Мстислав - Борис Тумасов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пискун молчал. Вскоре появился молодой печенежин, развязал десятника, толкнул в глубокую яму. «Вот здесь и жизнь остатнюю провести доведётся, - горько подумал Пискун. - Лучше бы смерть от стрелы там, в лесу, настигла».
Случился как-то у Мстислава разговор с Петром. Приехал князь в обжу, сел на скамью и залюбовался, как братья-боровички работают споро, сено в копёнки складывают. И всё у них ладно и чисто получается.
Подозвал Мстислав Петра:
- Отдай их мне, Пётр, славные гридни из них выйдут.
Посмотрел Пётр на сыновей, улыбнулся:
- Может, оно и так, князь, в дружине твоей место им сыщется, но кому тогда поле пахать, хлеб растить?
Согласился с ним Мстислав. Хотелось ему иметь в дружине таких боровичков, и он, князь, мог забрать их у смерда силой, но прав Пётр. И так за многие годы княжескими распрями и печенежскими набегами разорена Русь. Вон сколько пустоши, ждут поля своих пахарей, а войны смердов от сохи отрывают. Настанет ли день, когда гридин и торговый человек, ремесленник и смерд каждый своим только делом займётся?
И он, Мстислав, не такой ли, как все князья? В тревожную годину кликнет земское ополчение, и тогда бросит Пётр своё хозяйство и придёт со своими боровичками в подмогу ему, князю.
Сколько таких боровичков не возвращаются по деревням? Коли б ещё на поле брани Русь от врагов спасали, а то ведь часто в княжеской усобице головы кладут…
Прежде Мстислав не задумывался над этим, теперь подобные мысли часто навещали его. Но как быть? Разве что жить с братом в мире. А уж коли настоящий враг на Русь придёт либо, вот как они с Ярославом уговорились, червенские города вернуть, тогда без ополчения не обойтись.
И по всему выходило, на смерде Русь держится…
8
Ещё из Новгорода закрепилась за Ярославом слава книжника и мудреца. А сев на княжение в Киеве, решил он создать при Софийском соборе книжную хоромину, где бы всё письменное, что есть по всей Киевской земле, здесь хранилось. А листы и книги, какие на греческом либо на ином языке писаны, переводить и для того звать в Киев переводчиков болгар и греков.
Намерился Ярослав просить константинопольского патриарха, чтоб дал он Киеву митрополита из русских епископов, и школы открыть не только для княжеских и боярских чад, а для всех, кто пожелает учить своих детей… Грамотная, книжная Русь виделась князю Ярославу.
У боярина Кружало, сына воеводы великого князя Владимира Волчьего Хвоста, прозвище обидное - Собачий Хвост. И в том нет удивления. Пока боярин от заутренней домой попадёт, пора к обедне. Ни одного мало-мальски знакомого не пропустит, со всеми зацепится.
День воскресный. Вышел Кружало на паперть, по сторонам нищие руки тянут, хоть и знают, просить у боярина бесполезно. Спустился Кружало со ступенек, а тут воевода Александр. Кружало его за локоток, отвёл к монастырской ограде. Остановились. Оба седые, годам счёт потеряли. Воевода Александр крупный, борода лопатистая, а нос красный, мясистый. Смотрит из-под нависших бровей, о чём Собачий Хвост плести начнёт. А тот низкорослый, тщедушный, бородёнку задрал, глазки прищурил.
- Эвон, черниговец сколь в Киеве просидел, а князь Ярослав всего раз на пир звал.
Воевода руки развёл:
- Раз так раз. Чать, они братья, им вдвоём побыть охота.
- То так, - согласился Кружало, - Будто князья условились Волынскую землю повоевать.
Почесал воевода нос, промолвил:
- То их воля.
Но боярин, воистину Собачий Хвост, знал, чем воеводу задеть:
- Будто воеводой князь Ярослав намерился поставить новгородца Прова. Нынче не в чести старики.
Не сдержался воевода Александр:
- Да уж куда не воевода Пров. Болеслав хоть и умер, а воинство ляшское в силе.
- Нашему телёнку волка бы изловить, - хихикнул Кружало и переменил разговор: - Намедни воевода Блуд сказывал, боярин Жадан намерился постриг принять, в монастырь собрался.
- С того дня как овдовел боярин, он на люд глаз не кажет.
- Вскорости и женский монастырь откроется, Святой Ирины. Уж не в честь ли нашей княгини? - хихикнул Кружало.
