Закон мести - Дженнифер Блейк

21.

— А теперь я должен задать вам вопрос, Рефухио де Карранса, — сказал Пачеко, стараясь, чтобы его голос не выдавал нараставшее в нем раздражение. — Являетесь ли вы преступником, известным в Испании под именем Эль-Леон?

Рефухио невесело усмехнулся.

— Я не лев и никогда им не был, — ответил он. — Хотя кем меня, вероятно, можно было бы назвать, так это шакалом.

— Вот видите! — обрадовался сеньор Хуэрта. — Это полностью опровергает показания обвинителя. Значит, вести дальнейший допрос не имеет смысла. И так ясно, что все эти обвинения — гнусная клевета, ведь они не подкреплены никакими доказательствами.

Дон Эстебан даже подскочил на месте.

— Так я лжец, по-вашему? Нет, единственный, кто заслуживает этого титула, стоит вон там. — Он указал пальцем на Рефухио. — Это не допрос, а черт знает что такое. Я требую, чтобы все было как следует проверено.

Губернатор был в некотором замешательстве. Наконец он принял решение.

— Полагаю, что нет необходимости разбирать дальнейшие подробности этого дела. Чтобы рассудить вас по справедливости, нужно иметь веские доказательства правоты каждой из сторон, а их сейчас нет. Если такое положение вещей вас не устраивает, могу только посоветовать вам заново представить это дело к рассмотрению в Мехико-Сити. Или в Мадриде.

Сеньор Хуэрта ничуть не растерялся.

— Карранса — друг моего сына, человек огромной отваги, честный и благородный. Все обвинения, выдвинутые против него этим испанским вельможей, совершенно беспочвенны. Все действия дона Эстебана Итурбиде не что иное, как попытка втянуть правосудие в свои личные проблемы с семьей Карранса, против которой он что-то имеет. Этого ни в коем случае нельзя допустить, — Да кто вы такой, чтобы тут командовать? — Дон Эсте-бан просто кипел от злости. — Вы, сеньор, лезете в дело, в котором ни черта не смыслите. Впрочем, чего еще можно ожидать в этой провинции. Карранса ведет свою собственную опасную игру, а вы, как последний дурак, пляшете под его дудку. Хорошенько подумайте над моими словами.

Отец Чарро гордо выпрямился.

— Вы что, угрожаете мне?

— А хоть бы и так. Доказательством моей правоты, и весьма красноречивым, является то, что моя падчерица сейчас здесь, вместе с Каррансой. Разве этого недостаточно?

Тут вмешался Чарро.

— Ну и что из того, что Пилар с нами? — спросил он. — Какую трогательную заботу вы проявляете по отношению к своей падчерице, публично оскорбляя ее.

Дон Эстебан ухмыльнулся.

— А, ты тоже из этой шайки. Такой же бандит, как и твой Карранса. Чувствуешь, что и для тебя запахло жареным, потому и защищаешь его так рьяно. Но твоего мнения никто не спрашивает.

— Грязная ложь! — вскричал сеньор Хуэрта.

— Господа, вы переходите все границы. Не забывайте, зачем мы собрались здесь. — Губернатор уже совершенно потерял терпение.

— Я все же скажу, — не сдавался Чарро. — Мне кажется, дон Эстебан, что у вас камень в груди вместо сердца. Неужели вы всерьез думаете, что ваша падчерица могла связаться, как вы изволили выразиться, с людьми недостойными?

Губернатор пытался призвать спорщиков к порядку, но все тщетно. Не обращая внимания на Пачеко, дон Эстебан визгливо рассмеялся.

— Что это ты вдруг заговорил о сердце? По-твоему, я негодяй, а Карранса просто ангелочек, чувствительный и любвеобильный? Ошибаешься, дружок. Для него всегда существовала только ненависть. Он признает только это чувство и никаких других. Он похитил мою падчерицу единственно для того, чтобы выставить меня на всеобщее посмешище, потому что ее позор — это мой позор. И теперь он упивается своим триумфом.

— Нет, — сказал Рефухио, как отрезал. До этого в комнате стоял шум, что-то бубнил Чарро, что-то доказывал губернатору сеньор Хуэрта, губернатор, в свою очередь, перекрикивая остальных, безуспешно пытался добиться тишины. Но Рефухио произнес одно-единственное слово, и гомон внезапно стих. — Нет, — повторил Рефухио, уже чуть тише, потом продолжил едва слышно: — Действительно, сеньорита Пилар Сандовал-и-Серна пользовалась некоторое время моим покровительством, хотя признаю, что не всегда вел себя по отношению к ней безукоризненно. Но готов поклясться чем угодно: у меня и в мыслях никогда не было причинить ей какой-либо вред. Единственное, чего я хотел, — быть рядом с ней, служить ей, подобно преданному рабу, и умереть у ее ног. Но больше всего на свете я мечтаю о том, чтобы она стала моей женой.

Теперь все взгляды были устремлены на Пилар. Губернатор опомнился первым и быстро спросил:

— Это правда?

Что она могла сказать, если сама не могла разобраться в ситуации? Больше всего ее смущала пропажа изумрудов. Главная причина заключалась в том, что Рефухио обманул ее. Он припрятал драгоценные камни, которые могли сделать его богачом, а она все это время была уверена, что ей не на что жить. Тем самым Рефухио лишил ее свободы, привязал ее к себе. Тогда, может статься, и остальные обвинения дона Эс-тебана имеют под собой какие-то основания?

Может быть, она и вправду нужна была Рефухио только для того, чтобы отомстить ее отчиму? И он занимался с ней любовью только затем, чтобы нанести своему врагу удар побольнее? И его забота о ней была продиктована только желанием сделать ее послушным орудием своей мести?

Но если это и было правдой, размышляла Пилар, то никто, кроме нее самой, не виноват в том, что она так глупо поверила этому. Она первая предложила ему сделку в саду патио. Правда, она и не предполагала, что все зайдет так далеко. Она рассчитывала, что через несколько часов, в крайнем случае на следующий день, уже будет находиться у своей тетушки, не опасаясь, что ее настигнет месть отчима. Но сделанного не воротишь.

Однако настал момент разрубить наконец этот узел. Пилар прижала руки к груди и сделала глубокий вдох. Сейчас, сию минуту.

— Не делай поспешных выводов. — Голос Рефухио звучал почти умоляюще. — Все гораздо сложнее, чем ты думаешь.

Чарро, который стоял всего лишь на расстоянии вытянутой руки от Пилар, тоже повернулся к ней.

— Дай ей высказаться, — потребовал он. — Она имеет на это полное право.

Пилар смотрела то на одного, то на другого. У Чарро было открытое, приятное лицо, которое еще больше красили ясные голубые глаза. На мрачном лице Рефухио отражалась смена чувств, обуревавших его, — раскаяние, надежда, отчаяние и еще тысяча переживаний, смысл которых оставался для Пилар непонятным. Она никогда не рискнула бы с уверенностью заявить, что точно знает, о чем в данный момент думает Рефухио или что он чувствует. Рефухио был для нее загадкой. И даже сейчас Пилар было неимоверно тяжело преодолеть чары этого мужчины. Но она должна. Так будет лучше и для него самого, и для нее, и для всех остальных. Никто не узнает о том, что они с Рефухио были очень близки, что их многое связывало.