Ревизор Империи - Олег Измеров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Шайзенкопф, — не выдержал Виктор, — нафиг вам был этот арсенал? Вам нужен был пистолет с одним патроном.
Барон хрипло рассмеялся, тут же закашлявшись. Распухшая губа немного мешала ему говорить.
— Один патрон…. Я идиот. Трижды показать, что вы не держите патрон в стволе. Сыдяеву, танцовщице и мне у Общественного собрания. Три раза. Если что‑то показать человеку трижды, он решит, что так будет всегда… А перед разговором — дослали и пополнили обойму. Или вы собрались тут показать оборону Севастополя? Недооценил я вашу агентуру, Николай Семенович.
— Хватит комплиментов, барон, — оборвал его Веристов. — Сколько у вас людей и где? Может, колено вам прострелить при попытке нападения?
— Лишнее. Я проиграл, забирайте все. Здесь четверо, и Ковач с глухонемой служанкой должна была подъехать в экипаже. Полагаю, ее спугнули люди капитана. Остальных мы потеряли раньше. Сыдяева вчера господин Еремин напугал охранкой, да так, что он решил выйти из игры. Пришлось устранить. Еше один агент, что проник под видом рабочего в цех бронеходов, а потом уничтожил Прунса, должен был ждать наших людей в условном месте. Но пропал. Видимо, понял, что его тоже прикончат. А Прунс был двойным агентом. Блестящим агентом, у него просто талант — жить с двойным дном. Это вы здорово придумали — подсунуть ему Еремина, даже я на это попался…
"О чем это он? Провокация?"
— Прунс вашего Еремина узнал, и после вас тут же побежал к нам. Жадность сгубила, хотел хорошей жизни и сейчас. Конечно, я тут же дал ему задание, чтобы он сказал вам, будто обознался. И будь господин Еремин обычным изобретателем — неудачником, все бы на этом и кончилось. Но милейший Виктор Сергеевич начал сеять направо и налево доброе и вечное, и, самое главное — разумное. Тут и дураку понятно, что вы возьмете Прунса в оборот, а через него выйдете на нас. Выхода не было.
— А Вырошников?
— Не наш человек. Он все равно бы застрелился. Флукос разыграл покушение на меня, а потом подкинул вам труп, чтобы я смог быстро сойтись с Ереминым через Анни. С Ереминым у вас гениально, начиная с задержания у станции. Признайтесь, сколько умов над этим в Москве работало?
— Лучше скажите, сколько умов работало в Берлине, чтобы убить человека лишь для знакомства вас с Ереминым, — не выдержал Веристов, — или это ваша импровизация?
— Какие красивые слова, Николай Семенович. Идея принадлежит местному контингенту, они же исполнители. Как говорится, нет отбросов, есть агентура. Вы же находите людей, готовых за три червонца внедриться в конспиративные организации?..
Виктор вдруг понял, что ему совершенно наплевать на произошедшее. Даже руки не дрожали, хотя они, по его представлениям, должны дрожать. Как будто в нем сработал ограничитель, не позволяющий впасть в ступор и психануть. Он стрелял на поражение в Рафаэля в романовском СССР, но как чувствовал себя после этого, не помнил. Не хотел помнить. И тогда тоже не было выбора.
Из‑под двери поползло немного темной жидкости, и Виктор понял, что это кровь. Она не вызвала никаких чувств, даже тошноты, как и окровавленное, страшное лицо Веристова. Ему хотелось лишь того, чтобы выветрился запах пороха, который он так любил в детстве, закладывая круглые бумажные пистоны в жестяную копию браунинга. Сейчас этот дым был противен. Хотелось дожить до времени, когда в здешней России запретят короткоствол. Шпионов на душу населения не так уж много.
— …Теперь главное, барон. Имена ваших агентов при дворе.
— Агентов… Которых вы вычислили, но не можете взять. Без моих доказательств, конечно. Это продается. Мне нужны твердые гарантии жизни от Кабинета. Лучше от Председателя Кабинета. И гарантии сносного существования. Не хочется быстро сгнить в камере. А теперь можете резать меня на куски.
— Любите жизнь, барон?
— Я еще вижу в ней смысл. Мне не нравится война с Россией, в которой победит Британия или Соединенные Штаты.
— Понимаю, барон. И только врожденная стеснительность помешала вам раньше перейти на нашу сторону.
— Раньше… — Ярчик — Айзенкопф криво усмехнулся, — раньше была возможность сорвать банк.
