Человек воды - Джон Ирвинг

Он попытался войти внутрь, но она заперлась на цепочку. Услышав, как она ворочается в кровати, он прошептал:

— Это я.

Прошло довольно много времени, прежде чем она впустила его. Она была в коротеньком банном халате, туго стянутом на талии, ее живот выглядел таким же плоским, как и раньше, она даже слегка похудела. На кухне он наткнулся на упаковку бумажных пеленок и хрустнувшую под ногами пустышку.

Какой-то извращенный черт продолжал шептать ему в ухо грязные шуточки.

Он попытался улыбнуться.

— Мальчик или девочка? — выдавил он.

— Мальчик, — ответила она. Глядя себе под ноги, она сделала вид, будто потирает глаза, хотя вовсе не походила на сонную.

— Почему ты мне ничего не сказала?

— Ты же дал мне ясно понять… В любом случае это мой ребенок.

— И мой тоже! — воскликнул он. — Ты сама это сказала в фильме…

— Это фильм Ральфа. Он писал сценарий…

— Но ведь он мой, да? — спросил Богус. — Я имею в виду, в действительности…

— Биологически? — подсказала она. — Ну да.

— Можно мне его увидеть? — спросил Трампер. Она как-то напряглась, но потом, пожав плечами, повела его мимо кровати в крохотный закуток, образованный составленными вместе книжными шкафами и несколькими аквариумами с рыбами.

Младенец спал в огромной корзине, окруженный со всех сторон игрушками. Он выглядел точно таким, каким был Кольм в возрасте нескольких недель, и очень походил на малышку Бигги, которой было чуть больше месяца.

Богус уставился на младенца, потому что ему проще было смотреть на него, чем на Тюльпен; хотя что можно разглядеть в такой крохе?

Тюльпен чем-то стукнула в глубине комнаты. Из бельевого шкафчика с выдвижными ящиками она извлекла несколько простыней и подушку; он догадался, что она стелила ему на диване постель.

— Ты хочешь, чтобы я ушел?

— Зачем ты пришел? — спросила она. — Ты только что посмотрел фильм, да?

— Я и до этого хотел приехать, — сказал он. Когда она, промолчав, продолжила стелить постель, он тупо добавил: — Я получил степень. — Она вскинула на него глаза, потом снова взялась за одеяло. — Я искал работу, — пробормотал он.

— Ну и нашел? — Она взбивала подушку.

— Нет.

Она знаком поманила его от спящего ребенка. На кухне она откупорила бутылку пива ему и налила немного себе.

— Это мне полезно, — пояснила она, протягивая ему стакан. — Чтобы было больше молока.

— Я знаю.

— Ну да, ты же должен знать, — сказала она, играя кончиком пояса, затем спросила: — Чего ты хочешь, Трампер?

Но он не спешил с ответом.

— Ты чувствуешь себя виноватым, да? — спросила она. — Мне это совершенно не нужно. Ты не должен мне ничего, Трампер, кроме того, что у тебя откровенно лежит на сердце… Если только лежит, — добавила она.

— Как ты живешь? — спросил он ее. — Ты ведь не можешь работать, — начал он и замолчал, понимая, что дело не в деньгах. То, что откровенно лежало у него на сердце, так давно кануло в трясину, на краю которой он так долго находился, что теперь казалось невозможным нырнуть и нащупать это.

— Я могу работать, — механически произнесла она, — и я работаю. Я хочу сказать, что я буду. Когда он немного подрастет. Я буду относить его к Мэтью и буду работать полдня. Мэтью сама ждет ребенка…

— Это девушка Ральфа? — спросил он.

— Его жена, — поправила Тюльпен. — Ральф женился на ней.

Трампер понял, что он абсолютно ничего ни о ком не знает.

— Ральф женился? — удивился он.

— Он посылал тебе приглашение, — сказала Тюльпен. — Но ты уже покинул Айову.

Он начал соображать, как много он пропустил. Но Тюльпен устала от его долгих внутренних монологов, и, как он понял, ей надоело его молчание. Он видел из гостиной, как она ложится в постель: она сняла халат и бросила его на пол.

— Если ты еще не забыл, то не должен удивляться тому, что каждые два часа его надо кормить, — сказала она. — Спокойной ночи.

Он пошел в ванную и помочился, не закрывая дверь. Он всегда оставлял дверь в ванную открытой — это была одна из его противных привычек, о которой он запоздало вспомнил. Когда он вышел из ванной, Тюльпен спросила:

— Ну и как твой новый инструмент?

Что это — шутка? Он не знал, что думать.

— С ним все в полном порядке, — ответил он.

— Спокойной ночи, — сказала она, и, когда он на цыпочках прошел в гостиную к своей постели, у него появилось желание стукнуть носком ботинка по стене и разбудить ребенка, только затем, чтобы услышать, как его пронзительный плач наполняет эту пустоту.

