Товарищи - Анатолий Калинин

«Гордый! — с невольным уважением думает Милованов. — Из-за своей казачьей гордости попал в беду и теперь хочет обойтись своими же силами».

Заслышав пение зуммера, начальник штаба уходит за перегородку в блиндаже и через минуту возвращается.

— Звонит Мирошниченко.

— Опять?

— Говорит, что все готово.

— Пусть еще подождет.

Милованов щурит глаза на скупой огонек лампочки. Что за народ! Рожков наотрез отказывается от помощи. Мирошниченко, которого все считают непримиримым соперником Рожкова, рвется поддержать его. Милованов считал, что знает своих комдивов, но, оказывается, он знает о них далеко не все.

Он поднимается по ступенькам наверх, смотрит на протянувшиеся с обеих сторон вдоль Длинной балки села и хутора. Там, где балка, суживаясь, превращалась в совсем узкий проход между ними, теперь ревела танковая и противотанковая артиллерия. Но даже в бинокль сквозь сплошную черно-белую мглу трудно было что-нибудь рассмотреть.

Не доходя до кустов, танки открыли огонь. Из жерл, направленных на хутора, блеснули острые язычки. По линии окопов пробежал шорох.

— Стреляй, Куприян! — оглохнув от грохота, крикнул Чакан.

Среди тупых и гулких ударов пушек выстрелы противотанковых ружей зазвучали слабо и неуверенно. Но в развернутой шеренге идущих на хутора танков глаз Чакана уже заметил причиненный ими урон. Два танка остановились, над ними заколыхалось пламя.

— Горят, Куприян! — радостно закричал Чакан.

Однако три головных тяжелых танка продолжали невредимыми идти на окопы.

— Неужто наше пэтээр не берет? — усомнился Чакан.

— Стреляй, Куприян!

Смяв гусеницами кусты терновника, танки вломились в сады. На больших оборотах взвыли моторы.

— Что же ты молчишь, Куприян. Бей!

Но Куприян не ответил. Выпустив из рук приклад противотанкового ружья, он прислонился плечом к земляной стене, медленно сползая вниз. Ноги его подгибались, он тихо садился на дно окопа.

Горе и злоба стиснули сердце Чакана. Он налег плечом на бруствер, тщательно целясь. Передний танк, тяжело переваливаясь, на минуту приоткрыл бок. Чакан выстрелил и подбил его.

Другие машины, сокрушая деревья, прошли через сады. На их пути к хуторам оказалась неширокая, но крутобережная речка. Спустившись к ней, танки напоролись на замаскированные саперами в воде мины и попятились. Лишь один, переехав речку, вскарабкался на высокий берег, ринулся вперед. Повалив колодезный сруб и подмяв под себя плетень, ворвался на большой колхозный двор.

Навстречу ему из-за угла амбара артиллерийский противотанковый расчет на руках выкатил совсем небольшую пушчонку. Вздрогнув, она в упор ударила по башне танка.

Огромная машина круто остановилась, из ее щелей повалил дым. Люк танка отодвинулся, из него выпрыгнул небольшого роста танкист с непокрытой головой и, развевая полами серой шинели, побежал в степь. Его догнала пуля. Взмахнув руками, он уткнулся лицом в смешанный с конским навозом снег.

Другой — долговязый танкист, вылезая из люка подбитой машины, высоко поднял над головой руки в черных кожаных перчатках.

Как порубленные осколками хуторские сады, редел полк. В эскадронах оставалось по двадцать-тридцать сабель. Из-за гребня балки уже показались башни четвертой волны атакующих танков.

Луговой с удивлением оглянулся, не услышав, а скорее почувствовав у себя за спиной присутствие Остапчука.

— Уже вернулся? Капитана Агибалова до места довел?

Остапчук потоптался под его взглядом.

— Ни, товарищ майор, не довел.

— Я тебя под трибунал отдам, Остапчук.

— Отдавайте, товарищ майор. Там у них и за кручей снайпер сидит.

— Убит? — испуганно спросил Луговой.

— Ни, только ранение у голову. Он зараз без памяти, товарищ майор.

— Где же он?

— Тутечко рядом, у сарае лежит, — оглядываясь на стену сарая, сказал Остапчук. — Дюже он тяжелый, на себе тащить.

«А я еще не успел и с Мариной поговорить», — вдруг подумал Луговой и тут же сам устыдился своей мысли.

По единственной дороге, еще связывающей между собой хутора тонкой ниточкой, то и дело прерываемой минометным и пулеметным огнем, проскочил с КП дивизии в полк к Луговому «виллис». Только что отхлынула четвертая волна атакующих танков, попавших с обоих флангов под огонь противотанковых ружей, и Луговой с Остапчуком разложили на патронном ящике свой сухой паек, надеясь успеть позавтракать перед новой атакой, как «виллис» вдруг круто свернул к ним из-за лесополосы за стену каменного сарая, завизжав тормозами, остановился как вкопанный.