И снова знал, чем недовольство вызвать. Не любил Александр Ирину. Насупил брови:
- Горда великая княгиня. Высоко несёт голову.
- Свейских кровей.
Пробежал писчий человек Кузьма, боярам поклон отвесил. Собачий Хвост ему вслед:
- Ещё один княжий любимец. Удалятся с князем в книжную хоромину, Ярослав сказывает, а тот знай себе пером выводит. Болтают, князь законы придумывает, по каким нам жить.
Потёр Собачий Хвост ладошки, носом шмыгнул.
- Ну что воевода на это ответит?
- Я, боярин, по отцовским заповедям живу, отрезал тот, - и мне никто не указ.
- Да я что, - отмахнулся Кружало.
Потоптались бояре ещё маленько, разошлись, Собачий Хвост вдали заметил боярина Авдюшко.
Дождь полил неожиданно, крупный, густой, и сразу побежали по черниговскому Подолу, вспузыриваясь, грязные потоки. Мстислав едва успел заскочить в керамическую мастерскую. Мастер, с редкой бородёнкой и бронзовым от загара лицом, стоял у обжиговой печи, ворошил в огне железной кочергой. Увидев князя, не удивился, чать, от дождя спасается. Сдвинув в сторону разложенные на лавке формы, позвал:
- Садись, князь, в ногах правды нет.
- И то так.
Сел Мстислав, осмотрелся. Мастерская низкая, просторная, и всё на месте: горшки, кувшины, светильники, свистульки разные для детворы в виде зверьков. В углу чан с замесом, на гончарном круге горшки. Освещённые печным огнём, они отливали однобокой краснотой.
- Как зовут-то тя, чародей?
- Семёном, князь.
И, отложив кочергу, принялся подсыпать в замес песок.
- Тут, князь, надобно угадать, сколько чего сыпать, да вымесить. Ино черепки из печи вынешь. А потом вторая наука, главная: полива, краски, чтоб глаз радовали… А изнутри, вишь, каждый горшок хвойной смолой смажу. Коль такого не сделаю, вскорости хозяйки такую посудину за дверь выставят, течь будет.
- Обучал тя кто?
- Я, княже, с мальства при отце науку познавал. Искусный мастер был. А он, сказывал, к грекам присматривался.
- А твои помощники где, Семён? Аль сыновей нет?
- Нет, княже, не дала жизнь.
Мстислав вздохнул:
- Вот и мне также. Однако ты, мастер, уменье своё другим передай. Учеников непременно имей. - Выглянул в открытую дверь: - Дождь закончился, пойду. Но помни, вдругорядь зайду, проверю, строго спрошу. Мастерство своё русский человек из рода в род передавать должен, а не уносить с собой в могилу.
Город ещё не проснулся, но кое-где уже засветились в избах лучины. Их блеклый свет пробивался через затянутые бычьими пузырями оконца. В хлевах нетерпеливо мычала скотина, пастухи запаздывали.
Небо серело, и звёзды гасли. День обещал быть погожим. Караульные на городских стенах, завидев князя, приободрились, стряхнули непрошеный сон.
Мстислав поднялся на башню. С её высоты глянул по сторонам - сплошной стеной темнел лес, по Десне пошёл молочный туман, остался на лугу.
Князь любил такую пору. Её называют грибной. Княжичем он ходил с челядью за грибами, и не было его удачливей. Корзины по две приносил.
«Господи, - подумал Мстислав, - отчего так часто стал я вспоминать детство? Неужли прав был отец, великий князь Владимир, когда однажды, прижав меня к себе, с грустью промолвил: «Ужли и я был таким?» Видно, и мои годы повернули на старость», - решил Мстислав с той же грустью, что и отец.
СКАЗАНИЕ ВТОРОЕ
Не думайте, что Я пришёл принести мир на землю;
не мир пришёл Я принести, но меч…
От Матвея. Гл. 101
твыла, отбесновалась зима вьюгами, метелями, завалами снежными, морозами трескучими.
На Крещение черниговцы на Десне лёд пешнями пробили. Епископ Киприан и отец Кирилл с дьяконами и церковным хором воду святили. Отчаянные молодцы, раздевшись донага, кидались в ледяную купель. Толпа ахала, визжала от восторга. Девицы стыдливо отводили глаза. Им кричали с хохотом:
- Девки, дуры, пока нагишом, присматривайте жениха, кто чего стоит!
Неожиданно для всех Мстислав принялся разоблачаться. Добронрава брови вскинула: