Не бойся друзей. Том 2. Третий джокер - Василий Звягинцев

— Ух, ты! — не сдержалась Марина. Это был возглас не восхищения, как, наверное, вообразилось Арчибальду, а искреннего удивления превосходящей воображение безвкусицей.

— Только аквариума с бегемотиками в углу не хватает, — добавила Инга.

Зато в высоченные стрельчатые окна был виден сумрачный океан с даже на вид тяжёлыми, словно ртутными волнами. Снаружи была не ночь, а поздний вечер, когда солнце давно зашло, а тьма всё никак не может вступить в свои права. Девушкам показалось, что за окнами совсем не земной пейзаж. Угнетающий.

— Идите, идите сюда… — звал хозяин.

Они шли, шли и никак не могли дойти. Такой эффект, как на площади перед собором Святого Петра в Риме. Арчибальд смотрел на них и улыбался. Он явно был занят работой, но ради вызвавших его «племянниц» решил прерваться на время. Впрочем, оно (время) для него здесь не существовало. Любой миг мог длиться дольше века. И наоборот, естественно.

На гигантском столе Арчибальда помещался пульт с невероятным количеством всяких экранов и экранчиков, сенсорных полей, джойстиков, сигнальных лампочек и бог знает каких ещё приспособлений.

А позади него вся торцовая стена представляла собой ещё один, не меньше чем шесть на десять метров, экран. На нём замер остановленный кадр, скорее всего из исторического или приключенческого фильма.

Не работал, значит, дядюшка, а развлекался?

На экране тоже было море, только ярко-синее, летнее, полуденное, большие военные корабли на нём, маленькие самолётики в небе…

Да какая разница, что он там смотрит.

— Заскучали, говорите, — добродушно улыбаясь, сказал Арчибальд. — Понимаю, понимаю. Старшие занимаются своими делами, лётчики вас развлечь не сумели, да это и естественно. Такие красавицы, с интеллектом, с высокими эстетическими запросами и строгими моральными принципами. Вам нужны совсем другие кавалеры. Несколько позже мы и этим займёмся. А пока…

Он указал рукой на едва заметную между драпировками дверь нормальных, человеческих размеров. За нею оказалась не слишком большая, но столь же перегруженная всякими декоративными «прибамбасами» комната. Посередине стоял круглый стол, уже накрытый, как для ужина у эмира Бухарского или иного восточного, но достаточно европеизированного владыки. За каждым мягким полукреслом, в которые расселись девушки, немедленно возникли лакеи в алых ливреях, с каменными лицами.

— Пожалуйста, девушки, вы ведь так проголодались, — заботливо сказал Арчибальд, и все почувствовали, что на самом деле удивительно голодны. Они уже сталкивались с этим свойством Замка. Кое в чём — забавным. Особенно — для гурманов-любителей.

— Ешьте, пейте — к вашим услугам лучшие вина и прочие напитки этого и параллельных миров. Не сдерживайте себя — ни еда, ни напитки вам не повредят в любом количестве: это всё для наслаждения, а не для обеспечения примитивных физиологических потребностей. И будем вести приятную застольную беседу…

При этом Арчибальд так на них смотрел, что, не знай девушки о его «механической» сущности, могли бы и испугаться. Будто султан, пригласивший для знакомства вновь поступивших в его гарем наложниц и прикидывающий, с кого из трёх и каким способом начать. Впрочем, весьма возможно, что эстетические пристрастия робота предполагают «любование красивыми девушками». Как у суровых самураев — созерцание полной луны или цветущей сакуры.

Он почти заставил их выпить по одному и сразу же по второму (наверняка золотому, усыпанному изумрудами, сапфирами и рубинами) кубку. Вино и вправду было немыслимо вкусным и сразу ударило в голову. Хорошо, что, идя «в гости», они включили гомеостаты, оформленные под наручные офицерские хронометры. Слегка массивные для девичьих рук, но такая уж в «дамской» роте мода. Время «часы» тоже показывали.

С полчаса разглагольствуя на темы, которые он считал подходящими для светского разговора, Арчибальд заставил, точнее — убедил словами и личным примером выпить ещё и ещё. Да и само вино обладало свойством усиливать жажду. Может быть, робота и начала удивлять необычная устойчивость юных существ к алкоголю, но виду он не подавал, а девушки старались вести себя правильно. Ну, пусть не настолько пьяны, чтобы танцевать на столе и совершать иные глупости, но весьма и весьма навеселе. Как раз чтобы громко смеяться и задавать неуместные в нормальном состоянии вопросы.

В какой-то момент, показавшийся Марии подходящим, она спросила Арчибальда, с трудом фокусируя на нём до невозможности наивные глаза:

— Всё-таки скажи, зачем мы тебе здесь потребовались? Забирал бы к себе «старших», они много знают, и вообще… А мы?

