Печать богини Нюйвы - Екатерина Рысь

Старый вельможа успокаивающе похлопал молодого человека по плечу: мол, не тревожься, и на эту беду есть управа.

– У тебя – одна сестра, у Пэй-гуна – другая. Разве это не прямая воля Небес?

– Тогда я что-то не совсем понимаю, о чем они мне говорят, – вздохнул внезапно остывший чуский полководец.

– О том, дубина, что вам обязательно надо стать союзниками.

Сян Юн вдохнул в себя тяжелый от запаха цветов, крови и пыли воздух, потом выдохнул, как бы прочищая мысли от ревнивой копоти. Улыбка Тьян Ню ведь могла предназначаться сестренке.

– Убедил. Заключим союз с крестьянином. Так и быть.

– Превосходно, – молвил Сян Лян. – А теперь пойду-ка я приму ванну. Как же ты меня утомил, мерзавец бешеный.

И величественно удалился, шурша одеждами.

Но едва стихли его шаги, как чуского генерала снова настигла отравленная стрела подозрений. Прилетела она вместе с мыслью, что Тьян Ню и знать-то не знала про сестру и Лю Дзы, а жертвой их совместного визита стала вышитая подушка, согретая дядюшкиным задом. Только клочки шерсти в разные стороны полетели. Потом Сян Юн подумал о том, что раз вся Поднебесная в курсе дела, то небесной деве могли служанки подробности рассказать, но подушки было уже не вернуть. Нет, не вернуть.

Таня

Слухи ходили самые разные. Девушки, прислуживающие Тане, исправно пересказывали ей все, что слышали от солдат и офицеров чуского войска насчет дальнейших планов. Нет, напрямую она никогда не расспрашивала, но стоило завести беседу о чем-то отвлеченном, потом свести ее к перемыванию косточек мужчинам, и обязательно всплывет что-то действительно важное. «Мне бы в контрразведке работать», – думала Татьяна, и ей самой становилось смешно. Жизнь, эта строгая воспитательница, учила ее весьма странным вещам. Древнекитайскому этикету, например. Или умению подолгу сидеть, поджав под себя ноги. И вот теперь – шпионским хитростям. Было бы очень забавно, если бы о таком довелось только в книге читать.

Войско антициньской, если так можно сказать, коалиции покинуло разграбленный Се и двинулось сначала в сторону реки Сышуй, а затем вдоль ее берегов к месту слияния реки с Даньшуй. И далее мнения Таниных невольных осведомителей расходились. Одни считали, что Сян Юн собирается отбить город Пэй у Цинь, другие – что целью намечен богатый Пэнчэн. Генерал Сян, в свою очередь, о намерениях своих загадочно молчал, но по его недовольному виду Татьяна догадалась сразу: союзу с Лю Дзы быть. Все выходило прямо как у Сыма Цяня. Девушка заметно повеселела. Кого-кого, а увидеть Лю Дзы она была не прочь. Бойкий мятежник на фоне вспыльчивого чусца смотрелся настоящим джентльменом. Не приставал, кормил, к дедушке Линь Фу отвез, сестру найти обещал – что еще нужно незадачливой путешественнице во времени для того, чтобы чувствовать симпатию к древнему ханьцу?

Что с того, что тряска в закрытой повозке телесно измотала Таню до полного изнеможения, если в конце пути ее, возможно, ждала Люсенька. Она умная и догадливая, она обязательно услышит о том, что князь Чу едет вместе с небесной девой, и даст знать о себе. А еще Люся тоже читала отцовский перевод «Записок». Папа частенько брал их обеих гулять на Острова и рассказывал завораживающие истории древних царств, про прекрасных и опасных женщин, коварных евнухов и воинственных императоров. Теперь-то понятно, что на дочках он оттачивал риторику в грядущих академических спорах, но тогда казалось: нет в мире сказок интереснее.

И каждый вечер, отходя ко сну, Таня молилась так же истово и искренне, как в детстве. «Боже всемогущий, сделай так, чтобы Лю Дзы нашел мою Люсю. Пусть она будет с ним. Пожалуйста!»

А генерал Сян прямо нюхом чуял, что не просто так его небесная дева присмирела. Вился вокруг, как кот около сметаны, изнемогая от ревнивых подозрений. То с одной стороны зайдет, то с другой. И так и эдак подступается.

Сначала Тане было смешно и даже захотелось по-девичьи раззадорить ухажера, но она вовремя вспомнила, что Сян Юн не какой-то там молоденький и пылкий юнкер, а очень опасный древний полководец.

Когда чусец сидит напротив, похожий в свете походного костра на хищного зверя, слишком близко подобравшегося к человеческому жилью, то насмехаться над ним и его чувствами совсем не хочется. А хочется смотреть и смотреть на его точеное лицо: на обветренную кожу щек, отливающую бронзой, на глубокие тени под черными глазами, на сжатые в линию губы.

