Руны огненных птиц - Анна Ёрм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Когда ты успел так много выпить?
– Я не пил, – смутился Ситрик.
Он взял Ильку за руку, и девушка потянула его к костру, вокруг которого без устали плясали светлые альвы. Музыка лилась из костяных флейт и летела со струн лир, цеплялась за языки пламени и уносилась в бесконечно высокое светло-синее ночное небо. Или падала под ноги альвов, и лёгкие башмачки топтали её, повторяя ритм. Девушки и юноши закружили их в хороводе, оторвав друг от друга. Народу было куда меньше, чем в празднование Кровавого месяца, и многих альвов Ситрик узнавал, как и они его. Альвейд, встретившись с ним взглядом, тут же скисла и задрала носик.
Наконец им удалось вырваться из хоровода, попав в его середину, где спины жгло костром. Правда, Ситрик этого не чувствовал, лишь видел, как розовеют щёки Ильки от жаркого воздуха. Юноша закружил её, и подолы лёгкого платья Ильки взвились подобно золотым крыльям. Она хлопнула в ладоши в такт и вновь угодила в его руки.
– А ты симпатичный, – вдруг произнесла она, разглядывая в свете костра его лицо.
– Так сильно напекло? – усмехнулся Ситрик, подхватывая её вновь.
Хоровод посыпался, распавшись на множество пар и компаний. Илька оттянула Ситрика подальше от огня, туда, где пламя не обжигало лицо, выплёвывая шальные искры. Музыка на миг затихла, а потом зазвучала снова, но уже другая, похожая на весенний ветер, раскачивающий голые ветви и закостенелые иглы елей.
Они ещё долго танцевали, и короткая здешняя ночь посветлела от объятий зари. Ситрик заметил, что Эгиль ушёл. Ушла надменная Альвейд, покинул двор и Рунвид, пивший за противоположным столом и занимавший свои зубы танцами с пищей. Музыка становилась всё нестройней и визгливей – от усталости у музыкантов сводило пальцы.
Илька вдруг обняла Ситрика, прижавшись к его груди. Парень осторожно опустил руки на её спину, чувствуя в своих ладонях жар.
– Я устала танцевать, – глухо произнесла Илька и, стиснув Ситрика сильнее, вдруг заплакала.
– Ты чего? – прошептал парень. Его напугала перемена в девушке: только что она была счастлива и весела.
– Я не хочу домой, – сказала она, захлёбываясь в рыданиях. – Здесь так хорошо. А там… там страшно. Я не хочу. Давай останемся здесь.
– Нам надо вернуться, потому что дома тебя ждёт мать, – мягко напомнил Ситрик.
– Надо было взять её с собой, и… и всё. Я не пойду. Я не хочу. Если бы я могла, я бы привела сюда и Бабушку тоже. И… и всю материнскую родню. И каждого горожанина Ве, и своих подруг с ближайшей фермы. Они бы не погибли все, если жили бы здесь.
Ситрик опустил подбородок ей на голову и обнял крепче. Маленькая нойта была куда сильнее его. Он думал лишь о том, как самому остаться здесь. И о том, что Холь зря ушёл из этого мира… Ситрик зажмурился, чувствуя в груди саднящую остроту воспоминаний. Верно, Ильку кололи те же стрелы.
– Сколько мы уже здесь? – прошептала она.
– Три дня всего, – ответил Ситрик.
– Мать, верно, нас уже похоронила, – всхлипнула Илька. – Надеюсь, что люди из племени ничего не сделали с ней.
Она принялась раскачиваться из стороны в сторону, точно баюкая себя. Ситрик мягко двинулся вместе с ней. Они долго молчали, и парень слышал лишь неровный стук их сердец и тихое рыдание Ильки. Альвы рядом с ними хранили тишину, точно погрузившись в оцепенение. Не было ничего кругом, лишь они и их чуждые для этого мира раны.
– Ты прав, – вдруг произнесла Илька. – Нам надо вернуться к матери. Ей плохо без меня.
– Отправимся утром, – пообещал ей Ситрик, и девушка, опустив руки, медленно отстранилась.
– Прости, – прошептала она.
– За что?
– Прости мне мою слабость. Мои слёзы.
– Тебе не за что просить у меня прощения.
Илька бросила на него затравленный взгляд и, оттолкнув в сторону, вдруг убежала, ненароком задев плечом. Ситрик обернулся, не зная, стоит ли ему догнать её. Он сжал кулаки, а после, пытаясь отпустить свои мысли, провёл ладонью по колючей обрастающей голове. Ему было так больно, будто часть тех стрел, что Илька несла в своей душе, проникли и в его душу тоже, пока девушка обнимала его. Ему было страшно. Так же, как и ей. Он не знал и не понимал ничего, кроме тех слов о Зелёном покрове, что когда-то проронила над рекой Ингрид.
Ситрик прошёл обратно к столу, с которого уже почти всё унесли, оставив лишь забытые и потерянные ложки. Он сел, облокотившись о столешницу. Верно, стоило возвращаться в покои и ложиться спать, если завтра они вновь отправляются в путь. Он собирался встать, как увидел свёрток трав, который Илька оставила на скамейке. Ситрик подобрал его и, прислонив к себе, унёс в Высокий дом.
Конюх вывел трёх лошадей, однако Илька оказалась не обучена обращаться с лошадью, а потому Ситрик посадил её на седло перед собой. Девушке потребовалось встать на пенёк, чтобы взобраться на коня.
В этот раз провожать вздумал Эгиль верхом на своём гнедом жеребце. Музыкант был недоволен ранним подъёмом, а потому был ещё мрачнее, чем обычно.
Они молча ехали по той самой тропе, которую Ситрик успел уж запомнить. Илька напряжённо держалась за луку седла, и парень в какой-то момент слегка приобнял её, чтобы она не боялась. Нойта почувствовала, как щёки от этого прикосновения загорелись так, точно она пришла с мороза. Оставалось только порадоваться, что Ситрик не видит её лица. Ей всё ещё было стыдно за то, что она устроила ночью у костра.
Илька смотрела на дорогу через уши Рыжей Чёлки и думала о матери. Путь казался бесконечным и однообразным, будто вёл через все миры сразу, огибая целое пространство.
Блоха то выбегала вперёд, то бросалась под ноги коням, желая играть с ними, и раздражённый Эгиль принимался ругать собаку всеми известными ему злостными словами. Это ненадолго подняло настроение Ильки. Вскоре Блохе надоели попытки вовлечь Рыжую Чёлку и скакуна музыканта в игру, и она бросилась в лес впереди, зашуршав палыми листьями где-то вдалеке. Снова стало спокойно.
– Мы шли здесь, – негромко сказал Ситрик. Илька чувствовала, что ему не хотелось слушать тишину. – Уже проехали тот поворот, который вёл к полю. Так что скоро будем у заброшенной конюшни.
Илька ничего не ответила, однако, помолчав немного, Ситрик вновь заговорил.
– Ты не пробовала искать здесь слова? – спросил он.
– Только у ручья,
