Американец - Генри Джеймс

— Я вам уже сказал, — ответил Ньюмен. — Записку написал ваш муж, когда вы ушли, оставив его умирать, написал в те часы, пока вы не вернулись. Вы знаете, что времени у него было предостаточно; вам не следовало так надолго оставлять его одного. В записке ясно сказано, что жена намеревается его убить.

— Я хотела бы взглянуть на эту записку, — заметила мадам де Беллегард.

— Я так и думал, — ответил Ньюмен, — и взял с собой копию, — он вынул из кармана жилета небольшой сложенный листок бумаги.

— Передайте бумагу моему сыну, — сказала мадам де Беллегард.

Ньюмен протянул листок маркизу, мать повернулась к сыну и коротко приказала:

— Взгляните.

В глазах месье де Беллегарда светилось нетерпение, и маркиз тщетно старался его скрыть. Он взял записку затянутыми в тонкие перчатки пальцами и развернул. Наступило молчание: де Беллегард погрузился в чтение. За то время, что он изучал записку, давно можно было ее прочесть, но он продолжал молчать и не отрывал глаз от листка.

— А где подлинник? — спросила маркиза, так владевшая своим голосом, что в нем нельзя было уловить и следов волнения.

— В очень надежном месте. Разумеется, сам документ я показать не могу, — сказал Ньюмен. — Вдруг вам придет в голову завладеть им, — добавил он нарочито рассудочным тоном. — Но копия верна, если, конечно, не считать почерка. Подлинник я сберегу, чтобы показать еще кое-кому.

Тут наконец месье де Беллегард поднял глаза, теперь уже горевшие нетерпением.

— Кому вы намерены его показать?

— Начну, пожалуй, с герцогини, — ответил Ньюмен. — С той представительной леди, с которой вы меня познакомили на вашем балу. Она ведь приглашала меня заходить. Я считал, что пока мне нечего ей сказать, но мой маленький документ достоин стать предметом разговора.

— Возьмите копию себе, сын мой, — сказала мадам де Беллегард.

— Ради Бога! — отозвался Ньюмен. — Возьмите и покажите вашей матушке, когда вернетесь домой.

— А после герцогини? — продолжал допытываться маркиз, складывая бумагу и пряча ее в карман.

— Ну что ж, потом примусь за герцогов, — сказал Ньюмен. — Потом пойду к графам и к баронам, ко всем, кому вы меня представляли в том звании, которого заведомо решили меня лишить. Я составил список.

Некоторое время мадам де Беллегард и ее сын молчали. Старая маркиза сидела, глядя в землю. Блеклые глаза маркиза впились в лицо матери. Наконец, подняв взгляд на Ньюмена, она спросила:

— Это все, что вы имели сообщить?

— Нет, еще несколько слов. Я хочу сказать, что надеюсь, вы хорошо понимаете, к чему я стремлюсь. Я намерен отомстить вам. Вы ославили меня перед всем светом, созвав для этой цели своих знакомых и дав им понять, что я вас недостоин. Я намерен доказать, что, каким бы я ни был, не вам об этом судить.

Мадам де Беллегард снова промолчала, но в конце концов все-таки заговорила, по-прежнему великолепно владея собой.

— Мне не нужно спрашивать, кто ваш сообщник. Миссис Хлебс уведомила меня, что вы оплачиваете ее услуги.

— Не обвиняйте миссис Хлебс в продажности, — ответил Ньюмен. Все эти годы она хранила вашу тайну. Она дала вам долгую передышку. Ваш супруг написал эту записку у нее на глазах и вручил бумагу ей, распорядившись, чтобы она предала ее гласности. Но миссис Хлебс была слишком добросердечна, чтобы этим воспользоваться.

Старая леди помолчала.

— Она была любовницей моего мужа, — проговорила она тихо.

Это была единственная попытка самозащиты, до которой она снизошла.

— Сомневаюсь, — заметил Ньюмен.

Мадам де Беллегард поднялась со скамьи.

— Я согласилась на этот разговор не для того, чтобы выслушивать ваше мнение, и если больше вам сказать нечего, я полагаю, что эту примечательную беседу пора прекратить, — и повернувшись к маркизу, она снова оперлась на его руку. — Слово за вами, сын мой.

Месье де Беллегард взглянул на мать, провел рукой по лбу и ласково спросил:

— Что я должен сказать?

— Сказать можно только одно, — ответила маркиза, — что не было никакой причины прерывать нашу прогулку.

Но маркиз решил, что можно и дополнить ее реплику.

— Ваша бумага — подделка, — объявил он.

Спокойно улыбнувшись, Ньюмен слегка покачал головой.

