Моя последняя война. (Афганистан без советских войск) - Махмуд Гареев

Как показывает опыт, это важно не только с точки зрения воздействия на людей, но и для того, чтобы лучше понять их настроения, оценить жизненность своих решений и распоряжений, почувствовать все нюансы и сложности складывающейся обстановки.

В этом была сила таких руководителей как У. Черчилль или маршал Жуков, которые всегда были тесно связаны с живой действительностью, близко стояли к войскам и, как правило, считали нужным лично самим побывать на местах происходящих событий прежде чем принимать решения. Известно также, как страдало дело из-за того, что Сталин не считал нужным бывать на фронтах.

Исходя из этих соображений, я с первых дней знакомства стремился к тому, чтобы убедить президента Наджибуллу чаще бывать в различных городах и гарнизонах страны, в войсках, обороняющих Кабул. В пределах Кабула нам это удавалось осуществить. Президент неколько раз проводил строевые смотры готовности к выполнению боевых задач частей, отправляемых в Джелалабад, Хост и в другие районы. Эти смотры длились по 4–5 часов. В ходе них президент считал нужным поговорить с каждым офицером и солдатом, подбодрить и дать им напутствие. После этото он выступал перед ними на митинге. Надо сказать, что выступал он без всяких заготовленных текстов. Но хорошо обдумывал то, что надо сказать, с учетом особенностей аудитории, контингента военнослужащих. Его речи были содержательными, эмоциональными и убедительными. Несколько отвлекаясь, хочу сказать, что вообще афганцы любят и умеют говорить, особенно, когда надо высказаться и порассуждать в общем плане.

Самый, казалось бы, непривлекательный, робкий на вид, задавленный тяжестью окопной жизни, внешне опустившийся офицер или солдат буквально преображался, когда надо было выступить на митинге, перед строем товарищей или дать интервью корреспонденту радио и телевидения. Давали о себе знать и плоды десятилетнего нашего воспитания. По глазам и по всему облику выступающего было видно, что он считает нужным говорить о чем угодно, но только не о том, о чем он думает.

Вместе с президентом мы выезжали в некоторые воинские части, расположенные на окраинах Кабула. В учебном центре, расположенном вблизи военного училища «Пухантун», во время смотра одного из подразделений несколько солдат пожаловались президенту, что командир взвода младший лейтенант избивает их, забирает себе часть их денежного жалования. Наджибулла схватил этого командира взвода за шиворот и стал в присутствии солдат тыкать ему кулаком в лицо, выговаривая самые грубые слова. Я пытался отвлечь внимание Наджибуллы на другие дела и увести от этого неприглядного инцидента. Но президент уже не мог себя сдержать и продолжал в резкой форме допрашивать офицера. Правда, уже без рукоприкладства. Мне, чтобы не оставаться и дальше свидетелем этого досадного эпизода, пришлось отойти в сторону и беседовать с другой группой офицеров. При возвращении в Кабул в одной машине с президентом я пытался ему объяснить, что армия перестает быть армией, если в присутствии солдат принижают достоинство офицера, что лучше было бы (пусть в самой резкой форме) спрашивать с офицера в офицерском кругу, а не в общем солдатском строю. На это он мне сказал: «Вы поймите: афганская армия имеет свои хорошие и плохие традиции и последние сразу не изживешь. Афганец он другого языка не понимает».

В 1989 и 1990 годах мы с Наджибуллой побывали несколько раз на командном пункте войск гарнизона, пунктах управления министерств обороны, МВД и МГБ. Было проведено также несколько командно-штабных тренировок по управлению силами и средствами ПВО с реальным обозначением воздушных целей противника. Во время этих тренировок мы с Наджибуллой выезжали на командный пункт ВВС и ПВО. Причем при каждом нашем прибытии на этот командный пункт начинался интенсивный обстрел моджахедами этого района. Это свидетельствовало о том, что среди личного состава авиации и ПВО немало осведомителей афганской оппозиции.

Были и некоторые другие совместные с президентом выезды на пункты управления и войска Кабульского гарнизона. Но мне ни разу не удалось вытащить президента для поездки в Джелалабад, Хост, Кандагар и в гарнизоны в северных районах страны. В поездки за пределами Кабула приходилось отправляться с другими военными руководителями. Наджибулла каждый раз говорил, что та или иная поездка нужна. Но разговор об этом кончался обычно ссылками на занятость другими делами (а их всегда было с избытком), или в лучшем случае обещанием обдумать очередное предложение о совместном выезде в другие гарнизоны. Или вдруг я внезапно узнавал, что президент в сопровождении представителей КГБ ночью на несколько часов вылетал в Джелалабад или в другой город. Но такие мимолетные вылеты носили, конечно, не деловой характер и были больше нужны для сообщений по радио и телевидению. Поначалу мне трудно было понять причины этого. Тем более, что при совместных поездках в пределах Кабульского гарнизона и попадая под обстрелы, я мог убедиться, что Наджибулла обладает недюжинным личным мужеством и довольно выдержанно реагирует на опасности и обстрелы.

Но постепенно дело с «нежеланием» президента выезжать в другие гарнизоны стало для меня проясняться. После одного из наших выездов на командный пункт ВВС и ПВО, где мы угодили под сильный обстрел реактивными снарядами, ко мне зашел представитель нашего КГБ генерал В. А. Ревин и выразил свое неудовольствие по поводу того, что мы без ведома органов безопасности пригласили президента на такую поездку. Оказалось, что глава афганского государства не всегда сам мог решить можно ему совершать ту или иную поездку или нет. Складывалось впечатление, что о таких выездах наши представители каждый раз докладывали в Москву, спрашивая разрешение на это. Несколько позднее от доверенных президенту лиц я узнал, что и по некоторым военным вопросам Наджибулла после беседы со мной согласовывал некоторые из них с представителями нашего КГБ. Вообще, Наджибулла, будучи близко связанным с КГБ, во многом был зависим от них. Они же руководили его охраной и материальным обеспечением его семьи. Наджибулла мог не найти времени для встречи с прибывшим в Кабул начальником главного штаба советских сухопутных войск, но вместе с тем по несколько суток общаться с десятистепенными лицами, прибывшими по линии КГБ.

Можно было понять особую ответственность представителей КГБ за безопасность, но ее, как и любое другое нужное дело, нельзя было превращать в самоцель. В интересах того, чтобы республика держалась, президенту следовало, когда надо, идти и на определенный риск, ибо главное — это интересы дела, обспечение эффективного руководства. Без этого и сама безопасность теряла смысл. Не случайно, когда рухнула Республика Афганистан, представители госбезопасности и не вспомнили об этой безопасности и сразу отвернулись от президента.