— А-а, прозевали снайперы генерала Шевелери! — спрыгивая с «виллиса», торжествующе сказал генерал Рожков, но тут же голос у него потускнел. — Надо прорываться, — сказал он Луговому.

— Да, пора, — подтвердил Дуговой.

— Будем пробиваться через сады. Но кто-то должен остаться здесь. — Рожков выжидательно посмотрел на него.

— Я останусь, — сказал Луговой.

— Я это знал, — голос Рожкова дрогнул. — Я тоже остаюсь с твоим полком.

— Нет, товарищ генерал, — быстро возразил Луговой. — Вы не имеете права рисковать. Вам выводить дивизию из кольца.

— Ты прав. — Рожков помедлил и устало продолжал: — Я перед тобой виноват, Луговой. Не перебивай! — Рожков нахмурился, заметив его протестующий жест. — И перед тобой, и перед всеми, и перед ним. — Луговой понял, о ком говорил Рожков. — Вы предупреждали меня, а я, — он замолчал. Черты его лица снова затвердели. — В контратаку переходим через час. Чтобы отвлечь их внимание, ты открываешь огонь из всех огневых средств.

— Товарищ генерал, я попрошу вас взять с собой в «виллис», — Луговой помедлил, — моего раненого начштаба Агибалова.

Рожков посмотрел на него.

— Уже и его?

— Да, товарищ генерал.

— Где он?

— В сарае на носилках лежит.

— Что ж, нового начальника штаба у меня для тебя нет. Придется пока обходиться самому. — Он еще внимательнее посмотрел на Лугового — Не беспокойся, прикажу, чтобы сразу же доставили в госпиталь. Военврач Агибалова не жена ему?

— Жена, — подтвердил Луговой.

— С тобой остаются два эскадрона и артдивизион.

Луговой знал, что в артдивизионе уцелела только одна батарея. Рожков прочитал его мысль.

— Конечно, этого мало. Но, кроме этого, я еще вынужден буду взять у тебя эскадрон Чакана. Он пойдет во главе прорывающих.

Луговой быстро подсчитал: с ним останется не больше ста человек. Продержаться с такой горсткой людей будет почти невозможно.

— Этого достаточно, — вслух сказал Луговой.

— Мало, — спокойно возразил ему Рожков. — Но если продержишься до заката, мы сумеем тебе помочь.

За спиной его вырос ординарец, держа в руке голубоватый листок.

— Что такое? — обернулся к нему Рожков.

— Радиограмма из штаба корпуса.

— Вот видишь, Луговой, — прочитав радиограмму, обрадованно сказал Рожков. — Я не ошибся. Шестая дивизия брошена нам на помощь. А до этого, Луговой, огонь из всех огневых средств. И распорядись, чтобы Агибалова перенесли ко мне в «виллис».

Двое казаков вынесли из сарая на носилках завернутого в серое солдатское одеяло Агибалова, устроили его на заднем сиденье «виллиса». Рядом с ним села медсестра из первого эскадрона Фрося. Перебинтованная голова Агибалова с плотно закрытыми на гипсово-белом лице глазами оказалась у нее на плече. На мгновение Луговой встретился с ее взглядом и вдруг вспомнил слова, услышанные им в роще из-за скирды: «Глупая ты, Ефросинья. Война войной, а все идет своим чередом».

Да, несмотря на войну, все идет своим чередом, даже и она не может остановить то, что управляет людьми. Иногда и помимо их воли. Но она же и заставляет их считаться с тем, что не предусмотрено никакими правилами и законами в обычной жизни. И ничего невозможно предугадать, не может и он, Луговой, теперь сказать, что будет с ним и с Мариной, если, конечно, судьба в дальнейшем пощадит их. Смогут ли они тогда сами распорядиться ею, независимо от других, кто так или иначе связан с ними. А теперь все сразу и, может быть, совсем непоправимо осложнилось. И он опять вспомнил то, что услышал тогда в роще из-за скирды, но уже другие слова: «Нехорошо мы с тобой делаем… Кругом льется кровь, а мы…»

Через полчаса скрытое движение началось в расположении первого эскадрона в садах. Люди покидали окопы, накапливаясь за стенами домов, за скирдами соломы. Украдкой оглядывались на темно-багровую полосу садов, где оставался полк.

— Коней в поводу поведем? — спросил Чакан у сына.

— Нет, оставим здесь, — сурово отрезал Дмитрий.

— Может, и шашки здесь бросить?

— В пешем строю будем атаковать.

— Никуда я, дорогой товарищ командир эскадрона, отсюда не пойду, — решительно заявил Чакан. — Пусть желающие без коней и шашек идут.