой. У меня была собственная теория, объяснявшая такое положение. Когда-то давным-давно руководители медицинских учреждений ухватились за тот факт, что в мире найдется определенное количество людей, любящих медицину больше жизни. Они стали бы врачами, если бы только могли. Но они работают за относительно невысокую плату и зачастую в условиях, вызывающих стресс, лишь бы только быть рядом с теми, кто занимается медициной, и чувствовать себя частью медицинского мира. Я была одной из таких.

У меня была тяжелая работа, но на легких я никогда и не работала. В какой-то степени работа помогала мне не думать о Шуре и об Урсуле. К началу второй недели пребывания у Шуры дамы из Германии я уже привыкла к тревожному ощущению, смеси надежды и беспросветного отчаяния, которые неожиданно заявляли о себе где-то в области диафрагмы. Я сразу же подавляла это чувство, веля себе сохранять терпение. Рано или поздно я все узнаю, а пока ничего сделать нельзя, надо продолжать работать и выполнять материнские обязанности.

Шура позвонил в конце второй недели. Была пятница, вечер. Дети только что ушли на выходные к своему отцу. Когда раздался телефонный звонок, я как раз убирала выложенную кафелем полку, складывая бумаги и несколько книг в одну стопку, одновременно косясь на экран телевизора, по которому шли вечерние новости. После его нежного «привет» включился мой автопилот, и пока я стояла, замерев от шока, я слушала словно со стороны, как бодрым голосом говорю: «Как мило, что ты позвонил! Мне было интересно, как там идут дела».

- Я думал, может быть, ты захочешь узнать, - сказал тенор в трубке. - Урсула была у меня...

Я знаю, знаю.

- ...две недели, и она только что уехала обратно в Германию. Я проводил ее на самолет пару часов назад.

- О.

- Мы замечательно провели время. Она сказала, что собирается взять быка за рога, образно выражаясь, и сообщить Дольфу, что намерена получить развод и переехать жить ко мне.

- А, - выдавила я, не чувствуя абсолютно ничего.

- Она говорит, что на этот раз точно сделает это. Да, она по-прежнему волнуется насчет того, что Дольф может совершить какое-нибудь насилие, но она больше не собирается откладывать этот момент.

Словно повторялась та ночь в доме Хильды. Я слышала радостные слова, но голос им не соответствовал. Я глубоко вдохнула и спросила: «Шура, что-то не так? Ты просто устал, или тут что-то другое?»

Тишина на другом конце провода. Когда Шура вновь заговорил, у меня не осталось сомнений - в его голосе действительно звучало разочарование. «Я просто не уверен, вот и все. Так трудно понять, что происходит. Я слышал эти обещания и раньше. Я не знаю. К тому же, думаю, я и вправду немного устал».

Я воспользовалась случаем: «Может, придешь ко мне и просто расслабишься? Дети ушли на выходные. Ты будешь говорить, о чем захочешь, или просто помолчишь, послушаешь музыку и выпьешь чуть-чуть вина».

О Господи - у меня же нет красного вина.

Еще одна пауза, после которой Шура сказал: «Это было бы несправедливо по отношению к тебе - если бы я пришел и стал говорить о... о ком-нибудь еще».

Пожалуйста, не отказывайся. Я приму тебя на любых условиях, прекрасный мой!

- Что за чепуха. Разумеется, тебе нужно поговорить об Урсуле, и я с удовольствием повидаюсь с тобой. Не усложняй простых вещей. Просто приходи.

- Я ценю твое приглашение, и мне бы хотелось принять его, если ты думаешь, что вытерпишь меня...

- Я потерплю. Хотя есть кое-что, что ты можешь сделать для меня: принеси с собой красного вина. Кажется, у меня в доме его нет.

- С радостью. Я буду где-то через час, хорошо?

- Отлично. Увидимся, когда приедешь.

Когда он наконец-то появился на пороге моего дома, я совершенно успокоилась. Суета предыдущего часа, пока я выбирала одежду - темно-зеленую юбку и бледно-голубую блузку, а также серьги с филигранью, раскладывала подушки на мате перед камином, - суетливое волнение исчезло от ощущения того, что сейчас он будет здесь, со мной. В это мгновение все в мире находилось на своих местах, и в нашем распоряжении было столько времени, сколько нам требовалось.

Шура занялся разведением огня. Пока он складывал дрова в камин, он говорил со мной. Я протягивала ему свернутые старые газеты для растопки и слушала. Он рассказал, как Урсула ходила по его дому, таская его за собой, и показывала, что она хочет поставить сюда и убрать оттуда - какие-то маленькие, домашние вещи, - сказал он. Он начал верить, верить в то, что она на самом деле порвет с мужем и приедет к нему. И останется навсегда.