— Ну что ж, — Веристов провел рукой по лицу и поглядел на ладонь, выпачканную кровью, — переговоры о сделке пройдут в более подготовленной нами обстановке. Вам спешить некуда.
— Господин ротмистр, мы в коридоре! — послышался за дверью голос капитана. — Не стреляйте!
— Вас слышу! — откликнулся Веристов. — Их четверо, и еще Суон!
— У двери трое в решето, под окном Флукос с пулей в груди. Мадемуазель со служанкой взяли в гостинице.
— Открывать? — спросил Виктор. Веристов кивнул.
20. Буджумы под ковром
На пороге, в легком тумане еще не осевшей известковой пыли, показался Брусникин, одетый в черный долгополый лапсердак, доходивший до голенищ рыжих и потертых стоптанных сапог, и в помятом картузе мышиного цвета, косо нахлобученном на растрепанный парик. Половину лица его, как маска, закрывала фальшивая борода лопатой, а в руке блестел никелем тяжелый армейский браунинг. Позади капитана в коридоре Виктор заметил пару людей с оружием, одетых в простые пиджаки и рубахи навыпуск; на одном был синий дворницкий передник.
— Вы ранены, господин ротмистр? — воскликнул он, увидев Веристова.
— Пустяки, — ответил тот. — Царапина.
Виктор положил автомат на комод, открыл верхний ящик и подал Веристову полотенце для перевязки, а затем внимательно посмотрел на Брусникина в накладной бороде.
— Простите, вы в самодеятельности не участвуете? — сорвалось у него с языка.
— В офицерском училище, — ответил Брусникин на полном серьезе, — играл в духовом оркестре. А что?
— Нет, все нормально.
Брусникин поставил свой браунинг на предохранитель и сунул его в большую набедренную кобуру, которую скрывали необъятные полы лапсердака.
— Капитан, у вас не найдется закурить? — обратился к Брусникину сидящий на полу Айзенкопф. — Я знаю, что вы предпочитаете "Сальве" с фильтром.
Капитан проигнорировал вопрос и повернулся к Веристову.
— Мои поздравления, господин ротмистр. Я восхищен вашей смелостью.
— Не нужно, капитан… — Веристов отер лицо вторым поданным полотенцем. — Айзенкопфа взяли ваши люди, мы только оказали содействие. В конце концов, безопасность завода лежит на вас. Можете забирать задержанного с поличным.
— Простите, Николай Семенович… Вы отдаете нам… нашему ведомству, свою победу?
— Победа у нас, Георгий Андреевич, общая. А передо мной начальство поставило другую, более крупную задачу. Вот изъятые вещи… — Поразмыслив, он бесцеремонно раскрыл бумажник барона, и выудил из него часть ассигнаций. — Это хозяйке за волнение и убытки.
Айзенкопфа подхватили под руки и вытащили из комнаты, деловито отпихивая ногами в сторону лежащие на полу тела нападавших; сапоги оставили на досках кровавые отпечатки следов.
— Однако, Виктор Сергеевич, — заметил капитан, — для сугубо штатского человека вы неплохо владеете специальным оружием.
— Господин Еремин — агент государственной тайной полиции, — Веристов завязал узел на самодельной повязке, похожей на чалму. — Надеюсь, это исчерпывающий ответ на многие вопросы, которые вы бы хотели ему задать.
"Что это?" — подумал Виктор. "Благодарность за спасение жизни? Или попытка завербовать? Вряд ли этот молодой и перспективный столь наивен, что полностью мне поверит. Это ведь и немецкая разведка могла инсценировку устроить. Или он так и думает? И затеял со мной игру? Что за более крупная задача? Веристов о ней для отмазки сказал? Или интрига намного глубже, чем я ее себе представляю?"
— Что я слышу! — воскликнул капитан. — Загадочный Снарк оказался Бужумом, как говорил старина Льюис? А мы ведь тоже здесь благодаря Еремину. Вы, Виктор Сергеевич, подали мне идею насчет радиоустановки. Не долее, как к вечеру меня осенило насчет реквизита танцовщицы Суон, который никто не может видеть, и который постоянно таскают на извозчиках из гостиницы и обратно. В покоях мадемуазель мы обнаружили передатчик, устройство для пробивания дырок в бумажной ленте для ускоренной передачи, которое она прятала в пианино, и шифровальную книгу. Вещи были почти собраны. Мы сразу бросились сюда. Я понял, что Айзенкопф собирается обсуждать на вашей квартире не прокатку шестерен.
— Ну что ж, теперь пианистка в наших руках. Можно вести радиоигру.