Инженеры Кольца - Урсула Ле Гуин

— Почему он никогда не упоминал о том, другом, большом корабле?

— Потому что он о нем не знал. Я рассказал ему о корабле только в Оргорейне.

— Неплохое вы себе там нашли общество, чтобы об этом говорить. Вы оба, да, да! Он хотел уговорить Оргорейн, чтобы Оргорейн принял вашу миссию. Он сотрудничал с их фракцией Свободной Торговли. И вы мне будете говорить, что это не предательство!

— Нет. Он ведь понимал, что если одно государство заключит союз с Экуменом, другие государства вскоре последуют его примеру. А это будет именно так. Сит, Архипелаг и Перунтер сделают то же самое, пока ваши взаимоотношения не позволят вам иметь общее представительство. Эстравен очень любил свою страну, Ваше Величество, но не служил ей. Точно так же, как он не служил и Вашему Величеству. Он служил тому же хозяину, которому служу и я.

— Экумену? — спросил Аргавен с изумлением.

— Нет. Человечеству.

Произнося эти слова, я не был абсолютно уверен в их истинности. Возможно, это часть истины, один из ее аспектов. Истина… С таким же успехом можно было бы сказать, что его действия были продиктованы чувством сугубо личной приязни, благожелательности, верности, чувством ответственности и дружбы по отношению к одному-единственному человеку, ко мне. Но и это не было бы полной правдой.

Король не отвечал. Его мрачное, насупленное, одутловатое, изборожденное морщинами лицо снова было обращено к огню.

— Зачем вы вызвали свой корабль прежде, чем сообщили мне о своем возвращении в Кархид?

— Чтобы поставить Ваше Величество перед свершившимся фактом. Сообщение, отправленное Вашему Величеству, попало бы также и в руки господину Тайбу, который бы мог опять выдать меня Оргорейну. Или убить меня, так же, как он сделал это с моим другом.

Король молчал.

— Моя собственная жизнь не имеет такой уж высокой цены, но у меня есть обязательства, так же, как и тогда, обязательства перед Гетеном и перед Экуменом. У меня есть задание, которое я должен выполнить. Я начал с передачи сообщения на корабль, чтобы обеспечить себе какой-то шанс выполнить свое задание. Так мне советовал Эстравен, и он был прав.

— Ну что ж, он не ошибся. Так или иначе, они высаживаются здесь, у нас, и мы будем первыми… Все ли они такие же, как вы? Одни извращенцы, постоянно пребывающие в кеммере? Довольно странно — так хлопотать и так добиваться чести принимать у себя такой зверинец… Прошу сообщить господину Горчерн, церемонимейстеру, как их следует принимать. Прошу проследить, чтобы не было каких-нибудь обид, недосмотров, упущений. Они будут размещены на территории Дворца, где вы сочтете это наиболее соответствующим. Я хочу принять их с надлежащими почестями. Вы оказали мне двойную услугу, господин Ай. Вы уличили во лжи этих политиканов из Содружества, да еще и оставили их в дураках.

— А потом все-таки я сделал их своими союзниками, Ваше Величество.

— Я знаю, — сказал он пронзительным тонким голосом. — Но Кархид будет первым, Кархид все-таки будет первым!

Я кивнул.

Помолчав с минуту, он спросил:

— Как же все это было, когда вы шли через Лед?

— Нелегко, Ваше Величество.

— Эстравен должен был быть хорошим товарищем в таком безумном предприятии. Он был тверд, как железо. И никогда не терял голову. Мне жаль, что его нет в живых.

Я не нашелся, что ответить.

— Я приму ваших… соотечественников на аудиенции завтра после полудня, в два часа. Есть ли еще какие-нибудь вопросы, нуждающиеся в обсуждении?

— Вернет ли Ваше Величество доброе имя Эстравену и отменит ли указ о его изгнании?

— Не сейчас. С этим можно не торопиться. Что еще?

— Кроме этого — больше ничего.

— Тогда вы свободны.

Даже я его предал. Сказал, что не приведу корабль, пока его узаконенное указом изгнание не будет отменено, а доброе имя восстановлено. Но я не мог настаивать на этом и потерять все то, за что он заплатил своей жизнью. Это не смогло бы вернуть его из того изгнания, которому он подверг себя сам.

Остальная часть этого дня прошла у меня в согласовании с церемонимейстером Горчерном деталей встречи и размещения экипажа корабля. В два часа мы отправились на моторных санях в Эсен Фен, расположенный почти в пятидесяти километрах на северо-восток от Эргенранга. Место приземления было выбрано на окраине незаселенного региона, огромного торфяного поля, слишком болотистого, чтобы там можно было жить и возделывать землю. Сейчас же, в середине месяца иррем, оно представляло собой огромную довольно ровную поверхность, покрытую снегом, толщина слоя которого составляла несколько десятков сантиметров. Радиопеленг передавали уже с самого утра, и с корабля было получено сообщение о его приеме.

На своих экранах экипаж корабля мог наблюдать линию терминатора, отмечающую границу дня и ночи, проходящую через Большой Континент от залива Гутен до Чарисунне, а вершины Каргава, еще освещенные заходящим солнцем, должны были в его лучах сверкать, как гирлянда звезд, потому что уже начинало смеркаться, когда в небе появилась звезда, которая стремительно неслась к земле.

Корабль опустился, и слышен был нечеловеческий, сотрясающий землю гул. Белые клубы пара с ревом поднялись с земли, когда стабилизаторы корабля погрузились в большое озеро жидкой грязи, образовавшееся под напором огня, вырывающегося из дюз. Глубже, под этой грязью, была вечная мерзлота, твердая, как гранит, на которую корабль встал совершенно вертикально, быстро остывая над замерзающим прямо на глазах озером. Корабль был похож на стоящую вертикально и слегка балансирующую на хвосте огромную тонкую рыбу, поблескивающую тусклым серебром в сумерках Зимы.

Стоящий рядом со мной Фейкс произнес наконец, потрясенный грохотом и величественностью этого приземления, слова:

— Я счастлив, что дожил до минуты, когда мог все это увидеть.

Эстравен сказал то же самое, когда смотрел на Лед, за которым его ждала смерть. Он, как никто другой, имел бы право сказать эти слова сегодня. Пытаясь уйти от мучительной тоски, я пошел по льду к кораблю. Он весь покрылся инеем, потому что между слоями обшивки уже циркулировала охлаждающая жидкость. Когда я подошел, входной люк открылся, и выдвинувшийся трап изящной дугой соединил корабль и лед. Первой из него вышла Ланг Хео Хью, разумеется, совершенно не изменившаяся, точно такая же, какой я видел ее три года назад в моей жизни и две недели тому назад — в ее жизни. Она взглянула на меня, на Фейкса, на остальных, идущих следом за нами, и остановилась у основания трапа.

— Мы пришли к вам с миром! — торжественно произнесла она по-кархидски. Для нее все мы были людьми с чужой планеты. Я слегка отступил, чтобы Фейкс мог поприветствовать ее первым.