Руны огненных птиц - Анна Ёрм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зелёные деревья начали сменяться осенними: золотыми и облетевшими. В воздухе послышалась звонкая близость зимы, пахнущая совершенно по-особенному – снегом и остывшей землёй. Илька потянула носом этот запах, чуть прикрыла глаза. Она любила зиму, но и боялась тоже. Зимой не нужно работать на фермах и можно отдохнуть, отоспавшись на целый год вперёд. Только и знай, что подбрасывай дрова в огонь, чтобы не замёрзнуть. Зимней охотой она добывала белок и лисиц, чьи шкуры меняла потом у купцов на соль, мёд, воск и китовый жир.
А ещё она любила зиму за то, что после неё всегда наступала весна. Она и сама родилась весной, когда зацветали на фермах сады.
Но что будет теперь, когда в привычный уклад жизни ворвалось лесное племя и разрушило Ве? Что стало с миром? Наступит ли теперь весна?
Она качнула головой, пытаясь смириться с тем, что подбросила ей жизнь. Пусть за порог наметёт снега…
Впереди показалась конюшня, запертая на ключ. Эгиль спустился с коня и раскрыл ворота, пропуская вперёд уезжающих гостей. Ситрик спешился, желая попрощаться с музыкантом, и тот похлопал его по плечам, усмехнувшись в короткие усы.
– Вёлунд вернётся из чертога тёмных альвов лишь через семь лет, но ты заходи повидаться, – произнёс Эгиль.
– Я думал, ты теперь не будешь рад меня видеть, – улыбнулся Ситрик.
– Отчего же! – фыркнул Эгиль и заключил парня в крепкие объятия. – Может, к тому времени, как ты придёшь к нам в гости, я научусь играть лучше нёккена и буду снова тебя переигрывать. У меня не дубы запляшут, а само мировое древо в узел завяжется!
Ситрик рассмеялся, и Эгиль наконец отстранился от него, прежде хлопнув по спине.
– До встречи, парень, – произнёс он и поклонился Ильке, сидящей в седле, так, будто она была госпожой. И без того покрасневшие щёки её стали вовсе мареновыми. – Рад был повидаться, нойта.
– До встречи, – пробормотала Илька, кланяясь в ответ.
– Ах! Что же я! В голове ничего у меня не держится, кроме песен. – Музыкант стукнул себя по лбу и запустил руку в небольшую поясную сумку. – Вёлунд просил и тебе передать подарок. Дюже ему не понравился твой нож.
Он протянул Ильке подарок, завёрнутый в тряпицу. Девушка развернула холстину и увидела в своих руках чудесные ножны, украшенные серебряными и медными накладками. Продолжая держаться одной рукой за седло, она потянула пальцами за берёзовую рукоятку, желая взглянуть на лезвие. Нож поддался и выскочил из своего плена, сверкнув блестящим, как солнце, лезвием.
– Он не заговорённый. Обычный, но добрый, – пояснил Эгиль. – Уж прости, что сразу не припомнил. Дюже отвлекли вы меня игрой с нёккеном. Не идёт он у меня из головы, хоть ты тресни!
– Спасибо, – пролепетала Илька. – Чем я могу отплатить кузнецу?
– Это подарок, – усмехнулся Эгиль. – Твоей улыбки будет достаточно.
Нойта улыбнулась, смутившись до ужаса.
– Надеюсь, у вас получится снять проклятие, – негромко сказал Эгиль, когда Ситрик и Илька вошли в холодный мрак конюшни.
Послышались скрежет запираемой двери и визгливый лязг связки ключей. Тьма бросилась в глаза.
Девушка зажмурилась, прежде чем Ситрик толкнул створки ворот. Она боялась снова увидеть тот мир, в котором была рождена и в котором суждено ей было умереть.
– Снега стало больше, – произнёс парень.
Под веками стало светло – в мире людском светило ясное солнце.
Илька зябко поёжилась, и Ситрик снял её с седла, чтобы девушка смогла одеться. Она вцепилась в его плечи, точно боялась, что парень её не удержит, однако тот мягко опустил её на землю. Илька тут же принялась топтаться на месте, разминая затёкшие ноги.
Ситрик вывел коня в лес, и Рыжая Чёлка принялся радостно сучить копытами, подбрасывая снег. Видимо, зиму любила не только Илька.
– Подковы у него обычные, без шипов. Придётся сдерживать, чтобы он не поскользнулся и не угодил в ямку под снегом, – заметил Ситрик и снова проверил седельные сумки с вещами, тюки подсохших трав и лыжи, какие он приставил к седлу, пока Илька наматывала на голову и шею платок.
Шли они медленно. Илька цеплялась за седло каждый раз, когда, осчастливленный видом искристого снега, Рыжая Чёлка принимался рваться вперёд. Ситрик сдерживал его, и умный конь, забывшийся в своей радости, снова вспоминал, кого он везёт. К тому же лыжи, приставленные к его бокам, неприятно гремели от его взбрыкиваний.
До Восходного озера добрались к вечеру, и Ильке было за счастье спуститься наконец с коня и снова воткнуть свои ноги в привычные лыжи. Ситрик отпустил Рыжую Чёлку, прежде приласкав его и почесав лоб. Блоха облаяла коня и снова бросилась под ноги, кусаясь и виляя хвостом. Рыжая Чёлка, лишившись груза и ездоков, наконец-то обратил внимание на Блоху и погнался за собакой так, что той пришлось улепётывать к озеру.
Путники прошли по льду, ставшему за столько дней крепким, точно дубовые доски, а после вышли на тропу, что вела к дому Ильки. Девушка с опаской думала о том, сколько же ночей минуло здесь, пока они были в чертогах альвов.
Ночь опускалась быстро и неумолимо. Вместе с ней в лес пришли и тёмные твари, под лапами которых снег превращался в страх. Илька заметила, как Ситрик насторожённо смотрит на них, и произнесла:
– Пусть они и тьма без костей и плоти, но от них тоже есть польза.
– Это ещё какая?
– Их боятся не только люди. Раз уж они появились на тропе, то нас вряд ли тронут кабаны или волки.
Ситрик лишь вздохнул, и Илька понимающе фыркнула. Твари не трогали их, но ощущались куда опаснее диких зверей.
Глубокой ночью они подошли к дому. От усталости и холода хотелось упасть в снег и никогда больше не вставать, но Илька первой подошла к двери и замерла с занесённой рукой, боясь постучать. Наконец она стукнула раз, другой и громко позвала мать.
Никто не открывал, и сердце нойты болезненно сжалось. Она постучала ещё раз так, что дверь затряслась, и выкрикнула имя матери. Перед глазами встала тёмная пелена. Блоха завыла, неожиданно подхватив чужой клич, и до смерти напугала Ильку.
– Да угомонись ты! – послышалось за дверью.
– Грима! – воскликнула Илька.
– Кто ж ещё, – раздражённо буркнула женщина и отперла дверь. – Ты чего спать не даёшь, а?
Только на пороге показалась Грима, как Илька тут же бросилась ей на шею, обняв так крепко, что у матери перехватило дыхание. Нойта вдохнула её