— Месье де Беллегард, — сказал он, — у вашей матери это лучше получается, у нее все получается лучше, чем у вас, — я понял это с тех пор, как вас узнал. Вы очень мужественная женщина, мадам, — продолжал он. — Жаль, что вы сделали меня вашим врагом, я мог бы стать одним из ваших горячих поклонников.

— Mon pauvre ami![159] — по-французски обратилась мадам де Беллегард к сыну, как будто не слышала слов Ньюмена. — Вы должны немедленно отвести меня к экипажу.

Ньюмен отступил и дал им пройти; некоторое время он смотрел вслед Беллегардам и увидел, как из боковой аллеи вышла им навстречу мадам Урбан с дочкой. Старая маркиза наклонилась и поцеловала внучку.

«Черт возьми, она и впрямь мужественная женщина!», — сказал себе Ньюмен и пошел домой со смутным ощущением, что над ним одержали верх. Как неописуемо дерзко вела она себя! Но поразмыслив, он решил, что то, чему он был свидетелем, вовсе не говорило об убежденности Беллегардов в собственной безопасности и еще меньше об их подлинной невиновности. Это была всего лишь беспардонная уверенность в себе, не более того.

«Подождем, пока она прочтет записку», — сказал себе Ньюмен и решил, что услышит о маркизе, и очень скоро.

Услышал он о ней скорее, чем предполагал. На следующее утро, еще до полудня, когда Ньюмен собирался распорядиться, чтобы подали завтрак, ему принесли визитную карточку маркиза де Беллегарда.

«Маркиза прочитала записку и не спала всю ночь», — подумал Ньюмен.

Он тотчас принял посетителя, который вошел с видом посла великой державы, снисходящего до представителя варварского племени, которое по какой-то нелепой случайности как раз сейчас причиняет досадные неприятности. Посол этот, вне всяких сомнений, провел тяжелую ночь, и его безупречный, тщательно продуманный костюм только подчеркивал холодную злость в глазах и пятна, выступившие на холеном лице. С минуту он постоял перед Ньюменом, тихо и быстро дыша, и резко махнул рукой, когда хозяин предложил ему сесть.

— То, что я пришел сказать, — заявил он, — должно быть сказано сразу и без всяких церемоний.

— Говорите долго или коротко, как вам угодно. Я готов выслушать все, что вы скажете.

Маркиз оглядел комнату и сказал:

— На каких условиях вы расстанетесь с этим клочком бумаги?

— Ни на каких! — и склонив голову набок, заложив руки за спину, Ньюмен пристально посмотрел в обеспокоенные глаза маркиза. — Для такого разговора и впрямь не стоит садиться.

Месье де Беллегард с минуту помолчал, словно не услышал отказа.

— Вчера вечером, — заговорил он наконец, — мы с матушкой обсуждали рассказанную вами историю. Наверно, для вас будет сюрпризом, если я скажу, что мы считаем этот ваш документ… э… э… — он сделал небольшую паузу, — мы считаем его подлинным.

— Вы забыли, что, имея дело с вами, я привык к сюрпризам, — засмеялся Ньюмен.

— Даже самое малое уважение к памяти моего отца, — продолжал маркиз, — заставляет нас противиться тому, чтобы он предстал перед светом как автор столь… столь дьявольского покушения на репутацию своей супруги, чья вина состояла лишь в том, что она покорно сносила несправедливые оскорбления, которыми ее осыпали.

— А, понимаю! — воскликнул Ньюмен. — Вы готовы на все ради памяти отца! — и он засмеялся, как смеялся, когда его что-то сильно забавляло — беззвучно, с сомкнутыми губами.

Но преисполненный важности и серьезности месье де Беллегард даже бровью не повел.

— У отца осталось несколько близких друзей, для которых известие о столь… столь… э… неблаговидно инспирированном измышлении было бы настоящим ударом. Даже если бы мы, допустим, воспользовавшись медицинскими свидетельствами, точно установили, что рассудок отца помутился под воздействием лихорадки. Il en resterait quelque chose.[160] В лучшем случае это бросит на отца тень, скверную тень.

— Не беспокойтесь о медицинских свидетельствах, — сказал Ньюмен. — Оставьте в покое докторов, и они оставят в покое вас. Не стану скрывать: я у врачей ничего не запрашивал.

Ньюмену почудилось, будто на лице месье де Беллегарда, похожем на бесцветную маску, мелькнуло выражение, позволяющее думать, что это известие было для маркиза крайне отрадным. Впрочем, может статься, это Ньюмену только показалось, так как маркиз величаво продолжал развивать свои доказательства.

— Вот, например, мадам д’Отревиль, — сказал он, — которую вы упомянули вчера. Не представляю себе, что могло бы потрясти ее больше.

— А я, знаете ли, вполне готов потрясти мадам д’Отревиль. Это входит в мои планы. Я предполагаю потрясти еще множество людей.