Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы I-XXVI) - Чарльз Диккенс

- Может, потому, что гробовщик обходится дороже, чем сиделка, сэр, отвечала миссис Гэмп, посмеиваясь и разглаживая руками складки нового черного платья.

- Ха-ха! - расхохотался мистер Моулд. - Вы, я вижу, позавтракали сегодня на чужой счет, миссис Гэмп. - Однако, заметив в маленьком зеркальце для бритья, висевшем напротив, что вид у него слишком уж веселый, он мигом успокоился и придал своей физиономии скорбное выражение.

- Не первый раз мне доводится завтракать на чужой счет по вашей любезной рекомендации, сэр, не в последний, надеюсь, - сказала миссис Гэмп, угодливо приседая.

- Что ж, - отвечал мистер Моулд, - если провидению угодно, пускай и дальше так будет. Нет, миссис Гэмп, я вам скажу, почему это происходит. Потому что трата денег в хорошо поставленном заведении, где дело ведется на широкую ногу, исцеляет разбитое сердце и проливает бальзам на страждущий дух. Сердца нуждаются в исцелении, а дух в бальзаме тогда, когда люди умирают, а не тогда, когда они родятся. Взгляните хотя бы на хозяина дома, взгляните на него.

- Щедрый джентльмен! - восторженно воскликнула миссис Гэмп.

- Нет, нет, - отвечал гробовщик, - вообще говоря, он вовсе не такой щедрый, ни в коем случае, вы о нем неверно судите; но убитый горем джентльмен, любящий джентльмен, который знает, что могут сделать деньги, для того чтобы облегчить его горе и засвидетельствовать его любовь и уважение к почившему. Они могут дать ему, - говорил мистер Моулд, медленно вращая свою часовую цепочку, так что она завершала полный круг в конце каждой фразы, они могут дать ему сколько угодно карет четверней; они могут дать ему бархатные попоны; они могут дать ему страусовые перья; они могут дать ему сколько угодно пеших плакальщиков, одетых по последнему слову похоронной моды и несущих жезлы с бронзовыми набалдашниками; они могут дать ему великолепный памятник; они могут доставить ему место даже в Вестминстерском аббатстве *, если средства позволят. Нет, не будем говорить, что деньги просто грязь, когда на них можно все это приобрести, миссис Гэмп.

- И как еще надо бога благодарить, сэр, - сказала миссис Гэмп, - что есть такие люди, как вы, потому что у вас все это можно купить или взять напрокат.

- Да, миссис Гэмп, вы правы, - отвечал гробовщик. - Наша профессия должна считаться почетной. Мы творим добро втайне и краснеем, когда ставим его в счет. Взять хоть меня: сколько ближних своих я утешил с помощью моей четверки долгогривых скакунов, а ведь я никогда не запрягал их дешевле чем за десять фунтов десять шиллингов!

Миссис Гэмп только что приготовилась ответить ему в соответствующем духе, как ей помешало появление одного из помощников мистера Моулда, то есть старшего факельщика, тучного человека в жилете, который спускался гораздо ближе к коленам, чем это допускается установившимися понятиями об изяществе, с таким носом, какие обыкновенно принято сравнивать со сливой, и с лицом, сплошь усеянным угрями. Когда-то он был хрупким созданием, но, постоянно дыша сытным воздухом похорон, огрубел и раздался вширь,

- Ну, Тэкер, - спросил мистер Моулд, - внизу все готово?

- Прекрасное зрелище, сэр, - отвечал Тэкер. - Лошади так и рвутся, на месте не постоят и так вскидывают голову, как будто знают, почем нынче страусовые перья. Раз, два, три, четыре, - отсчитывал мистер Тэкер, перебрасывая четыре черных плаща через левую руку.

- Томас уже там с вином и кексом? - спросил мистер Моулд.

- Готов появиться в любую минуту, сэр, - ответил Тэкер.

- Тогда, - отвечал мистер Моулд, пряча свои часы и глядя в зеркальце, чтобы проверить, такое ли у него выражение лица, какое нужно. - Тогда мы, я думаю, можем приступить к делу. Дайте мне коробку с перчатками, Тэкер. Ах, какой это был человек! Ах, Тэкер, Тэкер! Какой это был человек!

Мистер Тэкер, который, обладая большим опытом по похоронной части, мог бы быть превосходным мимическим актером, подмигнул миссис Гэмп, нисколько не нарушив этим серьезного выражения своей физиономии, и вышел вслед за своим хозяином в другую комнату.

Мистер Моулд был крайне щепетилен в вопросах профессионального такта, а потому он не подал и виду, что знаком с доктором, хотя на самом деле они были близкие соседи и нередко работали вместе, как и в данном случае. И потому, направляясь к доктору, чтобы предложить ему черные лайковые перчатки, он притворился, будто видит его первый раз в жизни, а доктор со своей стороны смотрел на него таким холодным и неузнавающим взглядом, как будто ему приходилось слышать и читать про гробовщиков, случалось даже проходить мимо их лавок, но никогда еще не доводилось иметь с ними дело.

