ОТКРОВЕННО. Автобиография - Андре Агасси

Сон оказывается спасительным. Я встаю посвежевшим, полным решимости победить Курье. Однако по другую сторону сетки - не Курье, а его бледная тень. Несмотря на то что он выигрывает у меня два сета, Курье кажется неуверенным, перегоревшим. Мне это знакомо - я много раз наблюдал такое в зеркале. Устремляюсь на беззащитную жертву и выигрываю матч, впервые за много лет взяв верх над ним.

Когда журналисты интересуются моим мнением об игре противника, отвечаю:

- Он не добился того, чего хотел.

Эта победа позволяет мне вернуть первое место в мировой классификации. Я вновь сверг Пита с пьедестала. Но для меня это лишь напоминание о том матче, в котором я не смог добиться победы.

В полуфинале встречаюсь с Чангом. Знаю, что могу победить, но уверен, что проиграю. Я просто обязан проиграть, ведь в финале ждет Беккер. Очередная битва с Беккером не на жизнь, а насмерть - последнее, что мне сейчас нужно. Я не справлюсь. У меня не хватит запала. Ну, а если выбирать между Беккером и Чангом, то я предпочел бы уступить Чангу. Кроме того, психологически проще проиграть в полуфинале, а не в финальном матче.

Итак, сегодня я проиграю. Поздравляю, Чанг. Ты с твоим Иисусом будешь счастлив.

Однако уступить по заказу трудно. Даже труднее, чем выиграть. Ведь надо проиграть так, чтобы не только публика, но и ты сам не понял, что сделал это нарочно: ведь ты неосознанно хочешь этого поражения. Разум пытается поддаться, но тело, благодаря мускульной памяти, сопротивляется. Да и сознание не то чтобы полностью стремится к проигрышу, лишь какая-то его раскольническая, бунтующая часть. Дурные решения принимаются в темных углах, далеко под поверхностью. Ты просто забываешь о важных мелочах: становишься медленнее в пробежке, слабее в рывке. Не так резко срываешься с места, не торопишься прыгнуть или нагнуться, все больше играешь руками, давая отдохнуть ногам и бедрам. Делаешь ошибки из-за беспечности, затем ошибаешься, желая нанести эффектный удар, потом еще пара ошибок - и медленно, но верно начинаешь проигрывать. Ты никогда не думаешь о том, чтобы специально загасить мяч в сетку. Все гораздо сложнее, гораздо изощреннее.

На послематчевой пресс-конференции Брэд объявляет журналистам:

- Сегодня Андре играл на пределе своих возможностей.

Это точно, думаю я. Но не буду говорить Брэду, что каждый день ощущаю себя на пределе. Он был бы шокирован, узнав, что сегодня я рад поражению, что предпочту находиться в самолете, несущем меня в Лос-Анджелес, а не на корте напротив нашего старого друга - «сократи- ка». Хочу быть где угодно, но не на этом корте. Даже в Голливуде, куда, собственно, и направляюсь. Раз уж я проиграл, вернусь домой вовремя, чтобы посмотреть Суперкубок, а затем - специальный часовой эпизод «Друзей», одну из ролей в котором исполнила Брук Шилдз.

19

ПЕРРИ ЦЕЛЫМИ ДНЯМИ мучает меня вопросами: что случилось? что со мной не так? Не могу ответить. Сам не знаю. И, если честно, предпочитаю не знать. Я не хочу признаваться ни себе, ни Перри, что поражение от Пита выбило меня из колеи на столь долгий срок. Мне совершенно не хочется разматывать запутанный клубок моего подсознания. Не хочу заниматься самоанализом. Я даю слабину в своей долгой и проигрышной борьбе с самим собой.

В Сан-Хосе вновь проигрываю Питу. Определенно это совсем не то, что мне требовалось. Несколько раз за время матча я теряю самообладание, начиная осыпать проклятиями то собственную ракетку, то себя. Пит, кажется, ошеломлен моим взрывом. Судья штрафует меня за несдержанность в выражениях.

Ах, вы так? Ну получайте!

С подачи я посылаю мяч в верхний ярус.

Отправляюсь в Индиан-Уэллс, где проигрываю Чангу в четвертьфинале. Я просто не могу себя заставить выйти на послематчевую пресс- конференцию и сбегаю с нее, заплатив солидный штраф. Лечу в Монте- Карло - и проигрываю испанцу Альберто Косте за пятьдесят четыре минуты. Уходя с корта, слышу, как болельщики свистят и улюлюкают мне в спину. Такие же звуки звучат у меня в душе. Я хочу крикнуть всем:

- Вы правы!

- Что с тобой? - спрашивает Джил.

- Спекся, - объясняю я. - С тех пор как я проиграл Питу Чемпионат США, я потерял волю к победе.

- Тогда прекрати играть, - предлагает он. - Ты должен быть уверен в том, что ты делаешь.

- Я хочу уйти. Но не знаю, как и когда.

На Открытый чемпионат Франции 1996 года я прибываю в совершенно расстроенных чувствах. В первом круге на протяжении всего матча осыпаю себя ругательствами, получив за это официальное предупреждение. Кричу громче - и меня штрафуют на одно очко. Я уже в чертовом миллиметре от того, чтобы получить дисквалификацию на весь турнир. Начинается дождь. Во время перерыва сижу в раздевалке, глядя в одну точку, словно загипнотизированный. Когда игра возобновляется,, все же преодолеваю сопротивление противника, Хакобо Диаса, которого почти не вижу: его мокрая фигура сливается с пятнами луж, разбросанными по всему корту.

Победа над Диасом лишь отсрочила неизбежное. В следующем круге проигрываю Крису Вудраффу из штата Тенниси. Он всегда напоминал мне исполнителя песенок в стиле кантри, а его манера игры наводила на мысль, что выступления на родео стали бы для него гораздо лучшей карьерой. На грунтовых кортах он неловок, но старается восполнить недостаток мастерства агрессивностью, особенно - при ударах слева. Не могу справиться с его агрессией. Делаю шестьдесят три ошибки. Победив, он не может сдержать своей безумной радости. Я пристально смотрю на него, завидуя отнюдь не победе, но его энтузиазму.

Журналисты обвиняют меня в том, что я подыгрываю соперникам, нарочно пропускаю мячи. Они ни черта не понимают. Когда я поддаюсь, они пишут, что я играю плохо; а когда я действительно играю плохо, они говорят, что я нарочно сливаю игру. Я уже почти готов признаться: я не поддаюсь, а наказываю себя за плохую игру. Если я знаю, что не заслуживаю победы, не имею на нее права, я сам определяю себе наказание.

Но я предпочитаю молчать. И вновь сбегаю со стадиона, не явившись на обязательную пресс-конференцию. С радостью плачу штраф: прекрасное вложение денег.

БРУК ЗАТАЩИЛА МЕНЯ В КЛУБ на Манхэттене: общий зал размером с телефонную будку, зато ресторан - просторный, выкрашенный в горчично-желтый цвет. Место называется Companola - мне нравится, как Брук произносит это слово, приятен его запах еды, по душе то, как мы с Брук чувствуем себя, зайдя сюда с улицы. Мне нравится фотография Синатры с автографом, висящая рядом с гардеробом.

Брук утверждает, что это ее любимый клуб в Нью-Йорке. По такому поводу я тоже решил считать его своим любимым. Сидим в углу, едим что-то легкое. В эти сумеречные часы толпа, приходящая пообедать, уже схлынула, а вечернее ресторанное паломничество еще не началось. Как правило, в это время горячее здесь не подают, но менеджер сделал для нас исключение.