Ведьмины камни - Елизавета Алексеевна Дворецкая

Вниз по течению Мсты быстро двигалась вереница лодий, в каждой человек по десять привычно налегали на весла. Лодьи вылетали из-за поворота реки и приближались к луговине у низкого берега. За луговиной лежала небольшая роща, а за ней раскинулось довольно обширное селение – десятка полтора изб с пустырем между ними, вокруг разные клети, погреба, загородки для скота. На раннем весеннем рассвете селение еще не проснулось, оконца были задвинуты заслонками, печи не топились.

Первые лодьи подошли к полосе песка, из них стали выпрыгивать мужчины. Общее выражение обветренных лиц, хищные пристальные глаза роднили молодых и зрелых. Одеты они были небогато – некрашеное полотно, суконные свиты, овчинные кожухи. Зато вооружены куда лучше: секиры, копья, сулицы, луки, у двоих-троих даже мечи. У всех – щиты, у многих – шлемы и кольчуги выдавали не простых оратаев, а тех, кто каждую весну отправляется на ратную ниву. Выскакивали молча, собирались возле вожака. На вожаке, кроме шлема, был пластинчатый доспех, о который звенела толстая серебряная цепь на груди с подвешенным «молотом Тора».

Когда все пять-шесть десятков оказались на берегу, вожак молча указал копьем на рощу – вперед!

От селения долетело гудение пастушьего рожка – пришла пора выгонять скотину.

Словно повинуясь призыву, чужаки пустились по тропе бегом…

* * *

– Какая жара!

Хельга вытерла лоб рукавом некрашеного льняного платья – руки были в земле. Суконный кафтан она уже сняла и повесила на загородку, где висели свита Творены и кожаный кафтан Естанай, Хельгиной служанки-мерянки. По обычаям жителей Видимиря, лето пришло полтора месяца назад – в полнолуние после весеннего равноденствия. По привычному Хельге счету – на две недели позже, в новолуние, но и с тех пор миновал уже целый месяц. Под лучами яркого солнца синяя вода в озере так блестела, что было больно смотреть.

Впервые в жизни Хельга осталась без Дисатинга – весеннего празднества дис. В Видимире не было русов, кроме нее, и это впервые со времени свадьбы дало ей как следует прочувствовать: жизнь ее переменилась, теперь она живет по обычаям иного народа. Вместо пира в честь дис здешние словены отмечали Весенние Деды, а поскольку при самом Видимире погребений еще не было, то ездили на свои родовые жальники, чтобы там угощать мервых и угощаться с ними заодно.

Весь день женщины сажали капустные семена на длинных огородных грядах под горкой, где стоял Видимирь. Мужчины в это время уже отдыхали: рожь и пшеницу посеяли, остался только горох, но следовало переждать северный ветер – иначе уродится жестким. Близился вечер. Прежде чем одеваться, Хельга встала на колени и прополоскала руки в канаве, где еще стояла после таяния снегов холодная чистая вода. После возни в грядах спину ломило, будто ей не восемнадцать лет, а все сорок.

– Ты как, Норовна, привыкши? – спросила ее Творена, тоже подойдя вымыть руки.

В замужестве Хельга приобрела сразу несколько новых имен. Несвет, знающий язык русов, называл ее Ельгой. Творена, запомнившая, что невестка – дочь Арнора, по словенскому обычаю называла ее по отчеству, и у нее получалось «Норовна». А прочие жители погоста, как принято для посторонних, называли Хельгу просто «Видимиря», то есть «Видимирова жена», как Творена для них была «Несветова». Хельга с трудом привыкала к этим новым именам, но они помогали ей почувствовать себя уже совсем другим человеком.

– Я делатьше это ранее, – тоже по-славянски ответила Хельга. – Садить капуста, другой овощ. Дома.

Четвертый месяц она жила в семье, где между собой говорили на славянском, и ее знания, привезенные из Хольмгарда, заметно расширились, хотя некоторые слова она еще плохо выговаривала, а другие путала.

– Делавше, – поправила Творена. – Капусту садивше.

