Любовь на коротком поводке - Эрика Риттер

с тем же отсутствием энтузиазма, как и все остальное во мне. — Вау, а мама еще называет мою комнату зверинцем! Теперь я вижу, что она неправа. Что бы она сказала сейчас?

— Не преувеличивай. Если тут немного прибраться… Будет очень мило. Так же и со мной. И с тобой тоже. Потом, это мое место.

— И что ты здесь делаешь?

— В хороший день, не сегодня, довольно много чего. Я… — Но я смотрю на нее, скрючившуюся в моем кресле-качалке, и не могу заставить себя признаться, что я пишу всякую муру для телевидения. Я довольно смутно припоминаю, что это не совсем то, чем она собирается заниматься в будущем. — Ну, а ты что хочешь делать, когда вырастешь?

— Чего бы я хотела? Я вроде как мечтаю стать каскадером. Или всемирно известным ветеринаром. Или любовницей гангстера, и чтобы у нас была ферма арабских скакунов. Ты что-нибудь такое сделала?

— Нет. — Я смущаюсь. — Но я старалась. — Я убеждена, что в хороший день я бы смогла защитить свою биографию с большей убедительностью. Однако в хороший день я-подросток не покажусь в моем кабинете.

— Ты хоть замужем?

— Нет. — Я понимаю, что сейчас не время рассказывать о Марке и все никак не оформленном разводе. — Так ведь брак не является твоей целью, не правда ли?

— Ну, а бойфренд? Страстные романы без брачных привилегий… к этому ведь ты стремилась? Помнишь?

Да, я помню. Но не думаю, что череда усталых Женатиков — как раз то, что эта девочка имеет в виду.

— Ну, разумеется, у меня были всякие взаимоотношения, но я…

— Сейчас одна, — нетерпеливо заканчивает за меня девочка. — Я уже догадалась. А как тогда насчет собаки? — И она снова оглядывается, как будто ждет, что в комнату вот-вот вбежит собака.

— Была собака, но… А, проехали. — Внезапно я чувствую, что сыта по горло этой Маленькой мисс Призрак из Рождественского прошлого, которая появилась здесь в своих велосипедных штанах, чтобы облить меня, взрослую, дерьмом с ног до головы. — Кроме того, мне казалось, что ты сходила с ума по лошадям. Извини, все лошади недавно кончились, даже воображаемые.

Девочка смотрит на меня вытаращенными глазами.

— Ты не помнишь? Ты не помнишь про собак?!

Что я помню — так это как я сижу в автобусе, едущем по 11-й авеню, а мальчишки из школы Святого Игнатия издеваются надо мной: «Гав! Гав! Поговори с нами, замухрышка Дана!» Вот что я вспоминаю, но только в тех редких случаях, когда я даю слабину в моих постоянных стараниях все забыть. И даже сейчас, когда я все это вспоминаю, скажу ли я что-нибудь молодой Дане? Кто, как я со страхом предвижу, скоро испытает все это на собственной шкуре, если уже не испытала.

— Нет, извини, я не помню.

— Поверить невозможно. — Она качает головой. — Они же ходят за мной! В парке, целая стая!

Смутное воспоминание становится ярче. Я вспоминаю, как в ее возрасте заманивала соседских собак в парк. Чем же я их соблазняла… молочным печеньем, верно? Бог мой! Она права! Просто не верится, что я могла это забыть. Такое счастливое воспоминание. Если не вспоминать, чем все кончилось.

— Карла зовет меня оборотнем! — рассказывает юная Дана с истинным удовольствием. — А Пол, он, что бы я не делала… умирает со стыда. «Мам, она бегает со стаей собак!» Господи, говорю я ему, я могла бы найти себе компанию и похуже. Бог мой, как я хочу быть собакой!

Нет, думаю я. Нет, ты ничего подобного не хочешь!

Но ее внезапное веселье заражает и меня. Теперь я сама все ясно вижу: я шагаю в футболке и велосипедных штанах к парку, а за мной бежит целая стая дружелюбно настроенных собак, штук двенадцать или больше. Маленькие собачки крутятся вокруг моих ног, собаки средней величины тыкаются носами мне под колени, большие собаки, такие, как Мерфи, задевают своими костлявыми головами мои костлявые локти. А я трясу коробку с печеньем, заменяющую мне дудочку Гаммельского крысолова.

— Да, я помню, — уверяю я ее. — Только… когда ты приходишь в парк с этими собаками, что ты делаешь?

Она уже устала удивляться моему невежеству и странным вопросам и просто пожимает плечами.

— Что же еще? Изучаю свои породы.

— Породы? Ты хочешь сказать, собак?

Она протягивает руку к школьной сумке, стоящей около кресла, и достает книгу в тряпичном переплете, которую протягивает мне вместо ответа.

— Я беру это на время в библиотеке, когда мне захочется. Ее больше почти никто не берет. Это полное издание Американского собачьего клуба.

Ну, конечно. Я узнаю книгу — в основном, по запаху. Страницы пахнут пылью и овсянкой, переплет — клеем.

— Ты хочешь сказать, что ты… я… беру это книгу в парк? Вместе с печеньем и собаками?

Но даже ее кивок уже не нужен мне для подтверждения. Я нахожусь там, на берегу ручья, в парке, и разглядываю принесенную с собой книгу, а пришедшие со мной собаки лежат рядом на солнышке и дремлют, напоминая прайд разномастных львов.

Молодая Дана нетерпеливо протягивает руку и открывает книгу на случайной странице.

— Я уже здорово изучила все породы. Я тебе покажу. Назови мне номер страницы, а я скажу, что на ней написано. — Энтузиазм сделал ее личико почти привлекательным.

— Ладно, попробуем… Страница двадцать вторая.

— Ну, это совсем легко. «Ретривер, шерсть волнистая. Скорее всего, произошел от ирландского водяного спаниеля, поздние подвиды — от лабрадора. Голова: длинная, пропорциональная…»

— Милостивый боже! — Она в самом деле меня поразила. Тем, сколько она помнила из того, что я начисто забыла.

— Попробуй еще. — Она почти умоляет. — Назови любую страницу.

— Ладно. Страница сорок семь.

— Басенджи, — быстро говорит она. — Африканская собака, которая не лает. Рост: семнадцать дюймов в холке. Вес: в идеале между…

— Хватит, хватит, ты все доказала! — Впервые, как мне кажется, за несколько месяцев, я смеюсь. Но это смех на грани слез. И не потому, что этот ребенок кажется мне таким печальным, просто я обнаруживаю, довольно неожиданно, что она куда симпатичнее, чем я могла ожидать. Господи, где же она была, когда я рылась в фильмах про собак в поисках новых идей, изучала учебники по дрессировке и вглядывалась в равнодушную морду Мерфи, надеясь догадаться, о чем он думает? — Возможно ли, что тебе живется значительно лучше, чем я помню? — удивленно спрашиваю я.

— Иногда, — шепчет она. Я смотрю на нее, и она отворачивается. — А иногда — нет.

Значит, это уже началось. Трудности подросткового возраста, с которыми никакими фантазиями не справиться.

— Дана… — Меня захлестывает жалость, и я