Жития новомучеников и исповедников российских ХХ века - Сборник

Твой отец Медведь Роман Иванович

27 февраля 1933 года.

Дорогая Ирочка и все мои родные!..

Вот уже третье, последнее в этом месяце письмо пишу, пользуясь до конца разрешением на дополнительные письма за ударничество. Дни у нас стали больше, солнышко светит чаще, зима борется с летом, ночью небо глубокое, темное, звезды светят ярко, точно в бархатной оправе, тихо и морозно… Понедельник чистый… он даже и здесь чувствуется… Иногда забываешь о своей инвалидности, а иногда особенно ее ощущаешь и видишь, что по существу дела ты уже не работник, а старик беспомощный, наподобие ребенка, нуждающегося в уходе… Но в общем духовно бодр. Пробегаю прошедшие годы, особенно начало 31 года, то есть время ареста и следствия. Много дум по этому поводу, и дум грустных. Ведь уже третий год пошел. За время ареста и следствия я особенно плохо себя чувствовал… Продолжаю учить себя, пользуясь каждым поводом. Учу себя, как себя вести, чтобы всегда быть готовым спокойно и с достоинством встретить всякие обстоятельства, как бы трудны они ни были… и умереть достойно своего звания. Учу себя никогда не сходить с крепкой скалы нашей веры. Учу себя не поддаваться природной иллюзии почитать свое»я»центром вселенной, хотя с этой больной позиции начинают свою жизнь все люди. Как неверно, что солнце ходит около земли, так неверно и это самосознание. Учу себя свое»я»утвердить в Едином Великом»Я», Которого мое»я»только луч и слабое отражение, а посему без Него и живой связи с Ним оно обречено на неизбежное умирание. В Нем же — ив самой смерти жизнь бесконечная…

Еще раз целую тебя, моя Иринка.

Папа

15 марта 1933 года.

Дорогая Иринка!..

Последние дни от нас уезжают на свободу инвалиды, все едут свободно, по отдельным литерам в места, которые они сами себе избирают. Меня пока это не коснулось, а коснется ли и скоро ли, наверняка сказать не могу, живем (в этом отношении) слухами и предположениями, которые противоречивы. Я покоен относительно того, случится ли то или другое, потому что без воли Божией ничто не случается; а наша воля — нечто погибельное (если оторвана от Единой, Премудрой, Всеблагой Воли), и посему я не позволяю себе предаваться мечтаниям в ту или другую сторону, хотя мысленно спокойно обсуждаю всякие возможности…

Карелия Мурманской ж. д. Станция Кузема. 4 лагпункт.

24 мая 1933 года.

Дорогая Ирочка и все родные!..

Уведомляю о перемене в моей жизни. Как видишь, я уже на другом месте. Сюда прибыли на днях, вчера была еще одна врачебная комиссия, после которой окончательно решится судьба; говорят о достоверности благоприятного исхода. Эти дни были трудные, мою провизию значительно обчистили в дороге, а две последние посылки (думаю, к лучшему) мною еще не получены, хотя и пришли во 2–й ОЛП, последуют за мною в 4–й ОЛП, но, может быть, меня и не застанут и тогда возвратятся в Москву. Прошу от всех вас на это время особой духовной поддержки, потому что физически тяжело, и это будет продолжаться не знаю сколько дней. Духовно я бодр и в глубоком покое…

Целую тебя крепко.

Папа

22 июня 1933 года.

Дорогая Иринка и все родные, дорогие!..

Очень сильно ощущаю вашу духовную помощь. Благодаря ей злые дни для меня очень скоро сократились. С 26 мая мне предложили быть делопроизводителем на том местечке в двух километрах от Куземы, где мы помещались. Уходил на свободу инвалидделопроизводитель, спешно его надо было заменить, жребий пал на меня, — и вот до 20 июня я был в этой новой должности. Работы было немного, и атмосфера благоприятная, а посему я работал не сверх сил, как было раньше, а потихоньку, так что было время и для отдыха. Воздух — свежий, кругом — лес, река и взморье. Жилищные условия также изменились к лучшему, я поселился в канцелярии, где кроме меня проживало не более 5 человек… С 20 июня я проживаю там же, но уже в сторожах, вследствие закрытия прежней должности. В смысле трудности и досуга стало еще легче и еще менее ответственно. Продолжаю ожидать решения своей участи. Кроме меня в таком же ожидании и еще немало людей, а большинство уже освобождено, и почти все на полную свободу… Был труден переезд, потому что ехали со мною в этапе нечистые на руку, которые в дороге обворовали меня и изрезали ножами мои сумки. Спустя три дня, как я писал, бесследно исчезли с места нашей высадки — мой чемодан с бельем, корзина с платьем и сундучок с провизией… Я писал, что эти пропажи нисколько не смутили меня и не нарушили моего внутреннего покоя…

Лапа

Дорогая Иринка и все родные!..