Робот давно велел обращаться к нему на «ты», и получалось это у подвыпивших девушек вполне естественно, как же ещё богатого и совсем не старого дядю называть?

— Мы не против, не думай, здесь у тебя классно! Мы готовы целыми днями смотреть и смотреть, что тут у тебя есть, но всё равно интересно — ты, можно сказать, властелин мира, и вдруг нами заинтересовался. Как король пастушкой…

Арчибальд довольно засмеялся — самая грубая лесть ему была приятна и принималась за чистую монету. Нарочитость и фальшь в словах собеседника он не способен был различать, если только не включалась специальная программа, заранее написанная Замком для определённой ситуации. Тогда Арчибальд мог показаться и умным, и тонким, и проницательным, точно так, как актёры, исполняющие, к примеру, в «Семнадцати мгновениях» роли весьма квалифицированных разведчиков и контрразведчиков мирового уровня. А за пределами съёмочной площадки они, весьма вероятно, не способны были разобраться в простейшем бытовом конфликте или спланировать собственное поведение на сутки вперёд.

Вот и Арчибальд, с блеском исполняя перед «хантерами», житейски и политически искушёнными людьми, роль Боулнойза, вынужден был часто исчезать из Лондона для «перезагрузки». Даже вся мощь Замка не могла на протяжении недель поддерживать иллюзию «самостоятельно мыслящей личности». Проще было бы создать настоящее живое существо на базе уже существующего, как Замок это проделал с образом Натальи Андреевны. Но такой «объект» немедленно вышел бы из-под контроля, управлять им было не под силу механизму любой степени сложности.

— Вы очень умные девочки, — сказал Арчибальд, умильно улыбаясь и кладя руку на коленку Инги. Без всякой «задней» мысли, просто как знак непринужденности в отношениях. — Задаёте правильные вопросы, а главное — догадались сами ко мне прийти, не спросив позволения у старших.

Он сделал жест, и слуги вновь наполнили бокалы ему и «валькириям». Мария подумала, что выпила уже не меньше литра, как бы хозяин не заподозрил чего… Впрочем, есть проверенный способ. Она, потупив глаза, осведомилась у Арчибальда, где «дамская комната», и они все трое направились туда, не совсем уверенно шагая, поддерживая друг друга, перешёптываясь, то тихонько хихикая, то в голос хохоча над какими-то, судя по их улыбочкам, непристойностями.

— Надеюсь, здесь он видеокамер не поставил, — сказала Маша, заходя в кабинку. — Минут пятнадцать заставим его подождать. Пусть считает, что мы освобождаемся, по-древнеримски, от угощений, чтобы с новыми силами продолжить банкет…

Подкрасились, покурили, избегая каких-либо неосторожных разговоров. Только восторженные, по тональности и содержанию не слишком трезвые и не вполне прилично выраженные впечатления от хозяина, устроенного им приёма и вообще Замка.

Вернулись с таким видом, что любому стало бы ясно, для чего они удалялись.

Арчибальд, как и положено воспитанному человеку, сделал вид, что ничего не заметил. Продолжил с того же места, на котором его прервали.

— …Очень правильно, что догадались обратиться ко мне. В той жизни вас не ждало ничего хорошего. Вы сейчас кто? Секретарши, охранницы и одновременно девушки для развлечений. Не надо смущаться, я знаю, как в вашем «сообществе» с этим обстоит. И выше никому из вас не подняться, разве что повезёт «удачно» выйти замуж. Так это всё равно разновидность рабства, только в чуть более пристойной оболочке. Как писал ваш знаменитый философ Энгельс: «Брак — это узаконенная проституция».

Девушки дружно возмущённо фыркнули, но видно было, что слова «дядюшки» затронули в них нужные струны. К своему несчастью, Арчибальд в этом теле не обладал способностью Замка сканировать человеческий мозг, извлекая из него и мысли, и ощущения. Приходилось прибегать к самым обычным методикам вербального внушения, потому что нервно-лингвистическое программирование он тоже не мог применить. Ему нужны были «чистые», свободные от насильственно внедрённых эмоций и идей мозги, «зомбированные» исполнители не годились ни на что.

— Не подумайте, что я хочу заставить вас плохо думать о ваших «старших товарищах». Они не враги ни вам, ни мне. У нас есть кое-какие взаимные претензии, но не «антагонистические», как называл их всё тот же Энгельс. Это, знаете ли, как бы «конфликт хорошего с ещё лучшим». Вот вам и предлагается то самое «ещё лучшее». А вы — это чистые листы, «на которых можно написать самые новые, самые красивые иероглифы»[129]. Вам понравился мой Замок? Каждая из вас получит в личное распоряжение ничуть не худший, в любом месте Земли по вашему усмотрению. Любые ваши желания будут удовлетворяться мгновенно… Даже самые сокровенные, — при этих словах Арчибальд улыбнулся несколько скабрёзно, в том смысле, что все тут взрослые, всё понимают правильно.