Человек воды - Джон Ирвинг

Он чувствовал, как ее тело снова сердится на него.

— Да, я знаю, — ответил он.

— Ты страшно меня обидел, Трампер, ты это знаешь? — спросила она.

— Да. — Он слегка дотронулся до ее колючего ежика.

— Ладно, — сказала она. — Не смей никогда забывать об этом.

Он пообещал, что никогда не забудет, после чего она обняла его, и ему приснился один из двух кошмаров, которые он видел чаще других. Он называл их вариациями на водную тему.

Один был про Кельма, с которым случалась невероятная беда, связанная с глубокой водой — в море или в холодном болоте. Этот сон всегда был таким страшным, что он никогда не пытался припомнить его в деталях.

Второй всегда был о Меррилле Овертарфе, который тоже находился в воде: он очень медленно открывал крышку люка у танка.

В шесть утра его разбудил жалобный писк младенца Меррилла. Груди Тюльпен намочили его тело, и постель пахла слегка кисловатым молоком.

Она прикрылась пеленкой, а он сказал:

— Посмотри, они текут. Видно, ты возбудилась?

— Это потому, что малыш заплакал, — упорствовала она, и он вылез из постели и отправился за ребенком. При этом у него возникла обычная утренняя эрекция, которую он не стал скрывать.

— Ты видела моего нового петушка? — спросил он, дурачась. — Знаешь, он все еще хранит девственность.

— Ребенок плачет, — сказала она, однако улыбнулась. — Дай сюда ребенка.

— Меррилл, — пропел он. Как здорово снова громко произносить это имя! — Меррилл, Меррилл, Меррилл, — повторял он, пританцовывая, пока нес малыша к кровати. Они немного поспорили, к какой груди приложить ребенка; Трампер несколько раз произвел исследование, какая из них набухла сильнее.

Тюльпен все еще кормила ребенка, когда зазвонил телефон. Было очень рано, но она, кажется, не удивилась; внимательно посмотрев на Трампера, она кивнула, чтобы он ответил. У него возникло чувство, будто его проверяют, поэтому он поднял трубку, но не стал говорить.

— Доброе утро, кормящая мамаша! — прогремел в трубке голос Ральфа Пакера. — Как малыш? Как твои титьки? — Трампер сглотнул, в то время как Тюльпен безмятежно улыбнулась. — Мэтью и я уже выходим, — продолжал Ральф. — Тебе чего-нибудь нужно?

— Йогурт, — прошептала Трамперу Тюльпен.

— Йогурт, — хрипло повторил в трубку Трампер.

— Тамп-Тамп! — заорал Ральф.

— Привет, Ральф, — сказал Богус. — Я видел твой фильм…

— Ужасный, правда? — откликнулся Ральф. — Как ты поживаешь, Тамп-Тамп?

— Отлично, — ответил Трампер. Тюльпен убрала пеленку со своей свободной груди и нацепила ее на Трампера. — Я получил степень доктора филологии, — пробормотал он в трубку.

— Как малыш? — спросил Ральф.

— Меррилл чувствует себя превосходно, — ответил Богус. Молоко из свободной груди Тюльпен брызнуло ему на ногу. — Мне очень жаль, что я пропустил твою свадьбу. Прими мои поздравления.

— И мои тоже, — съехидничал Ральф.

— Скоро увидимся, — сказал Трампер и повесил трубку.

— Ты как, Трампер? — спросила его Тюльпен. Она пристально смотрела на него: один глаз глядел строго, а другой — ласково.

— Да нормально, — ответил Трампер, накрывая ее сочащуюся грудь рукой. — А как ты?

— Мне уже гораздо лучше.

Он дотронулся до ее ежика, потом посмотрел на свою руку, покоющуюся на лобке, как смотрят на старого друга, который оброс бородой. Они оба были голыми, если не считать, что на правой ноге у Трампера по-прежнему был носок. Малыш Меррилл жадно сосал, но Тюльпен смотрела не на него. Полунахмурившись-полуулыбаясь, она внимательно разглядывала новый член Трампера.

Богус почувствовал себя приятно сконфуженным. Может, им следует одеться, предложил он, поскольку Ральф и, как там ее зовут, Мэтью собираются к ним нагрянуть. Затем он быстро наклонился и легко поцеловал ее ежика. Она думала о том же самом… однако отказалась следовать этому робкому импульсу. Она лишь поцеловала его в шею.

«Хорошо, — подумал Богус Трампер. — Шрамам требуется время, чтобы к ним привыкнуть, но я обязательно привыкну».

