Двенадцать железных цепей - Яна Лехчина

напряжённо на неё посмотрел. – Что вам сказали?

Ольжана шумно вдохнула.

– Вы не поверите. – И бегло рассказала про гибель Баргата и то, как Грацек обвинил в его смерти Юргена и Чарну. – А Йовар взял вину на себя.

Лале хмыкнул.

– Как неожиданно.

Ольжана опустилась на пол, к ворону, – чтобы посмотреть на Лале, ей пришлось извернуться.

– Смеётесь? – переспросила она. – Это самая ожидаемая вещь на свете. Йовар не стерпел бы, если бы обвинили любого из его учеников, а тут – сам Юрген. И… – Ольжана замялась. – Йовар теперь не глава Дикого двора. А ещё…

Вновь погладила оперение ворона.

По-прежнему – зал Тервжице. Йовар стоял, скрестив руки на груди, и мрачно смотрел на присутствующих.

– Напоследок, – заявил он, – мне необходимо закончить все дела. Это для вас-то я уже не чародей Драга Ложи, а для Чернолесья – всё ещё он.

Подозвал кого-то жестом.

– Я хочу, чтобы моё место во главе Дикого двора занял Хранко.

– Представляете? – Ольжана потёрла лоб. – Он отдал всё управление Хранко.

– Вас это удивляет? – Лале сидел, облокотившись на колени, и сосредоточенно её слушал.

– Конечно! – поразилась Ольжана. – Не Юргену ведь.

Хранко был бледен. Йовар обхватил его предплечье и заставил обхватить своё в ответ; вокруг их рук, как лоза, закручивались потрескивающие чары.

Витражи в соборе потемнели, налились сливовой чернотой. Снаружи прогрохотал гром, и ливень опять обрушился с неба – просочился бы и сквозь прорехи в крыше, но колдовство не позволило. Можно было рассмотреть, как дождевая вода бурлила над куполом, не имея возможности пролиться внутрь, и как перекатывалось за мутной пеленой хмурое сизое небо.

– А что потом? – спросил Лале жадно.

Ольжана медленно покачала головой.

От рук Грацека шёл нечеловеческий жар, точно из древних кузниц под замком Горестного двора. В соборном зале валил пар, ошпаривший одну из фресок, – по огненным колесницам пролегли глубокие трещины.

– Видимо, – пересказывала Ольжана, – они всегда были в Тержвице наготове. Железные цепи.

Двенадцать штук – по шесть на каждую руку. Цепи потянулись к чёрным кандалам, и те защёлкнулись на запястьях Йовара с голодным скрежетом.

Ольжана снова отняла пальцы от перьев.

– Он выглядит как паук, – проговорила она тихо. – Распятый на железной паутине.

– Как паук, – повторил Лале эхом, но Ольжане некогда было размышлять, с чего он придирался к её сравнениям.

Огонь погас, и на Тержвице опустился полумрак. Йовар был подвешен на цепях – он мог подняться, мог сесть на колени, но не более того. Кожа под кандалами уже потемнела, и смоляной ожог расползся вверх по предплечью.

– Длани, – выдохнула Ольжана. – Как это, наверное, больно.

Лале задумчиво погладил бровь.

– Что ж теперь, – сказал он. – В мире много вещей, приносящих боль. Неужели вам его жаль?

Ольжана потерянно оглянулась.

– Не знаю, – призналась она. – Это всё… так странно. С чего чудовищу нападать на Баргата? При этом я не верю, что за этим всем стоит Йовар. Скорее, он действительно просто взял на себя вину – и тут же наломал дров, чтобы никто не успел его остановить.

К щекам прилил жар, точно Ольжана сама побывала в Тержвице, когда там плавили цепи.

– Глупости, глупости, – пробормотала она, растирая щёки. – Всё это не имеет никакого смысла. – Поймала взгляд Лале. – Юрген мне всё в подробностях показал. И гибель Баргата – тоже.

Ольжана вздрогнула.

– Какой кошмар. – Она обхватила голову руками. – И ради чего всё это? Я не понимаю. – Прикрыла глаза. – Чудовище превратило Баргата в кровавую кашу. Распороло живот, проломило рёбра. – Её слегка замутило. – Длани, ну и мерзкая же тварь.

Ольжана представила себя на месте Баргата – в бурлящей алой воде, растерзанной наживую, – и ей захотелось зарыдать от сочувствия и страха. Но слёз не было.

Лале потянулся и открыл окно пошире, чтобы в комнату хлынул прохладный вечерний воздух. Поднялся, налил Ольжане воды.

– Не переносите всё это на себя, – догадался Лале, передавая ей чарку. – С вами ничего такого не случится.

– Правда, что ли? – Ольжана угрюмо сделала глоток. – А почему бы и нет?

Она мысленно перебрала изображения, зашитые в сообщения Юргена, – одно печальнее другого. Поймала себя на том, что у неё тряслись руки, и вода едва не выплёскивалась Лале на кровать.

Йовар, закованный в двенадцать железных цепей в соборном зале Тержвице. Могла ли она когда-нибудь представить подобное? Когда пришла к нему на подворье забирать Ясека? Или после, когда дрожала в тереме, заслышав его шаги, а ей по-прежнему не давался очередной урок?..

– Какая же я дура, – проговорила Ольжана зло. – Это ведь всё из-за меня. Ничего бы не случилось, если бы я не сбежала и не решилась бы упражняться на Беривое. Столько людей были бы живы. В Диком дворе был бы мир.

– Вам не дано знать, что бы тогда случилось, – сказал Лале тихо.

Они помолчали.

Ворон деловито ходил по полу, сверкая тёмным умным глазом.

– Ладно, – произнесла Ольжана хрипло. – Нужно спать. Доброй ночи.

Она поднялась и отставила чарку на угол стола, подальше от книг. Посмотрела на перстень и башильерский знак, которые Лале с себя снял, – и от досады накрыла их рукой.

Её ожидаемо обожгло.

– Ольжана…

Она махнула ему – не надо, мол. Всё в порядке. Отдёрнула руку, и посмотрела, как чернота въелась в мякоть её ладони, и подумала, что заслуживала этой боли, как заслужила чудовище. Столько людских страданий – и ради чего?

Лале оказался рядом, отодвинул подальше свои вещи из чёрного железа и развернул её к себе.

– Вы берёте на себя слишком много, – проговорил он, глядя ей в глаза. – Вам кажется, что всё из-за вас, но это не так. Вы просто оказались не там и не в то время. Как вы этого не понимаете?

– Ну, Лале. – Ольжана криво улыбнулась. – Что вы мне предлагаете? Видеть себя жертвой обстоятельств, и только?

Она тряхнула остатками кудрей.

– Как бы я ни хотела себя обелить, я поспособствовала созданию этого чудовища. – Прижала к животу обожжённую руку. – И знаете, чего бы мне больше всего хотелось?

– Чего же?

Ольжана посмотрела на его перстень и башильерский знак, поблёскивающие в свечном свете.

– Помочь его уничтожить, – сказала она грустно. – И сделать так, чтобы это всё наконец-то закончилось.

Лале не нашёлся, что ей ответить.

– Всё, – произнесла Ольжана более твёрдо. – Я спать.

Она выпустила ворона в окно – (сказала ему: жди утра, тогда придумает ответ), – и вышла из комнаты Лале. Мысли летели вихрем: раны Баргата, полнолунная ночь и огонь, повредивший соборные фрески.

В её комнате кровать тоже стояла под окном. Ольжана, уже в одной нижней рубахе, приоткрыла