Блеск и нищета куртизанок. Евгения Гранде. Лилия долины - Оноре де Бальзак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Милости просим, Обмани-Смерть! — сказал ему Контансон, выходя из-за трубы дымохода. — Тебе придется теперь объяснить господину Камюзо, какую мессу ты, господин аббат, выходишь петь на крыши, а главное, по какой такой причине ты бежал…
— У меня враги в Испании, — сказал Карлос Эррера.
— Поедем-ка в Испанию через твою мансарду, — сказал ему Контансон.
Лжеиспанец сделал вид, что подчиняется, но, нагнувшись было над подоконником слухового окна, он вдруг схватил Контансона и швырнул его вниз с такой силой, что шпион свалился мертвым в сточную канаву улицы Сен-Жорж. Контансон умер на своем «поле чести». Жак Коллен спокойно вернулся в мансарду и лег в постель.
— Дай мне такое снадобье, от которого я слег бы со всеми признаками тяжкой болезни, но без риска для жизни, — сказал он Азии. — Мне нужно быть при смерти, чтобы не отвечать на расспросы любопытных. Не бойся ничего, я священник и останусь священником. Я только что избавился, и очень просто, от одного из тех, кто может меня изобличить.
Накануне, в семь часов вечера, Люсьен выехал в своем кабриолете на почтовых с подорожной, взятой утром, до Фонтенбло, где он переночевал на постоялом дворе, на окраине городка со стороны Немура. Утром, часов около шести, он один отправился в путь и прошел лесом до Бурона.
«Вот то роковое место, — сказал он про себя, сидя на одном из утесов, откуда открывался живописный вид на Бурон, — где Наполеон сделал титаническое усилие над собой накануне своего отречения».
Взошло уже солнце, когда он услыхал стук почтовой кареты и увидел проезжавшую бричку, в которой сидели слуги молодой герцогини де Ленонкур-Шолье и горничная Клотильды де Гранлье.
«Вот и они, — сказал Люсьен. — Сыграем хорошенько эту комедию, и я спасен: я буду зятем герцога вопреки его воле».
Часом позже мягкий, легко опознаваемый шум изящного дорожного экипажа оповестил о приближении берлины, в которой сидели две женщины. Дамы просили затормозить при спуске к Бурону, и лакей, сидевший на запятках, приказал остановить карету. В эту минуту Люсьен вышел на дорогу.
— Клотильда! — крикнул он, постучав в окно кареты.
— Нет, — сказала молодая герцогиня своей подруге, — он не сядет в карету, и мы не окажемся с ним наедине, дорогая. Поговорите последний раз, я согласна: но только не в карете, мы пройдемся пешком в сопровождении Баптиста… Погода прекрасная, мы тепло одеты, нам не страшен холод. Карета поедет за нами…
И обе женщины вышли из экипажа.
— Баптист, — сказала молодая герцогиня, — карета поедет потихоньку, мы хотим прогуляться, и вы нас проводите.
Мадлена де Морсоф взяла Клотильду под руку, предоставив Люсьену говорить с девушкой. Так они дошли до деревушки Гре. Было уже восемь часов, и там Клотильда простилась с Люсьеном.
— Так вот, мой друг, — с достоинством сказала она, кончая долгий разговор, — я выйду замуж только за вас. Я предпочитаю верить вам, нежели слушать людей, отца, мать… Никто на свете не давал столь сильных доказательств привязанности, не правда ли?.. Теперь постарайтесь рассеять роковое предубеждение, сложившееся против вас…
В это время послышался конский топот, и их окружили жандармы, к великому удивлению обеих дам.
— Что вам угодно? — сказал Люсьен с высокомерием денди.
— Вы господин Люсьен Шардон де Рюбампре? — спросил его королевский прокурор из Фонтенбло.
— Да, сударь.
— Вы отправитесь ночевать сегодня в Форс, — отвечал он. — У меня есть приказ арестовать вас для предания суду.
— Кто эти дамы?.. — крикнул жандармский офицер. — Ах да! Простите, сударыни, ваши паспорта? Господин Люсьен, по сведениям, полученным мною, состоит в тесной связи с женщинами, которые способны на…
— Вы принимаете герцогиню де Ленонкур-Шолье за уличную девку? — сказала Мадлена, кинув на королевского прокурора взгляд поистине достойный герцогини.
— Вы достаточно хороши для этого, — тонко заметил судейский.
— Баптист, покажите наши паспорта, — приказала молодая герцогиня, улыбнувшись.
— В каком преступлении обвиняется этот господин? — спросила Клотильда, которую герцогиня хотела усадить в карету.
— Соучастие в краже и убийстве, — отвечал жандармский офицер.
Баптист внес в карету мадемуазель Клотильду, потерявшую сознание.
В полночь Люсьен входил в Форс — тюрьму, обращенную одной стороной на улицу Пайен и другой — на улицу Бале; его поместили в одиночной камере. Карлос Эррера находился тут с момента своего ареста.
Часть третья. Куда приводят дурные пути
На другой день, в шесть часов утра, две кареты, называемые в народе на образном его языке корзинами для салата, выехали рысью из ворот тюрьмы Форс и покатились по дороге к Дворцу правосудия в Консьержери.
Редко кто из праздношатающихся не встречал эту походную тюрьму, и, хотя большая часть книг пишется только для парижан, чужестранцы, несомненно, будут рады прочесть здесь описание этой страшной колымаги для перевозки наших уголовных преступников. Кто знает, быть может, полиция русская, немецкая либо австрийская, судебные учреждения стран, незнакомых с «корзинами для салата», позаимствуют ее у нас и во многих чужих краях подражание этому способу передвижения будет, конечно, благодеянием для узников!
Эта омерзительная повозка о двух колесах, с желтым кузовом, окованным железом, состоит из двух отделений. В переднем стоит обитая кожей скамейка, с кожаным фартуком. Эта открытая часть «корзины для салата» предназначается судебному приставу и жандарму. Крепкая железная решетка отделяет во всю ширину и высоту повозки этот своеобразный кабриолет от второго отделения, где находятся две деревянные скамьи, поставленные, как в омнибусах, по обе стороны кузова, — на них садятся заключенные, взобравшись туда по подножке, через глухую дверцу в задней части кузова. Название «корзина для салата» произошло оттого, что первоначально это была открытая повозка, огороженная решеткой, поверх которой торчали, покачиваясь от тряски, как салат в корзине, головы узников. Для большей безопасности карету сопровождает конный жандарм, в особенности в тех случаях, когда она везет приговоренных к смерти на место казни. Стало быть, побег невозможен. Окованная листовым железом, повозка не поддается никакому инструменту. Узник, которого тщательно обыскивают во время ареста или в момент заключения под стражу, может, самое большее, сохранить при себе пружинку от часов, годную на то, чтобы