Глава 38

АССАМБЛЕЯ СТАРЫХ ДРУЗЕЙ В ЧЕСТЬ ПРАЗДНОВАНИЯ THROGSGAFEN DAY

В королевстве Така знали толк в том, как следует справлять Throgsgafen Day. За несколько недель до начала празднества дикие вепри заливались маринадом, а огромные лоси подвешивались к деревьям для свежевания; бочонки с угрями битком набивали в коптильни, огромные баки с кроликами, натертыми морской солью и яблоками, медленно кипели в медвежьем жиру; караибу[38] — теперь уже исчезнувший вид — тушился целиком в огромном чане, время от времени переворачиваемый веслом. Созревшие фрукты, особенно благословенный виноград, были собраны, размяты, сдобрены пряностями, процежены и превращены в напитки; бочки с прошлогодними остатками выкатывали из подвалов, разливали и пробовали, перегоняли и пробовали снова и снова. (Основным напитком в королевстве Така было кислое, как моча, густое пиво, смешанное с яблочным уксусом. Особым напитком считалось перебродившее бренди, которое гнали из слив и гнилых овощей, — по вкусу оно напоминало смесь сливовицы с антифризом.) Разумеется, в действительности Throgsgafen Day длился не один день. Накануне каждому полагалось продегустировать все яства, и этот вечер перед Throgsgafen Day был как бы репетицией веселья. Утром в Throgsgafen Day устраивались небольшие сборища для сравнения результатов, которые плавно перетекали в основное празднество — продолжительное чревоугодие, длившееся не менее шести часов. После этого мужчинам, чья первобытная сила нуждалась в выходе, рекомендовалось заняться энергичными физическими упражнениями. Это выливалось в жесткие спортивные игры и секс. Женщины принимали участие лишь в последнем; кроме того, они танцевали и без особого энтузиазма делали вид, что прячутся в замке.

В Throgsgafen к вечеру все леди и джентльмены приканчивали огромное количество еды, оставляя после себя по деревням целые горы мусора и бросая объедки бедным крестьянским детишкам. Это считалось трезвой частью вечера, после чего всей толпой знать возвращалась в замок к полуночи, чтобы поднять тост за всех друзей, умерших до Throgsgafen Day; это продолжалось до рассвета, когда обычно созывался экстренный совет старейшин для того, чтобы определить наказания за все убийства, изнасилования и другие столь же невинные забавы, в избытке случавшиеся в этот утомительный праздник.

Наша сегодняшняя версия с жареной индейкой не более чем бледное отражение того праздника поэтому Богус Трампер и его старые друзья решили влить в этот скучный сосуд вино «Аксельта и Туннель». Планировалось грандиозное сборище Несмотря на непредсказуемость погоды в Мэне в ноябре, все пришли к выводу, что только у Коута и Бигги есть замок, способный выдержать подобное нашествие.

Присутствие огромных собак придавало этому сборищу оригинальный дух Throgsgafen. Один из псов принадлежал Ральфу, который приобрел его по случаю увеличения живота Мэтью, а также для ее охраны на улицах Нью-Йорка. Неопознанной породы зверь по кличке Лум превратил путешествие из Нью-Йорка в Мэн в сущий ад. Трампер вел «фольксваген», рядом с ним сидела Тюльпен с Мерриллом на коленях; сзади людей было как рыбы в бочке: там мостились Ральф и беременная Мэтью, пытаясь усмирить Лума. В перегруженном багажнике на крыше машины везли люльку Меррилла, теплую одежду, корзины с вином, пиво и такие деликатесы, как особый сыр и копченое мясо, которые Бигги и Коут не могли достать в Мэн. Бигги занималась основными блюдами.

Другой пес — подарок Богуса Кольму — находился уже в Мэне. Чесапикский ретривер с густой, блестящей шерстью, напоминавшей потертый коврик. Коут дал ему кличку — Великий Пес Гоб.

У Трампера и Тюльпен собаки не было.

— Ребенок, сорок рыб и десяток черепах — вполне достаточно, — заявил Богус.

— Но тебе необходимо обзавестись собакой, Тамп-Тамп, — уговаривал его Ральф. — Какая же вы семья без собаки?

— А тебе необходимо обзавестись машиной, Ральф, — парировал Трампер, имея в виду битком набитый «фольксваген», подкативший к шлагбауму штата Мэн. — Замечательную большую машину, — повторил Трампер.

Лум, отвратительный зверюга, занимавший почти все заднее сиденье, обслюнявил ему всю шею. — Может, даже автобус, — заметила Тюльпен. К тому моменту, когда они достигли Бостона, в бардачке не осталось больше места для грязных пеленок Меррилла, а Мэтью восемь раз просила сделать остановку, чтобы пописать, потому что была беременна. Трампер гнал как одержимый, его мрачный взгляд был устремлен только вперед: он не обращал внимания на писк Меррилла, бесконечные жалобы Ральфа на то, что ему некуда деть ноги, даже на зловещее дыхание Лума. «О чем я только думал?» — ругал он сам себя. Ему показалось настоящим чудом, когда они, наконец, прибыли к укутанному густым туманом дому на берегу океана, застекленному стенкой дождя.