– Вы что-то хотите мне сказать, Тьян Ню? – спросил он тихо.

– Я? – От неожиданности Таня растерялась. – Я не…

И вдруг она поняла, что нужно сказать именно сейчас. Правду. Она всегда лучше лживых уловок и хитрых словесных ловушек. Этого добра в жизни Сян Юна превеликий избыток.

– Да, я хотела узнать, слышали ли вы что-нибудь про беловолосую хулидзын, про мою сестру Лю Си?

Сян Юн выронил ветку, которой ворошил угольки в костре, чтобы полюбоваться, как он поэтично выразился, последним вздохом огня – затухающими алыми всполохами в кусочках прогоревшего дерева. Должно быть, они впервые посмотрели друг на друга не как распаленный охотник и перепуганная добыча и даже не как временные союзники, согласно заключенному договору.

– Она едет вместе с Пэй-гуном на встречу с нами, – ответил генерал. – И, как говорят люди, вполне здорова, сыта и счастлива. Скоро вы встретитесь.

Изнутри к глазам Тани прихлынули счастливые слезы. Она не ошиблась, а он не подвел.

– Спасибо вам, – выдохнула растроганная девушка.

– И за что же? – полюбопытствовал Сян Юн.

– За честность. Ведь вы могли солгать, но не стали. За это и благодарю.

– Хм… Тогда и вам спасибо, Тьян Ню. За то же самое.

И он улыбнулся так открыто, что стало совершенно понятно: грозный военачальник совсем еще молод, и в его короткой жизни не было случая, когда бы ему кто-то доверил свои истинные мысли. Просто спросил, чтобы услышать честный ответ. Все когда-либо случается впервые.

«Говорят, иногда надо уйти, чтобы остаться. У меня было все наоборот. Я осталась, чтобы уйти. По крайней мере, я так думала».

(Из дневника Тьян Ню)

Глава 14

О тиграх и драконах

«Переступать через себя всегда очень сложно. И не важно, что при этом приходится делать – отказываться ли от желаемого, договариваться ли с недругом, или просто улыбаться, когда хочется плакать».

(Из дневника Тьян Ню)

Тайвань, Тайбэй, 2012 г.

Ин Юнчен

К себе в апартаменты Юнчен вернулся затемно. Настроение у него, прямо сказать, было паршивое. Примерно так, думалось парню, должен чувствовать себя строитель, который долго возводил дом, а затем в одно мгновение лишился дела рук своих из-за внезапного и яростного землетрясения. И вот, в красках представлял себе он, стоит этот строитель, смотрит на руины, а что делать – не знает.

Самое стыдное было в том, что родители, как и всегда, ни в чем его не упрекнули. Тихо, без вопросов и обвинений, без единого злого слова, собрались и вышли они из «Джонки». Матушка, для которой любое воспоминание о погибшей дочери было словно нож в сердце, только погладила непутевого сына по щеке и улыбнулась тускло, через силу.

– Все будет хорошо, – сказала она ему, усаживаясь в машину. – Мы много чего пережили. И это переживем.

Отец лишь кивнул. И они уехали.

А Юнчен остался. Руины и разрушенный дом – это, парень понимал, была его вина. Потому что нечего на судьбу клеветать – землетрясением в этот раз поработал он сам, он, сын почтенных родителей.

«Все тайное имеет свойство становиться явным», – так, наверное, сказал бы ему ученый Ю Цинь, присутствуй он при случившемся. Но Ин Юнчен редко находил утешение в чужой мудрости, такой уж у него был характер. Ему привычнее было движение и действие, пусть и пустое, бессмысленное.

И поэтому он, оглушенный свалившимися на него невзгодами, долго колесил по городу на мотоцикле, а потом, когда не осталось совсем никаких сил, пришел в темную квартиру, повалился на постель и заснул тяжелым сном, в глубине которого метались тени, лязгало оружие, развевались на ветру забрызганные кровью красные и белые стяги, и женщина, темнокожая и золотоглазая, крутила, крутила, крутила гончарный круг.

Проспал он до обеда, пропустив и взволнованный звонок матушки, и сообщения от друзей, и гневное послание Янмэй, состоявшее из слова: «Дебил», пяти восклицательных знаков и фотографии крупного Ласточкиного кулака.

Проснулся Ин Юнчен в состоянии мутном и неопределенном. Сын госпожи Ин все про себя знал – понимал, что какая бы беда ни свалилась ему на голову, решить ее он рано или поздно сумеет, не оплошает. Но сейчас проблем было слишком уж много. И нелепый и неудавшийся спектакль с Янмэй, и родители, которые по его вине, потеряли лицо, и неистовый председатель Сян, за столько лет не позабывшей о старой и печальной вражде.