Я все там же, все в ожидании, внешние условия за последние 10 дней изменились, я стал жить ближе километра на два, в положении лучшем. Я было вновь заделался делопроизводителем с работою, для моего инвалидства трудною, но с передвижением поближе устроился по силам — в качестве дневального и курьера при одном из учреждений ЛП — и благодушествую. Находится и свободное время, и время, когда могу быть один с собою самим. Голову и душу не обременяют разные ответственные заботы, а посему дух покоен, а физическая работа — посильная: 2 раза (иногда 3) в день уборка служебного помещения, разнос бумаг, разные небольшие поручения, иногда — небольшая работа по канцелярии… Учусь по–прежнему жить настоящим, ни к чему не привязываясь (пользуясь миром сим, как бы не пользуясь им). Условия постоянно напоминают о том, что мы странники в этой жизни, которые должны быть готовы каждый момент и с места тронуться, и попасть домой за пределы этой жизни. К этим мыслям особенно располагает наблюдение над нашим братом инвалидом — и при нашем передвижении с места на место, и, особенно, при оставлении этой жизни, что наблюдать приходится нередко: ведь все‑то мы — одною ногою в могиле, долго ли до другой? Чуть побольше усилий или ухудшение условий — и… конец… Я как‑то особенно ярко ощутил, что всякие обстоятельства в жизни — и происшествия, и испытания, и неожиданности — дело второстепенное. Основа — это постоянная связь с Единым и Вечным. Есть она, тогда все происходящее, хотя бы и самое тяжелое, можно переносить равнодушно или, вернее, — покойно. Главноето ведь имеется, а все прочее — преходящее. В Главном же и Едином, как в Полноте, все есть, и все в Нем, а посему никакие утраты этой жизни не страшны. От понимания до осуществления, конечно, далеко, но понимание все‑таки 50 процентов; по пониманию можно себя приучить и жить… Невзирая на всякого рода тягости, будем мужественны и благодушны.

Господь со всеми нами!

Папа

30 июля 1933 года.

Дорогая Иринка и все родные!..

Сегодня день твоего рождения, поздравляю тебя и маму и шлю пожелания такие, какие для тебя будут самыми лучшими и какие я бы мог придумать для тебя. Мое положение без перемен. Все не перестают говорить, что всех нас, актированных инвалидов, может быть за малым исключением, все‑таки вскоре отправят, хотя стали отправлять и лиц нашей категории, но до меня, видимо, очередь не дошла. Пока еще лето, мне на последнем месте хорошо — дневальным, курьером и немного по канцелярии.

Но к осени, когда придется и дрова пилить, колоть, и печи топить, при моих грыжах и сердечной слабости будет много тяжелее. Но, может быть, до этого времени отсюда и отправят, по большей части отправляют вчистую. Все утверждают, что вопрос в нескольких днях, но они уже растянулись на месяцы. Конечно (по своему хотению), я желал бы освобождения; если оно сейчас для меня необходимо, то, конечно, Провидение мне его предоставит. Хотя я избегаю мечтаний, но мысли разные приходят, что я буду делать после освобождения? Чего я желал бы для себя? А ответ постоянно у меня всегда готов: хочу покоя, хочу отдохнуть, в себя прийти, собой заняться… Хочется уединения и молчания, того, что с ними может быть связано для верующего человека. Теперь у меня нет постоянных забот, ум мой и сердце ими не обременены, но некоторое беспокойство есть. Это — постоянно оберегать от воров и учреждение, при котором я состою, и свое имущество; на этой почве, может быть в силу своего вообще заботливого или беспокойного характера, я и недосыпаю, и имею лишние волнения, но в общем мне по–прежнему хорошо… Многое увидел я, многому научился, во внешнем я уже не такой беспомощный, как ранее, многое сам научился делать. А вам всем хотел бы сказать, хотя и ранее писал об этом, как важно, живя на свободе, приучать себя к жестокому житию и всяким лишениям, чтобы, когда придут тяжелые обстоятельства, все переносить с мужеством и полным самообладанием. Чувства, чувства — как они разоряют нас, если не находятся в полном подчинении разуму! Когда догорают силы, видишь, как много их истрачено напрасно… Чувства — огонь души, надо хранить [их] только для Первостепенного, а ко всему прочему надо научиться относиться спокойно, почти безразлично (покупающе, яко не приобретающе, пользующеся миром сим, яко не пользующеся). Эту мораль прописываю прежде всего себе и требую, чтобы у меня было именно такое отношение к моим внешним обстоятельствам, и в частности к моему заключению… Всем желаю всего доброго. Не взыщите, что сравнительно редко пишу, по инвалидству я уже не ударник и не могу иметь прежнего количества писем. Не взыщите за содержание писем, если оно кажется вам скудным, от скудного и убогого чего же ожидать. Целую тебя крепко, Ирочка…