Он лег, прислушиваясь к своему дыханию, дыханию Тюльпен и младенца. Спал только младенец.

— Я люблю тебя, Тюльпен, — сказал он.

Ответила, как ему показалось, черепаха в аквариуме, ближайшая к нему: она еще энергичнее зашевелила челюстями.

— Я пришел сюда, потому что хочу тебя, — произнес он.

Но даже рыбка не шевельнулась.

— Ты мне нужна, — сказал он. — Я знаю, что я тебе не нужен, но ты мне нужна.

— Это не совсем так, — отозвалась Тюльпен, но так тихо, что он едва расслышал ее.

Он сел на кушетке.

— Ты выйдешь за меня замуж, Тюльпен?

— Нет, — без заминки ответила она.

— Пожалуйста, — умоляюще произнес он.

На этот раз она немного помолчала, потом снова сказала:

— Нет.

Он надел туфли и встал. Он не мог уйти по-другому, кроме как мимо алькова из аквариумов вокруг ее постели, но когда он приблизился к ней, то увидел, что она сидит на кровати и сердито смотрит на него.

— Господи! — воскликнула она. — Ты что, снова уходишь?

— А что ты хочешь, чтобы я делал?

— Господи, ты что, не знаешь? — возмутилась она. — Тогда я скажу тебе, Трампер, если уж на то пошло. Я пока не готова выйти за тебя замуж, но если ты останешься и немного подождешь, я могу потерпеть и посмотреть, что из этого получится! Если ты хочешь остаться, ты должен остаться, Трампер!

— Хорошо, — сказал он. Он думал, раздеться ему или нет?

— Господи, да разденься же ты, — велела ему Тюльпен.

Он так и сделал, после чего забрался в постель рядом с ней. Она лежала, отвернувшись от него.

— Господи, — пробормотала она.

Он лежал, не касаясь ее, пока она неожиданно не перевернулась на другой бок, не выдернула его руку и не приложила к своей груди.

— Я не хочу заниматься с тобой любовью, — сказала она, — но ты можешь обнять меня… если хочешь.

— Я хочу, — пробормотал он. — Я люблю тебя, Тюльпен.

— Я надеюсь.

— А ты любишь меня?

— Да, Господи, думаю, что да, — сердито ответила она.

Медленно нормальный инстинкт вернулся к нему: он осторожно ласкал ее по всему телу. Он нащупал то место, где ее обрили: оно еще кололось. Когда малыш проснулся в два часа, требуя грудь, Трампер встал раньше нее, принес младенца в кровать и приложил к ее груди.

— Нет, к другой, — поправила она. — Которая налилась сильнее.

— Вот эта?

— Я все перепутала… — И она замолчала, потом тихонько ойкнула, когда ребенок начал сосать.

Трампер навел порядок в своей памяти; он приложил пеленку к неиспользованной груди, вспомнив, что из нее начнет капать, пока малыш будет сосать другую.

— Иногда из них просто брызжет струей, — пожаловалась она.

— Я знаю, — сказал он. — Они будут брызгать, если ты займешься любовью…

— Я не хочу этого делать, — напомнила она ему.

— Я знаю. Я просто так сказал…

— Тебе придется быть терпеливым, — шепнула она. — Мне еще хочется задеть тебя побольней.

— Ну да.

— Тебе придется подождать, пока мне больше не захочется обижать тебя.

— Ну конечно, я подожду.

— Я не думаю, что мне захочется и дальше причинять тебе боль, — сказала она.

— Я тебя ни в чем не виню, — ответил он, отчего она снова рассердилась.

— Это не твое дело, — оборвала она его.

— Конечно, не мое, — согласился он. Она ласково произнесла:

— Ты лучше бы не говорил так много, Трампер, а?

— Хорошо.

Когда младенец вернулся в корзинку, Тюльпен легла в кровать, прижавшись всем телом к Трамперу.

— Тебе все равно, как я его назвала?

— О, малыша? — откликнулся он. — Ну конечно нет! И как ты его назвала?

— Меррилл, — ответила она, проведя жестко основанием ладони вдоль его позвоночника. У него запершило в горле. — Видимо, я тебя очень люблю, — прошептала она. — Я назвала его Мерриллом, потому что подумала, что ты очень любил это имя.

— Да, — прошептал он.

— Я думала о тебе, видишь?

Он чувствовал, как ее тело снова сердится на него.

— Да, я знаю, — ответил он.

— Ты страшно меня обидел, Трампер, ты это знаешь? — спросила она.

— Да. — Он слегка дотронулся до ее колючего ежика.

— Ладно, — сказала она. — Не смей никогда забывать об этом.

Он пообещал, что никогда не забудет, после чего она обняла его, и ему приснился один из двух кошмаров, которые он видел чаще других. Он называл их вариациями на водную тему.