Античный чароплёт. Том 2 (СИ) - Аллесий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вздохнув, я начитал ещё и протрезвляющее. У него много полезных эффектов, несмотря на омерзительные ощущения от действия. В том числе имеется лёгкие освежающее и успокоивающее воздействия. Не то чтобы парню это сильно помогло…
Абтармахан наклонился ниже и зашипел что-то эмушиту в лицо. Замерев на секунду, он уставился на брахмана единственным целым глазом, а затем быстро-быстро заговорил, захлёбываясь и хрипя, благо исцеления слегка подлатали ему и горло, и зубы. Судя по ауре, чёрный не соврал ни во время разговора, ни когда отвечал на дополнительные вопросы. Удовлетворённо кивнув, Абтармахан совершил замысловатое движение ногами. На миг обратившись в огненный хвост, они проткнули пленнику грудь, оставив страшную обугленную рану. Оставшийся глаз эмушита мгновенно остекленел.
— Что ты ему такого сказал? — поинтересовался я, нарушая неестественную после кончины главного источника шума тишину.
— Сказал, что сделаю то же самое с его мошонкой, когда у него закончатся глаза, — весело хмыкнул Абтармахан, который заметно повеселел после допроса и теперь выглядел непринуждённо и даже в какой-то мере счастливо. На самом деле, могу его понять: пытки — хороший способ снять стресс. Тут главное — соблюсти два условия. Нужно ненавидеть того, кого пытают, и получить после пыток исключительно положительную информацию. Впрочем, для поднятия настроения достаточно выполнения даже одного. Я испытывал такой же душевный подъём после того, как пытал зеркальных карликов. Омерзительные твари, наипоганейшие. — Пошли осмотрим их повозки, — хмыкнул брахман весёлым тоном.
За деревом мы нашли привалившуюся к стволу Абхилашу, недалеко от которой была лужа желчи. Рядом с ней валялся испачканный платок и пустая фляга.
— А чего ты хотела? — жёстко бросил брахман. — Это реальный мир. Ты должна была понимать, что нас ждёт в этом путешествии.
Не слушая его, она, медленно дрожа, встала и уткнулась мне в грудь. Вздохнув, приобнимаю её. Не то чтобы я хорошо умею успокавать женщин. Не то чтобы я вообще кого-то умею успокаивать…
— Вот что, идите к лошадям, — вздохнул Абтармахан. — Я сам осмотрю повозки и вернусь. Заодно попробуй отловить коней, если кто убежал, — я кивнул головой, медленно, но настойчиво поведя Абхилашу в сторону, где мы оставили своих скакунов. Идти не слишком далеко, но и не близко: километра полтора-два. Её пустая фляжка, из которой остатки воды успели вылиться на землю, прыгнула мне в руку. Платок я забирать не стал: вряд ли он ей понадобится.
За время пути она перестала трястись и подрагивать, взяв себя в руки, но отходить не спешила. К счастью, кони оказались все на месте, так что оставалось лишь поглаживать Абхилашу по волосам, да ждать Абтармахана. Не сказал бы, что испытываю к ней какие-то сильные чувства, но симпатию — однозначно. Опять же, депрессия и упадок духа у целой трети отряда — это критично. А Абхилаша, судя по показанному сегодня, полноценный член отряда. Не больше и не меньше.
Абтармахан соизволил явиться лишь через час, таща за спиной довольно объёмный с виду мешок. Пройдя меж деревьев и кустов, он поставил свою ношу прямо перед нами, перестав насвистывать какую-то свою песенку. Его вид был довольно потешен. Настолько, что даже хмуро смотрящая на него женщина улыбнулась, пусть её улыбка и вышла весьма жалкой. Меж тем брахман развязал горловину, достал небольшие, но туго набитые мешочки поменьше, кинул нам.
— Деньги, ваша доля, — пояснил он. Я не стал пересчитывать. Что-что, но вот некоторой порядочности или, возможно, чувства справедливости, честности у него не отнять. Он не стал бы воровать. Тем более, вряд ли там реально серьёзная сумма. — У нас теперь есть мёд, — продолжал доставать свои гостинцы он, выудив из мешка пару запечатанных глиняных горшков, — хорошее мясо, — увидев, как дёрнулась Абхилаша, он её тут же “успокоил”: — Не человечина, я проверил. Но главное, — Абтармахан с торжественным видом, словно реликвию, показал какой-то бубен. Судя по ауре — из человеческой кожи. Но занимает меня сейчас не это…
Звуки. От бубна шли звуки. Много-много тихих, но злых голосов, желающих убить, истребить, уничтожить всех, до кого смогут дотянуться. Они были в настоящей ярости, но не могли покинуть колдовской инструмент, на котором тусклыми тёмными неровными линиями виднелись выжженые рунические письмена. И я, кажется, знаю, кто автор.
— Сколько там? — уточнила с интересом оживившаяся магесса.
— Не знаю точно, но однозначно больше двух десятков. Скорее всего, около полусотни, точнее не скажу, — видя, что я хочу задать вопрос, он со вздохом пояснил. — В такие бубны, — он потряс предметом, — шаманы разных племён эмушитов заключают свои души. А ещё — души самых сильных и отважных воинов. Разумеется, после смерти. Чем старше такая вещь, тем она могущественнее. Они не подчиняются почти никому, не принадлежащему к племени. Передаются в качестве реликвий от предков к потомкам. Этот довольно старый и наверняка крайне важный.
— Но ты же сам сказал, что там около полусотни духов максимум? — удивился я.
— Они больше и не выдерживают, — пожал плечами брахман. — Поэтому внутрь заключаются только сильнейшие. Потеря такого бубна сильно ослабит одно из племён. Как и потеря трёх шаманов, четырёх учеников и стольких воинов! — довольно осклабился он.
— И что будешь с ним делать? — с интересом киваю на бубен. — Уничтожишь?
— Нет, кто-то из духов может сбежать. Они не только что умерли, долго подпитывались силой. Нечего плодить злобных тварей на землях Раджи. Отнесу в Храм, там есть умельцы: заключат в подземельях.
— И много… Много у вас там… узников? — информация оказалась очень внезапной.
— Уже и не упомнишь, — явно довольный произведённым впечатлением, протянул Абтармахан. — Мы пленяем духов, нечисть и умерших врагов не десять и не сто лет. Такой бубен даже я в руках держу не впервые, хотя этот крайне сильный, с могущественными духами и огромным их числом. А уж сколько их держали в руках мои товарищи до меня…
“Лучше с Храмом по-серьёзному не связываться. Оказаться в заключении на века мне уж точно не хочется.”
— Значит, станет немного спокойнее, — облегчённо вздохнула Абхилаша.
— Спокойнее?
— Ты чужак, потому не знаешь. Но это не знать не