- Что, перчатки? - сказал доктор. - После вас, мистер Пексниф.

- Ни в коем случае, - возразил мистер Пексниф.

- Вы очень любезны, - сказал доктор, беря пару перчаток. - Так вот, сэр, как я уже говорил, меня вызвали к больному в половине второго ночи... Что, кекс и вино? В котором графине портвейн? Благодарю вас.

Мистер Пексниф тоже выпил портвейна.

- Около половины второго утра, сэр, - продолжал доктор, - меня позвали к больному. При первом же звонке ночного колокольчика я вскочил, распахнул окно и высунул голову... Что, плащ? Не завязывайте слишком туго. Вот так, хорошо.

После того как мистер Пексниф облачился в подобное же одеяние, доктор продолжал:

- И высунул голову... Что, шляпа? Любезный друг, Это не моя. Мистер Пексниф, прошу прощения, мы с вами, кажется, нечаянно обменялись. Благодарю вас. Так вот, сэр, я хотел рассказать вам...

- Мы совсем готовы, - прервал его мистер Моулд тихим голосом.

- Что, готовы? - сказал доктор. - Очень хорошо. Мистер Пексниф, если разрешите, я доскажу вам остальное в карете. Это довольно любопытно. Что, все готовы? Дождя нет, надеюсь?

- Погода ясная, сэр, - отвечал мистер Моулд.

- Я боялся, что земля нынче будет сырая, - сказал доктор, - барометр вчера упал. Можем себя поздравить, что нам так повезло. - Однако, заметив, что мистер Джопас и Чаффи уже выходят из дверей, он закрыл лицо белым носовым платком, словно в приливе сильнейшего горя, и сошел вниз бок о бок с мистером Пекснифом.

Мистер Моулд и его помощники нисколько не преувеличили пышности приготовлений. Все было великолепно, а в особенности четверка лошадей, запряженная в катафалк, - вставала на дыбы, приплясывала и рвалась вперед, словно зная, что человек умер, и торжествуя по этому поводу. "Они нас объезжают, запрягают, ездят на нас верхом; бьют, морят голодом и калечат ради собственного удовольствия, - но зато они умирают, ура, они умирают!"

И вот по узким городским улицам и извилистым дорогам повлеклась похоронная процессия Энтони Чезлвита; мистер Джонас то и дело выглядывал украдкой из окна кареты, наблюдая, какое впечатление похороны производят на прохожих; мистер Моулд, шагая по мостовой, с затаенной гордостью прислушивался к восклицаниям зевак; доктор шепотом рассказывал мистеру Пекснифу случай из практики и никак не мог добраться до конца, а бедняга Чаффи рыдал в уголке кареты, незамечаемый никем. Однако еще в начале церемонии он сильно шокировал мистера Моулда тем, что держал платок в шляпе, самым неподобающим образом, а глаза вытирал просто кулаком. И как сразу же сказал мистер Моулд, его поведение было неприлично и недостойно такого торжественного дня; его просто не следовало брать с собой.

Однако он присутствовал тут, и на кладбище тоже, где опять-таки вел себя самым неподобающим образом, ведомый под руку Тэкером, который сказал ему напрямик, что он никуда не годится, разве только сопровождать похороны самого последнего разряда. Но Чаффи, помилуй его боже, ничего не слышал, кроме отзвуков навеки умолкнувшего голоса, которые еще жили в его сердце.

- Я любил его, - плакал старик, бросаясь на могилу, после того как все уже было кончено. - Он был очень добр ко мне. О мой дорогой старый друг и хозяин!

- Ну, ну, мистер Чаффи, - сказал доктор, - это не годится, почва тут сырая и глинистая, мистер Чаффи! Нельзя же так, право.

- Если бы похороны были по самому последнему разряду, джентльмены, и мистер Чаффи просто помогал бы нести гроб, то и тогда бы он не мог вести себя хуже, - сказал Моулд, бросая кругом умоляющие взгляды и помогая мистеру Чаффи подняться с земли.

- Ведите себя по-человечески, мистер Чаффи, - заметил Пексниф.

- Ведите себя как подобает джентльмену, мистер Чаффи, - сказал мистер Моулд.

- Честное слово, любезный друг, - пробурчал доктор тоном величественной укоризны, подходя ближе к старику, - это уже не просто слабость. Это дурно, эгоистично и очень нехорошо с вашей стороны, сударь вы мой. Вы забываете, что вы не связаны с нашим покойным другом узами крови и что у него имеется близкий, преданный родственник, мистер Чаффи.

- Да, родной сын! - воскликнул старик, сжимая руки с поразительной силой чувства. - Его родной, родной и единственный сын!

- У него не все дома, знаете ли, - едва выговорил Джонас, бледнея. - Не обращайте внимания, что бы он там ни говорил. Я бы не удивился, если б он понес даже бог знает какую чушь. Вы не обращайте на него внимания, никто не обращайте. Я не обращаю. Мне отец велел о нем заботиться - и довольно. Что бы он там ни говорил и ни делал - я о нем буду заботиться.