Вымыв руки, Хельга вытерла их о подол платья из небеленого льна и натянула сверху шерстяной хенгерок – выкрашенный в желтовато-зеленый цвет, но уже старый и вылинявший, хотя она его дважды подкрашивала крушиновой корой, отчего он приобрел бурый оттенок. Однако, если прикрыть им рабочее платье и накинуть на плечи кафтан, вид будет вполне приличный – можно пройти от огородов на гору и через Видимирь к своей избе и не выглядеть замарашкой. Здесь за Хельгой наблюдало множество внимательных глаз: молодая жена боярича, Несветова невестка, она вызывала всеобщее любопытство, не то чтобы недружелюбное, но настороженное. Видимир Несветович несколько лет считался лучшим женихом всей округи, на него зарились и многие девушки, и их родители, поэтому весть о его женитьбе вызвала больше досады, ревности и зависти, чем радости. Простили его только потому, что невеста была уж очень хороша: и красивая, и богатая, и с княжеской родней. Свадьбу справили в Силверволле, но и после Несвет, приехав с молодыми домой в Видимирь, устроил пир для всех окрестных старейшин. Хельга подносила подарки старикам, их женам и молодым невесткам. Видимир открыто хвастал, что-де отбил невесту у младшего сына «старухи Свандры»; за пиры, удаль и подарки словене простили ему, что он пренебрег их дочерьми.

Хельга с Видимиром жили на отдельном дворе: такое условие поставили родители и снабдили ее всей нужной утварью для своего хозяйства. Хельга была им за это благодарна: помнила по опыту родного дома, как неудобно, когда у одного очага две-три хозяйки. Она привезла с собой двух служанок и двоих отроков-мерян, так что с хозяйством и скотиной справлялась.

Собрав корзины, кувшины и тяпки, три женщины пошли по тропе наверх, к полевым воротам. Принадлежа к одной семье, они совсем не походили друг на друга: Творена в поневе и суконном вершнике, Естанай в платье до колен и таком же кожаном кафтане, с бронзовыми «утиными лапками», звенящими у пояса и на косах; Хельга – в крашеном хангероке и простом белом платке, под который она убирала обернутые вокруг головы косы. У мерян замужним женщинам можно было носить косы с бронзовыми украшениями на концах, но в словенских городках этого не терпели. Волосы приходилось убирать полностью – иначе случится неурожай, ты окажешься виновата, как объяснял ей Видимир. Что чужая женщина – то ведьма. Хельга повиновалась, хотя от поднятых кос у нее побаливала голова. Она надеялась, что полегчает, когда она привыкнет.

«Ты привыкше?» Поднимаясь впереди двух других женщин по тропе к воротам, Хельга еще думала об этом вопросе. Привыкла ли она? Может быть, да – все в доме у нее шло своим чередом. Но нет – она никак не могла поверить, что так теперь будет всегда, что здесь, в Видимире, она проживет до самой старости. Она все время думала о будущем – о чем еще думать женщине на первом году замужней жизни? У нее родятся дети, будут играть возле этих гряд, на берегу озера… Эти избы, этот берег и вид на озеро с горы будут первым, что они увидят и запомнят в жизни. Так оно обычно и бывает: дети растут там же, где рос их отец, но совсем не там, где мать.

Казалось бы, все хорошо. Несвет обращался с ней сдержанно-уважительно, Творена даже несколько льстиво – глубине души она не забыла, что невестка умеет обращать людей в собак. Эта особенность Хельги новой родней тщательно скрывалась от соседей; ради собственной чести и гордости Несвет предпочитал думать, что трехдневное пребывание в облике пса ему приснилось, и вовсе об этом не говорил. Чтобы не наводить мужа и свекра на неприятные воспоминания, две белые шкуры Хельга оставила в Силверволле.

С мужем они пока ладили. Хельга очень хотела, чтобы замужняя жизнь ее складывалась благополучно, а Видимир был невероятно горд, что раздобыл-таки эту жену, которую ждал с детства и не терял надежды, даже когда ему пришлось спешно уехать из Хольмгарда, оставив ее там с двумя соперниками. Теперь он со смехом вспоминал о своей попытке убить варяга: детская и почти безнадежная, та, однако, показала всем силу его духа, и этим он мог особенно гордиться теперь, одержав решительную победу. Все вышло, как предсказывал Несвет в день отъезда: Видимир справил свадьбу, а тот варяг-то где? Небось сгинул где-то за морем, звери косточки растащили…

Любит ли она мужа?